Она таращила на него глаза, очевидно, будучи не в силах переварить все сразу.
— Дом переписан на мое имя, машины тоже. Твой счет у Каутса аннулирован.
— Ты хочешь сказать, что я разорена?
— В общем да. Зато я — нет. Остальное не имеет значения.
Она растерянно смотрела на него.
— Да, наверное.
— Неужели это так плохо — зависеть от меня?
Мадлен молчала, а он пытливо вглядывался в ее лицо, пытаясь прочесть ее мысли.
Наконец она сказала:
— Понимаю. Ты сказал, что я разорилась, и сразу же сообщил, что богат. Значит, мне не о чем беспокоиться?
Пол погладил ее по голове. Мадлен в своем репертуаре: в первую очередь воспринимает практическую сторону дела. Тайные мотивы, лежащие в основе его манипуляций, подспудный смысл его лжи — все это ей недоступно.
Мадлен подняла на него сияющие глаза.
— Пол, ты любишь меня, несмотря на то, что у меня ничего нет — только тело и лицо?
— Этого более чем достаточно. И пусть сегодня у тебя нет ни пенса, скоро дела поправятся. А пока, дорогая, ты всецело в моей власти.
Звонко стрекотали цикады. В отдалении вздыхало море; о прибрежные валуны бились волны. Из соседней комнаты доносился гул голосов, а здесь, в столовой, звучали романтические мелодии Рахманинова. На столе возле каждого бокала лежала сложенная красная салфетка. Столовое серебро и хрусталь отражали пламя свечей. На террасе покачивались от легкого ветерка разноцветные лампочки. Дейдра окинула столовую критическим взглядом и подала Женевьеве знак, чтобы та приглашала гостей.
Не успела Мадлен усесться на почетное место во главе стола, как в бой ринулись фотографы. Она и Пол нежно улыбнулись друг другу. По просьбе Серджио Дейдра ухнула в это скромное чествование уйму денег, чтобы оно попало если и не на первую полосу, то хоть в колонки светской хроники газет во всем мире. Он велел до самого конца создавать Мадлен паблисити.
Пир стоял горой. Гости смеялись, пили вино, закусывали печеночным паштетом и свежим морским окунем. Потом подали фирменное блюдо Женевьевы — говядину в винном соусе. Голоса становились все громче; каждый старался переплюнуть остальных по части светских сплетен; непристойности и злые нападки на друзей и знакомых сопровождались хриплым смехом. У Шамиры блестели глаза; она то и дело разражалась бессмысленным смехом, что было совсем не в ее духе. Она сидела между французским корреспондентом «Нью-Йорк таймс» Джоном Родди и Дарио — фотографом и деловым партнером Дейдры. Уж не крутит ли Шамира любовь с Джоном Родди, подумала Дейдра. Они с Мадлен обменялись многозначительными взглядами.
Перед десертом Дейдра сделала знак Дарио следовать за ней и выскользнула из столовой. Он догнал ее в холле — худой невысокий человек с гладким лицом и большими карими глазами. Она проработала с ним семь лет, но с тех пор как узнала о его принадлежности к bottega, он стал для нее незнакомцем.
— Ты говорил с Серджио?
— Вчера собиралась bottega. Я разговаривал с ним после того, как все разошлись.
— Что он сказал?
— Мадлен понадобится ему раньше, чем ты думаешь.
Она побледнела.
— Когда?
— Через три недели.
Дейдра ахнула.
— Он говорил, обстоятельства изменились… возникли осложнения… но так скоро… Почему, Дарио? Прошу тебя, объясни мне, в чем дело!
Он давно подозревал: Дейдра не знает, что Серджио как-то связан с семьей Таралло, — и сейчас лишний раз убедился в этом.
— Не имею права. Так хочет Серджио.
Дейдра промолчала. Нельзя давить на Дарио. Ей страстно хотелось спросить его об Оливии. Он член bottega и знает ответы на все вопросы. Ей ничего не нужно, только бы знать, что Оливия жива. Но на лице итальянца отразилось сожаление, и Дейдра поняла: он прочел ее мысли.
— Я не имею права посвящать тебя в тайну. Но обещаю: придет время — и ты увидишь их обеих. Постарайся, чтобы не позднее чем через три недели Мадлен очутилась в Италии. Сделаешь?
В его голосе не было угрозы: не пришло еще время угроз. Она любит Серджио — может быть, больше жизни — и пойдет на все, лишь бы стать его женой. Если же нет — он, Дарио, убьет ее. Таковы инструкции, полученные им от Серджио. Она слишком много знает.
— Конечно, сделаю, — ответила Дейдра. Нельзя показывать страх — именно потому, что этот человек опасен.
В столовой всеобщее веселье достигло апогея. Дейдра порадовалась за Мадлен. Та еще раньше шепнула ей, что знает, какой сюрприз приготовил Пол, но не скажет: он хочет сам оповестить публику. Очевидно, они назначили дату свадьбы. Мысленно Дейдра уже представляла себе лицо Мадлен, обсыпанное конфетти.
Под аккомпанемент двух местных парней — один играл на трубе, а другой бил в барабан — Женевьева и ее помощница внесли именинный торт со свечами. Все хором спели «С днем рождения». Потом Дейдра постучала по столу, требуя внимания. Пол улыбаясь встал из-за стола. И, подождав, пока все угомонятся, поднял свой бокал.
— Как вы наверняка уже знаете, я приготовил для Мадлен сюрприз. Она полагает, что догадывается, какой, но это не так. Итак, если вы готовы, дамы и господа… Мадлен, я хочу, чтобы ты первая нас поздравила. Я сделал Шамире предложение, и она приняла его.
Со всех лиц моментально сошли улыбки; все глаза обратились к Мадлен. Слишком потрясенная, чтобы пошевелиться, она тупо взирала на Пола, а он все с той же улыбкой протянул руку к Шамире. Воцарилась мертвая тишина. И вдруг у Мадлен выскользнул из рук фужер и разбился. Это привело ее в чувство, и она стремглав бросилась к двери; никто не успел глазом моргнуть. Серебристое платье блеснуло и растворилось во тьме. Дейдра ринулась следом. Но когда она добежала до боковой калитки и выскочила на неширокую горную дорогу, Мадлен уже не было.
Глава 24
Энрико молча наблюдал за тем, как береговая кромка тает, словно воск, в розовой утренней дымке. Волны с белопенными гребешками лениво плескались о борта «Росарии». Энрико вздохнул и спустился в каюту.
Горький аромат кофе смешивался со сладковатым запахом душистого мыла. Он улыбнулся. Мадлен хотела вернуть улыбку, но к глазам подступили слезы.
— Я думал, вы поспите, — сказал он, беря у нее кофейник и наливая две чашки. Потом передал кофейник наверх, матросам.
— Вернемся в салон.
Диванные подушки еще хранили очертания ее тела. С дверцы шкафа свисало серебряное платье. Мадлен переоделась в халат Энрико, и он мысленно поблагодарил ее за то, что она не тронула вещей Росарии.
Энрико все еще не был уверен, что правильно поступил, взяв ее с собой. Но когда он нашел ее в предутренней мгле сидящей на палубе в своем великолепном наряде, у него не хватило духу прогнать ее. Увидев его, она отпрянула, словно ожидая удара. Он заговорил по-итальянски, перешел на французский — и только потом вспомнил, что она англичанка. Он потребовал объяснений — в грубой, ультимативной форме; на ее лице появилось выражение затравленного зверька. Мадлен попыталась сигануть мимо него, но он поймал ее и заставил объяснить, как она сюда попала.
Она кивнула и не слишком разборчиво заговорила. Все же с грехом пополам ему удалось восстановить картину вчерашнего вечера. Когда Мадлен закончила, у нее было белое, осунувшееся лицо: казалось, до нее самой только сейчас дошел весь ужас происшедшего. Он не стал задавать вопросов — например, почему она выбрала именно его яхту. Все знали, что Энрико Таралло потерял жену. Эта несчастная решила, что одно разбитое сердце поймет другое. Не без досады, но решил взять ее с собой. Что он будет делать с ней на Сардинии, Энрико пока не знал. На острове его бабушка и сыновья — и, конечно, там их с Мадлен дороги наверняка разойдутся.
Теперь, когда они пили кофе, он рассудил:
— Вам нужно позвонить Дейдре, чтобы она не волновалась. Можно передать по рации.
— Потом, когда пристанем в Порто Черво.
— Как вам угодно.
В глазах Мадлен опять заблестели слезы. Он сел поближе и положил ее голову себе на плечо. И бедняжка уснула.
Проснувшись, она нашла Энрико сидящим на палубе. Прокравшись мимо двух матросов у штурвала, села рядом.
— Ну что, вам лучше?
— Кажется.
Взгляд Мадлен скользнул по его загорелым ногам с густой порослью черных волос. Плечи были нешироки, но мускулисты, а орлиный нос придавал красивому — особенно когда Энрико улыбался — лицу мужественное выражение. Она перевела взгляд на море. Солнце зажгло на воде бриллиантовые искры.
— Красиво, да?
Она кивнула и проглотила подступившие слезы. Энрико улыбнулся.
— Природа — великая утешительница. Море дарит покой, солнце — тепло, а небо — ясность. Все вокруг словно учит: нельзя поддаваться унынию. В океане не одна капля. Здесь понимаешь: твоя жизнь — всего лишь минута в бездонной вечности.
Сказав это, он закрыл глаза и откинулся назад. То были слова Росарии, сказанные, когда они пустились в очередное плавание и она открыла ему, что должна умереть.
— Мне очень жаль, — еле слышно произнесла Мадлен.
— Чего?
Ей хотелось выразить ему свое сочувствие, но она не решилась.
— Что я вам так навязалась.
Он улыбнулся.
— Может, оно и к лучшему. Куда бы вы еще пошли?
Это было задумано как шутка, но она вздрогнула, как от удара.
— Не знаю. У меня нет денег. Не просто с собой — вообще нет.
— Вы же знаменитость. Ваше лицо встречаешь повсюду. У вас должны быть…
— Нет. Я все истратила. Ничего не осталось.
— Значит, вы нищая?
Ирония в его голосе больно ужалила Мадлен в самое сердце.
— Да, нищая. Ни денег, ни друзей, ни семьи.
— Плохо, — сказал Энрико и понял, что больше не нужно ничего говорить.
Немного погодя она сама заговорила:
— Я слышала, у вас есть бабушка и сыновья. Должно быть, очень приятно иметь семью. Вы их любите?
— Конечно. А вы, Мадлен? Вы любите своих родных? Неужели у вас совсем никого нет?
— У меня есть тетя и двоюродная сестра — все равно что родная. Но я предала их. Особенно кузину. Если бы у меня хватило мужества искупить свою вину! Но уже поздно. Она никогда не простит.