Маринетту эти слова поразили.
– Кто вправе помешать мне, – суровым голосом продолжал саиль, – дать жене снадобье, необходимое, как я полагаю, для исцеления от болезни, которая ее пожирает?
– Доктор запретил что-либо делать до тех пор, пока он в следующий раз не явится сюда с визитом, – отважилась возразить юная девушка, прекрасно чувствуя всю шаткость своих позиций.
– Ха! Мне нет никакого дела до доктора. Давай Мюлар, используй свое лекарство.
Маринетта встала перед кроватью и вытянула перед собой руки, чтобы не дать индусу что-либо сделать.
– Ну же, дитя мое, – сказал Сентак, – не мешайте нам.
И бесцеремонно взял девушку за руки.
– Вы затаили на меня обиду за то, что тогда между нами произошло, и теперь считаете, что я способен на самые гнусные преступления. Тем не менее уверяю вас, что я раскаиваюсь в том зле, которое могло быть вам причинено, и прошу у вас прощения.
Вандешах пожала плечами.
– Да и потом, если бы я хотел совершить что-то плохое, то разве не позаботился бы о том, чтобы куда-нибудь вас отослать, понимая, что вы будете опасным свидетелем?
Маринетта на мгновение задумалась и ответила:
– Пожалуй.
Потом немного помолчала и добавила:
– Если вы пришли сюда, чтобы сделать доброе дело, то не побоитесь прибегнуть к своему средству в присутствии не только меня, но и еще одного свидетеля. Я разбужу мадам де Мэн-Арди.
– Не надо, в этом нет надобности.
– Нет надо! – настойчиво заявила девушка.
Терпение Сентака было на исходе.
– Несчастная! – наконец взорвался он. – Вы забываете, что я могу погрузить вас в состояние летаргии, подобное тому, в котором вам однажды уже довелось побывать.
Эта угроза повергла Маринетту в трепет.
– Если бы я пришел сюда ради черного дела, то разве стал бы посвящать вас во все его подробности?
Бедное дитя будто онемело. При мысли о том, что она может лишиться чувств и оказаться во власти этого человека, перед которым девушка испытывала такой же страх, как перед страшным чудовищем, ее бросало в дрожь. Сопротивление ее было сломлено.
Мюлар, внимательно за ней наблюдавший, тут же это заметил и подошел к постели Эрмины.
Вечером у молодой женщины был жесточайший приступ горячки, она металась в бреду, а затем обессиленно откинулась на подушки.
Мадам де Сентак лежала совершенно раздавленная, не имея ни малейшего представления о том, что происходит вокруг, глаза ее были закрыты, но не потому, что она спала – веки ей смежили усталость и коматозное состояние.
– Саиль, – сказал Мюлар, – помогите мне.
– Что я должен делать?
– Приподнимите мадам, чтобы я мог надеть ей приготовленный колпак.
– Так? – спросил Сентак, деликатно взяв Эрмину за плечи и усадив ее на кровати.
– Да, отлично, теперь немного подождите.
Проявляя редкую сноровку, Мюлар снял с Эрмины чепец. Белокурые волосы очаровательной женщины, которые доктор Брюлатур предполагал остричь, были собраны на затылке в толстые косы.
Мюлар вытащил черепаховый гребень и роскошная шевелюра рассыпалась по плечам больной золотистым покровом.
– Поторопись, – сказал Сентак, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Мне понадобится не больше минуты,
– Неважно, давай быстрее.
Войдя в комнату больной, Мюлар оставил приготовленное снадобье на круглом столике на одной ножке. Теперь он подошел к нему и, проявляя осторожность, на которую такой малый, казалось, был совершенно неспособен, надел на голову больной, позаботившись о том, чтобы мазь плотно прилегала к волосам.
– Ну вот, – сказал он, – готово.
– Теперь я могу уложить ее обратно в постель? – спросил Сентак.
– Пока нет, сначала нужно вновь надеть чепец.
Вандешах в ужасе смотрела на то, как Мюлар накладывает свой компресс, и ей казалось, что он совершает какое-то жуткое колдовство.
Лицо индуса, со впалыми, пылающими глазами, двуличный, холодный взгляд Сентака, полумрак, в котором двигались их фигуры, придавал всей сцене совершенно фантастический характер.
– Теперь уложите мадам обратно в постель.
Сентак осторожно опустил голову Эрмины на подушку и облегченно вздохнул.
Сей жестокий дикарь явно не годился на роль сиделки.
– И когда твое средство возымеет свое действие?
– В десять – половине одиннадцатого наступит существенное улучшение, – ответил Мюлар.
– А если этому снадобью предстоит ее вылечить?
– Если мое зелье спасет вашу жену, ближе к трем часам она придет в себя, а вечером станет понятно, устранена ли опасность для ее жизни.
– Значит, здесь нам делать больше нечего? – спросил Сентак.
– Совершенно верно.
– Вы все слышали, мадемуазель, – продолжал саиль, – не пытайтесь в своем неуместном рвении разрушить то, что мы только что сделали – вы убьете свою благодетельницу и я этого вам никогда не прощу.
Последние слова саиль произнес столь непритворно, что у юной девушки не осталось ни малейших сомнений в их искренности.
Впрочем, Сентак с Мюларом и не ждали от нее ответа. Они тут же ушли, и Маринетта услышала, как индус, обратившись к хозяину, сказал: – Теперь она проспит восемь часов самым безмятежным сном.
Так оно и случилось.
Через несколько мгновений после ухода саиля и слуги, Вандешах услышала, что из груди Эрмины вырвался вздох облегчения и тут же сменился спокойным, ровным дыханием.
Весь остаток ночи больная спала настолько глубоко, что юная девушка была вынуждена признать – Мюлар и его хозяин действительно облегчили страдания мадам де Сентак.
Когда наступило утро и отдохнувшая Филиппина пришла сменить девушку у постели сестры, Маринетта спросила себя, нужно ли рассказать мадам де Мэн-Арди о том, что произошло.
– В конце концов, Сентак со слугой даже не просили сохранить все в тайне, – подумала она. – Если бы мне было приказано молчать, я бы все равно заговорила, а раз уж они ничего не сказали – и подавно.
И она поведала Филиппине о событиях минувшей ночи.
– Но, дитя мое! – в испуге воскликнула молодая женщина. – Нужно было позвать меня.
– Эти господа были против.
– Неважно!
– Да и потом, разве у вас была бы возможность сделать что-нибудь такое, чего не сделала я?
– Мы бы стали кричать, позвали слуг.
– Увы, мадам! Насколько я понимаю, вся прислуга в этом доме дрожит перед своим хозяином. Поэтому мы были бы бессильны что-либо сделать.
– Пожалуй, – ответила Филиппина, охваченная нервным возбуждением.
– К тому же средство и в самом деле оказалось эффективным. По крайней мере на этот раз, господин де Сентак не соврал.
– Значит, Эрмине лучше?
– Значительно лучше. Она всю ночь не просыпалась и почивает до сих пор.
– Значит, – сказала Филиппина, – в зачерствевшей душе Сентака проснулись угрызения совести и этой ночью он, вероятно, искупил множество своих злодеяний.
На смену утру пришел день.
Ближе к полудню Эрмина проснулась. Она удивленно осмотрелась вокруг, бросила взгляд поначалу на Маринетту, затем на сестру и на мгновение умолкла, будто пытаясь отыскать что-то в глубинах памяти.
Наконец она открыла рот, обратилась к Маринетте и спросила:
– Вы! Я вас знаю. Кто вы?
– Я Маринетта.
– Маринетта! – повторила женщина, будто усиленно пытаясь что-то вспомнить. – Маринетта! Нет, не знаю. Ах! Как же славно я поспала!
Затем повернулась к Филиппине:
– А вы, мадам, кто вы?
– Моя дорогая Эрмина, я твоя сестра! – воскликнула мадам де Мэн-Арди, удивляясь столь заметному улучшению.
– Моя сестра! – повторила мадам де Сентак.
После чего голос ее стал тише, она еще раз сказала «Моя сестра», откинулась на подушки, закрыла глаза и заснула. Сон ее продлился три часа. Проснувшись, она первым делом узнала Филиппину и сказала: – Что произошло?
– Тебе было плохо.
– Да-да, верно. Я была очень больна. Ах! Здравствуйте, моя бедная Маринетта, вы давно здесь?
Вместо ответа юная девушка воскликнула:
– Ах, мадам, какое счастье, что вы выздоровели!
И в голосе ее зазвучали едва сдерживаемые слезы радости.
Доктор Брюлатур, который приходил утром и был приятно удивлен, увидев, что Эрмина спит, нанеся повторный визит вечером с изумлением констатировал, что жизни больной больше ничего не угрожает.
– Но кто сотворил это чудо? – спросил он у Маринетты. – Может, вы – своими молитвами?
– Нет, сударь, это господин де Сентак дал своей жене снадобье от болезни, – ответила юная девушка.
– Господин де Сентак! – ошеломленно повторил доктор.
– Мой муж! – воскликнула Эрмина, к которой постепенно стала возвращаться память.
– Да, мадам.
– Но это невозможно, – продолжала женщина.
– Уверяю вас, мадам, так оно и было. Этой ночью он был здесь со своим смуглокожим слугой.
– И вы ему не помешали!
– Я хотела закричать, позвать на помощь, но он заявил мне о своих правах, и я не осмелилась ничего возразить.
– Я совсем запутался, – сказал доктор, чьи сомнения отнюдь не рассеялись.
Что касается Эрмины, то она стала понемногу вспоминать все случившееся. Перед ее мысленным взором вновь встала ужасная сцена, во время которой муж так жестоко с ней обошелся, но то блаженство, которое она теперь испытывала, навело ее на мысль, что Сентак, измученный угрызениями совести, решил загладить свою вину.
К тому же мадам де Сентак пока была еще не в состоянии долго об этом размышлять и не желала себя утомлять.
Когда Сентак, в свою очередь, тоже пришел поинтересоваться состоянием жены, то нашел ее бодрствующей и пораженной до глубины души своим исцелением.
Он улыбнулся.
– Своим спасением я действительно обязана вам? – спросила его Эрмина.
– Да, мадам, мне и Мюлару, этому чудовищу.
Мадам де Сентак не стала бурно реагировать на его слова и удовлетворилась лишь тем, что сказала: – Благодарю вас.
В этот момент к саилю повернулся доктор:
– Какое, черт побери, вы использовали средство?