Когда Давиду, соблюдая все мыслимые меры предосторожности, расстегнули жилет и рубашку, все пришли в ужас. Грудь несчастного юноши была обожжена. Взрывная волна ударила его и нанесла страшную рану.
Кожа его уже стала покрываться волдырями. Одежду снимали очень осторожно, чтобы не оторвать с нею и частички плоти.
Бюдо, Танкред, Кастерак и остальные переглянулись.
– Бедное дитя! – лицемерно прошептал Сентак. – Как вам только в голову пришла нелепая мысль сюда явиться? И какого черта господин де Самазан так опрометчиво решил вас сопровождать?
Это замечание, вполне банальное, но напрашивающееся само собой, привлекло внимание к Семилану, тут же ставшему объектом всеобщего интереса.
– А вы, господин де Самазан, не ранены? – спросил его Кастерак.
– Я себя вот уже пять минут как ощупываю, но не могу найти ни одного следа полученного страшного удара.
– В какое место он пришелся?
– Вот сюда, в левый бок. По мне будто выпустили камень из пращи. Даже если бы в меня попала пуля, и то не было бы так больно.
– Как вы тогда можете объяснить отсутствие следов? – спросил Сентак с легким оттенком иронии в голосе, уловить который могли только сам бандит, да еще Андюс.
– Рапира бандита, с которым я дрался, могла с силой ударить в мой бумажник. Причем выпад оказался настолько могучий, что колени подо мной подогнулись и я упал без чувств.
– Что, по всей видимости, вас и спасло, – сказал Мальбесан. – Ведь если бы вы остались стоять на ногах, то сейчас пребывали бы в том же состоянии, что и наш храбрый юноша.
Некоторое время назад Жан-Мари куда-то пропал. Сначала отсутствия гренадера никто не заметил, но затем, когда его решили попросить помочь перевязать юного Давида, оказалось, что его нигде нет. О нем тут же все забыли.
– Доктор сюда сможет пройти? – спросил Танкред.
– Это будет трудно, – ответил Андюс.
– Трудно или невозможно? – настаивал Мэн-Арди.
– Да нет, ничего невозможного в этом нет, просто в округе нет ни одного доктора, за ним придется посылать аж в Креон.
– Слишком далеко. Нам нужно постараться как можно быстрее доставить юношу в Бордо.
Кто-то из присутвовавших, владевший рецептом народного средства против ожогов, приготовил и нанес Давиду на грудь мазь, которая обладала хотя бы тем преимуществом, что на какое-то время принесла ему ощущение свежести.
– Как мы выйдем наружу? – спросил Бюдо.
– Проклятье! – воскликнул Андюс. – Тем же путем, каким эти господа сюда попали, хотя он и не очень удобен!
– Ах, если бы можно было открыть люк Жана-Мари, – заметил Кастерак, – эта дорога была бы не так опасна.
– К сожалению, это невозможно.
– А куда, к дьяволу, подевался Жан-Мари?
– Я здесь, господа, – твердым голосом ответил гренадер.
С этими словами он вошел в зал. Увидев Кадишон, которую гренадер держал за руку, все немало удивились. При виде молодой женщины Сентак и Мюлар не смогли скрыть своего изумления.
Жан-Мари сделал вид, что не заметил их замешательства, но при этом направился прямо к мужу Эрмины, по-прежнему сжимая в руке ладонь Кадишон.
– Вы господин де Сентак? – спросил он.
– Да, – ответил тот, стараясь придать голосу твердость.
– В таком случае вы убийца!
Сентак напустил на себя гордый вид.
– Я сказал «убийца»! – продолжал Жан-Мари. – И не позволю вам изображать удивление. Я обнаружил вас в этом логове и не вижу в этом ничего странного, потому как здесь вы аккурат на своем месте.
– Я попрошу вас! – возмущенно воскликнул Сентак.
– Не перебивайте нашего гренадера, господин де Сентак, лучше послушайте, – сказал Гонтран, – хотя ему известно далеко не все.
После этих слов саиль, казалось, был готов яростно наброситься на молодых людей.
– Господин де Сентак, – продолжал гренадер холодным, решительным тоном, – сейчас вы встанете на колени перед этой женщиной, которую попытались убить и которая спаслась только чудом.
Сентак не сдвинулся с места.
– На колени, вам говорят! – закричал Жан-Мари, кладя свою тяжелую ладонь мужу Эрмины на плечо.
Индийский принц по-прежнему не выказывал никакого желания подчиняться.
Тогда Кадевиль, силы которого удесятерились от гнева, вынудил Сентака пасть к ногам Кадишон.
– Теперь, – добавил он, – просите прощения у моей жены, просите прощения, или клянусь – я вышибу вам мозги, как злобной твари, коей, собственно, вы и являетесь, и освобожу мадам де Сентак от ужасной муки, которую она терпит, будучи связанной с вами узами брака.
Сентак понятия не имел, что предпринять в сложившейся ситуации.
– Будете просить у нее прощения? – вновь спросил Жан-Мари, взводя курок пистолета.
Сентак решился.
– Я не отказываюсь принести извинения, тем более что вижу свою ошибку, – сказал он. – Это не она меня тогда…
– Лжец! Одно слово! Мне от вас нужно одно-единственное слово: простите!
– Простите меня, мадам, – прошептал Сентак.
Кадишон, даже не удостоив взглядом негодяя, застывшего в смиренной позе, повернулась к нему спиной.
Тогда саиль вскочил, черты его исказились от гнева, он закричал:
– Я еще отомщу!
– Не советую, – произнес Кастерак. – Послушайте меня – здесь вам больше делать нечего. Уходите и не забудьте своего верного приспешника.
Мюлар и его хозяин тут же исчезли.
Жан-Мари выбрался из подземелья и отправился восстанавливать проход, через который раненые и их избавители смогли наконец покинуть эти катакомбы.
Часть вторая. Ошибка
I
Когда в таком городе, как Бордо, столь богатая дама, как мадам де Сентак, становится жертвой загадочной болезни, это событие тут же становится первейшим сюжетом для повсеместных разговоров.
Поэтому об Эрмине и ее недуге говорили все, кому не лень, даже в монастыре, куда поместили Маринетту, считавшую ее своей благодетельницей.
Мэн-Арди и все те, кто принимал участие в судьбе юной девушки, не посчитали нужным сообщить настоятельнице монастыря о таинственных открытиях, сделанных Кастераком.
Поведать этой достойной даме о том, в чем мадам де Сентак обвиняла мужа, было бы неуместно. Первым делом, она не должна была ни о чем подозревать по причине крайне деликатного положения девушки.
Поэтому как только по городу распространился слух, что мадам де Сентак серьезно больна, настоятельница вызвала Маринетту и сказала: – Мое милое дитя, только что мне сообщили скверную новость.
Поначалу юная девушка подумала, что ей сейчас объявят о невозможности дальнейшего пребывания в монастыре, и задрожала, потому как чувствовала себя в его стенах очень счастливой.
– О какой такой скверной новости вы говорите, матушка-настоятельница? – спросила она с тревогой в голосе.
– Я узнала, что знатная дама, сделавшая вам столько добра…
– Мадам де Сентак? – воскликнула Вандешах.
– Да, дитя мое, мадам де Сентак серьезно больна.
– Ах! Боже мой!
– По всей видимости, она упала.
– У себя дома?
– Да, дома, в гостиной, в присутствии мужа, – ответила настоятельница.
– Ее муж при этом присутствовал? – спросила Маринетта, испытывая явный испуг.
– Да. В результате у нее случилось воспаление мозга, и теперь ее жизнь в опасности.
– Бедная мадам де Сентак!
– В сложившихся обстоятельствах, дитя мое, вам надлежит выполнить свой долг, – продолжала настоятельница. – Вы знаете, о чем я говорю.
– Я готова, матушка, – сказала Маринетта, страшась неправильно истолковать слова монахини.
– Одна из наших сестер проводит вас к благодетельнице.
– Меня?
– Да, дитя мое, вас. Вы удивлены?
Юная девушка не ответила.
– Вы пребываете в том возрасте, когда нежный уход за несчастной больной может принести огромную пользу.
Маринетта от удивления открыла рот.
– Но, матушка… – сказала она.
И вдруг осеклась.
Ей в голову пришла мысль, что если мадам де Сентак не сообщила настоятельнице о причинах, заставивших спрятать Маринетту подальше от глаз саиля, то самой ей делать это тем более не стоит.
– Что с вами, дочь моя?
– Ничего, матушка.
– Тогда ступайте в свою комнату, дитя мое, и одевайтесь. Через полчаса вы вернетесь к мадам де Сентак и, полагаю, будете оставаться у ее постели все время, пока сия благородная дама будет болеть.
Это случилось в тот самый день, когда Семилан и Давид отправились в Бореш, где юноша должен был найти свою смерть.
Маринетта быстро оделась и с тяжелым сердцем покинула обитель, где ее так хорошо спрятали. Карета доставила ее к Эрмине, и она вместе с сопровождавшей ее сестрой вошла в дом.
Больная металась в бреду. Нам нет нужды добавлять, что Маринетту она даже не увидела и что девушка пришла в ужас при виде той страшной печати, которую за столь короткое время на нее наложила болезнь.
Когда она вошла в комнату Эрмины, там находился доктор Брюлатур, с тревогой следивший за развитием болезни.
– Кто вы? – резко бросил он.
– Протеже мадам де Сентак.
– Зачем вы сюда явились?
– Чтобы ухаживать за ней.
– И правильно сделали, ведь в этом доме все будто дали себе слово не обращать на несчастную никакого внимания.
– Скажите мне, что нужно делать.
Доктор Брюлатур в двух словах объяснил, какое питье следует давать мадам де Сентак.
После чего отвел Маринетту в уголок и тихо сказал: – Дитя мое, вы очень любите мадам де Сентак?
– Ах, еще бы! – ответила девушка, сопровождая свои слова выразительным жестом.
– В таком случае окружите ее своей заботой и вниманием.
– Я сделаю все, что смогу.
– Пока хватит сил, не отходите ни на шаг от ее постели. И запомните: когда сюда явится ее муж, не спускайте с него глаз, я подозреваю, что он причастен к той болезни, которая сегодня убивает эту несчастную даму.
– У меня на этот счет нет ни малейших сомнений, – прошептала Вандешах, и в ее изумительных глазах зажегся мрачный огонь.