Поэтому подобно тому, как в X в. германские феодалы поспешили противопоставить могущественному Древ-нечешскому государству подымающуюся, но отдаленную Польшу, в начале XI столетия они помогли чешским феодалам изгнать польские войска и, навязав Чехии ленную зависимость, противопоставили Чехию колоссально усилившейся Польше. Вместе с тем Польше были противопоставлены Венгрия и лютичи.
Игра на противоречиях, стремление столкнуть друг с другом, опереться на слабейших против сильнейших или натравить менее опасных против более опасного являлись, таким образом, важнейшим методом политики германских феодалов по отношению к странам Центральной и Восточной Европы. В начале XI в. таким наиболее опасным противником Империи являлось Древнепольское государство. Именно поэтому против него была создана могущественная центральноевропей-ская коалиция.
В ходе почти непрерывной пятнадцатилетней войны потерпели крах попытки Древнепольского государства выйти далеко за пределы этнографических польских земель, были сорваны оказавшиеся нереальными широкие западнославянские планы польских феодалов. Вместе с тем, однако, крайняя заинтересованность в союзниках при общем сложном международном положении Империи принуждали ее терпеть усиление международных позиций Венгрии, начавшийся подъем Чехии и заставили даже временно ослабить вековой нажим на полабо-прибалтийское славянство, ибо языческие лютичи оказались для христиан-феодалов Германии очень важным, естественным, так сказать, союзником против христианской Польши. Болеслав Храбрый попытался, конечно, использовать союз Генриха II с язычниками для активной антиимператорской пропаганды в Германии. Свидетельством тому может служить знаменитое письмо Бруно Кверфуртского к императору Генриху II, в котором немецкий прелат протестовал против польско-немецкого конфликта, видя в нем угрозу для развития христианской миссии на севере и востоке Европы. Мирный призыв Бруно Кверфуртского не оказал, однако, воздействия на германских феодалов, и польско-германская схватка продолжалась, унося тысячи жизней.
Конечно, Древнепольское государство понесло в этих войнах тяжелые потери. Нельзя, однако думать, что потери Империи были менее значительными. Неудачные, как правило, попытки немецких войск вторгнуться в глубь польских земель влекли за собой большие жертвы в рядах немецкого рыцарства, может быть, еще больше терпевшего во время отступлений. Набеги польских войск наносили огромный ущерб пограничным областям Империи. Картина польско-немецких войн, нарисованная современником событий Титмаром Мер-зебургским — врагом польского князя, искренно оплакивавшим неудачи Империи, гораздо лучше показывает действительное соотношение сил между Империей и Польшей и действительный характер существовавших между ними государственно-правовых отношений, чем любые юридические формулы, в которые пыталась их облечь немецкая сторона, в том числе и сам Титмар, опираясь на теоретические представления о значении королевской и императорской власти Саксонского дома. Притязания на европейскую гегемонию не помогли немецким феодалам в их многолетней борьбе с Польшей, которая фактически закончилась на исходных рубежах. Нужно сказать, что для развития польско-немецкого конфликта чрезвычайно важное значение имела позиция могущественного восточного соседа Древнеполь-ского государства — Киевской Руси. Поэтому самое тщательное изучение хода польско-русских отношений в первой четверти XI в. представляется крайне существенным для общего понимания политических процессов, происходивших тогда в Центральной Европе.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. РУСЬ И ПОЛЬША В НАЧАЛЕ XI В.
Центральным событием, наложившим свой отпечаток на развитие польско-русских отношений первой половины XI в., был, безусловно, Киевский поход 1018 г. Болеслава Храброго. Походу этому посвящена значительная русская, украинская, польская и немецкая литература. Несравненно меньше повезло в историографии событиям польско-русских отношений первых пятнадцати лет XI в. В сущности г”мря, *ни ни разу не были предметам специальна”, caM4CTf*-
Между тем, и первое пятнадцатилетие XI в., как это будет показано ниже, представляет интересную и важную страницу в истории соседства Руси и Польши. События правления Владимира в определенной мере подготовили события правления Ярослава, так что без их анализа фактически нельзя нарисовать достаточно полную картину польско-русских отношений переломного и для Руси, и для Польши XI в., который нес с собой постепенно проявляющееся торжество тенденций феодальной раздробленности.
Само собой разумеется, что исследование польско-русских отношений начала XI в. должно вестись с учетом как явлений внутриполитического развития Древнерусского и Древнепольского государств, так и позиций обеих этих стран на тогдашней международной арене. И в Польше и особенно на Руси внешнеполитическая активность государя в серьезной мере ограничивалась тогда противоречиями в рамках господствующего класса феодалов, центробежными стремлениями местной знати, зарождавшимися тенденциями к феодальной раздробленности, носителями которых на местах являлись не только крупные феодалы, но и в какой-то мере связанные с ними верхи собственно городского населения.
В то же время с точки зрения внешнеполитических позиций Руси и Польши проблема их взаимных отношений в начале XI в. не являлась главной, решающей ни для одной из сторон. Для польского князя главной проблемой являлись его отношения с Империей, с которой он в течение пятнадцати лет, с 1003 по 1018 г., вел с небольшими перерывами тяжелую и жестокую борьбу. В политике Киевского князя отношения с Востоком, Севером и Югом по своей значимости явно превалировали над отношениями с Западом, а главной военной угрозой для его столицы была прежде всего кочевая печенежская степь. Печенежская угроза побудила киевского князя специально заняться укреплением южных рубежей государства, о чем сообщает летописная статья 988 г.1 О длительных войнах с печенегами еще до того упоминается в летописной статье 980 г. 2,а затем под 992, 996 и 997 гг.3
То обстоятельство, что польско-русские отношения не занимали в то время большого места в политике русского и польского князей, было следствием объективных условий политического развития Руси и Польши, а не просто отражало планы и цели их государей, хотя и в Польше и на Руси правили тогда князья, замечательные не только своей яркой индивидуальностью, но и широким политическим кругозором, опытные дипломаты и выдающиеся государственные деятели.
Речь идет о киевском князе Владимире Святосла-виче и польском князе Болеславе I, принявшем перед смертью королевский титул. Оба они были обязаны своим возвышением прежде всего собственному таланту, уму и энергии. Владимир, образ которого, судя по былинам, исключительно прочно сохранился в народной памяти, не был первородным сыном князя Святослава. Владимиру даже после его утверждения на киевском столе не раз приходилось переносить насмешки по поводу его происхождения4: он был внебрачным сыном
Святослава и ключницы княгини Ольги Малуши Болеслав, получивший от потомства прозвище Храброго и Великого, был, правда, первородным сыном Мешко I, тем не менее и ему лишь в тяжелой борьбе с мачехой и поддерживавшей ее группировкой польских феодалов достался княжеский стол.
Но еще не пришло время усобиц, когда феодальная знать могла по своему усмотрению приглашать и изгонять князей. Центральная княжеская власть была еще достаточно сильной, и в борьбе за нее выигрывал только тот, кто лучше понимал расстановку политических сил в стране, кто лучше сообразовывал свои планы с существовавшими политическими противоречиями, кто был энергичнее и умнее, сочетал трезвый расчет с умением рисковать.
Исследование польско-русских отношений рассматриваемого периода естественнее всего начать с самых первых лет XI столетия. Гнезненский съезд 1000 г., оформивший церковную самостоятельность польской церкви, как говорилось уже выше, оказался событием столь крупного значения, что во многом определил развитие польско-германских отношений на ближайшие два десятилетия. Само собой разумеется, что это сыграло свою роль и в развитии отношений между Русью и Польшей с конца X столетия после завоевания Малой Польши, ставшей главной соседкой Руси на Западе.
Выдвинутая юным Отгоном III, мечтателем и мистиком, воспитанным матерью в традициях византийского цезарепапизма, идея универсальной христианской монархии с перенесением столицы Империи в Рим и превращением Славии, под которой понималась прежде всего Польша5, в равноправного члена Империи придала польско-немецкому конфликту особый характер.
То обстоятельство, что Болеслав Храбрый, которому планы Оттона III открывали широкие перспективы княжащю Полотьскую °емлю, а Володимеру сущю Новегороде... и бе у него уи (т е дядя — В К.) его Добрына воевода и храбор и наряден муж Сь посла к Рогволоду и проси у него дщере его за Володимера. Он же рече дъщери своей: хощеши ли за Володи-мера Она же рече- не хочю разути рабичича” (сына рабыни.— В. К) ПСРЛ, т I, стлб 299 (под 1128 г.).
в отношении западнославянских стран, по вполне понятным причинам оказался одним из самых ревностных сторонников юноши-императора, вместе с распространившимися, возможно, в Империи слухами о намерении Оттона III сделать Болеслава своим преемником, а затем и захват Чехии польским князем6, привели к тому, что начавшаяся в 1003 г. польско-немецкая война переросла рамки обычного столкновения между двумя государствами.
В ходе ее решался не только вопрос о государственной -самостоятельности Польши, но и вопрос о путях дальнейшего развития Империи. Открыто выступившая послб смерти Оттона III против его универсалистских планов Римской империи группировка германских фео-далоЬ боролась не только за продолжение прежними методами политики натиска на Восток, но и вела борьбу за то, чтобы Империя осталась Германской империей, т. е. инструментом политики германских феодалов, заинтересованных в прямом захвате