Покаяние, пост, молитвы и другие церемонии в Гнез-но, торжественность вступления в Прагу чешского князя и пражского епископа, который тоже участвовал Б походе с войском, “причем “сам князь и епископ несли на плечах дорогую ношу — мощи мученика Христова Адальберта, за ними аббаты несли останки пяти братьев, дальше шли архипресвитеры, неся (мощи.— В. /(.) архиепископа Гаудентого” 102,— все это, без всякого сомнения, свидетельствовало о том исключительно большом значении, которое придавали походу не только чешский князь, но и чешское духовенство.
Значение перенесения мощей св. Войтеха и его брата и пяти братьев-мучеников из Гнез'но в Прагу на самом деле было исключительным по понятиям того времени. С мощами Войтеха Чехия получала еще одного, помимо Вацлава, христианского патрона, причем на этот раз такого патрона, которого равно чтили как в Чехии и Польше, так и в Германии и Италии. С перенесением мощей св. Войтеха связывались, очевидно, планы чешского князя и пражского епископа учредить в Праге архиепископство и добиться для Чехии церковной независимости от Империи 103. Участие в походе на Гнезно пражского епископа полностью убеждает в таком решении вопроса.
Замыслы Бржетислава не могли, однако, сводиться только к плану создания пражского архиепископства. Гнезненский поход, лишая Польшу ее “небесного” патрона, подрывал основы ее церковной >и государственной самостоятельности. В том, что чешский князь стремился не только усилить Чехию, но и нанести сокрушительныйудар Древнепольскому государству, подорвать его типичную для феодализма государственную идеологию, лишить пястовскую династию покровительства святых и церкви, убеждает тот факт, что вместе с останками Адальберта были вывезены останки Гаудентого и пяти братьев-мучеников.
Это не значит, конечно, что в лице Бржетислава восставший трудовой люд Польши встретил союзника против своих феодалов. Не может быть никакого сомнения в том, что, предавая огню >и мечу польские города и села, чешский князь расправлялся заодно и с восставшим польским крестьянством. Это значит только, что, используя социально-политический кризис Древне'польского государства, резко проявившиеся IB Польше тенденции феодальной раздробленности, чешский князь попытался сокрушить старых противников Пшемыслидов — Пястов и поддерживавшие Пястов группировки польской знати, подорвать и уничтожить их политическую программу.
Таковы факты, которые заставляют отвергнуть тезис об ограниченном, исключительно грабительском характере польской акции Бржетислава I в 1038— 1039 гг. Для того чтобы награбить добычу и захватить Силезию, не 'было необходимости рубить под корень идеологические основы польской раннефеодальной государственности. Поэтому более правильными представляются взгляды тех исследователей, которые усматривают в польской политике Бржетислава концепцию создания крупного западнославянского государства. Само собой разумеется, конечно, что даже в самых смелых планах чешского князя такое государство не могло охватывать все западное славянство. Едва ли мог мечтать чешский князь и о подчинении себе всех польских земель. Скорее всего речь могла идти о восстановлении границ монархии Болеслава II Чешского и о воскрешении его смелых церковных планов, с чем, возможно, связано и покровительство Сазавскому монастырю, игравшему важную роль в культурном и церковном общении с Русью104. Чешскому князю, конечно, важно было заинтересовать в своих политических замыслах Римский престол.
На пути честолюбивых замыслов чешского князя оказалась, однако, Империя. В результате двухлетней борьбы с германскими феодалами Бржестислав I, принявший в 1035 г. Чехию в качестве имперского лена105, вынужден был отказаться от своих широких замыслов в отношении Польши и признать себя “новь вассалом императора 106. За Чехией сохранилась только Моравия и Оилезия с Вроцлавом.
В отличие от событий 1031 г., нет никаких оснований полагать, что польский поход чешского князя в 1038— 1039 гг. мог быть в какой-либо степени поддержан Киевской Русью. Союз вернувшегося около этого времени в Польшу Казимира с Ярославом Мудрым и русская помощь IB восстановлении государственного единства Польши в 40-е годы XI в. исключают даже возможность такой постановки вопроса.
Более вероятно, что Бржетислав мог координировать свои действия с Венгрией 107 и Маславом Мазовецким, которого поддерживали поморяне и пруссы 108, может быть, ятвяги. К сожалению, в этом случае пойти дальше простого предположения нет никакой возможности.
Итак, далеко перешагнувшая за рамки этнографически польских земель раннефеодальная монархия Боле слава Храброго оказалась довольно эфемерным и недолговечным образованием. Пользуясь внутренним ослаблением Древ'непольского государства, Чехия и Русь легко вернули себе захваченные польскими феодалами земли — Моравию и Червенские города. В этом случае (1031 г.) они выступали против Польши как союзники, координируя свои действия с Империей.
Социально-политический кризис Древнепольского государства, приведший в конце 30-х годов к его распаду и ознаменовавшийся взрывом широкого антифеодального движения в стране, привел к такому изменению расстановки политических сил в Центральной и Восточной Европе, при котором чеа!ский князь Бржетислав I попытался даже восстановить в прежних, конца X в , границах монархию Пшемыслидов и воскресить планы Болеслава II учредить архиепископию в Праге Возможно, что Бржетислав рассчитывал при этом на заинтересованность Империи в подавлении крестьянского восстания в Польше, проходившего под языческими лозунгами, ставил ставку “а интерес папства и Империи к организации восточной миссии и даже действовал в контакте с некоторыми группами польской знати, представлявшими собой центробежные силы в раннефеодальной Польше.
Однако усиление Чехии, как это показали уже события 1031 г, отнюдь не устраивало германских феодалов Тем более не могли устроить их планы создания большого западнославянского государства. Вмешавшись в восточные дела, Империя не допустила осуществления государственных и церковных замыслов Бржетислава I. Восточная политика германских феодалов, преследовавшая цель подчинения Империи всего западного славянства, сводилась поэтому к тому, чтобы сохранять известное равновесие сил между Польшей и Чехией, поддерживая таким образом истощающее обе страны соперничество Пястов и Пшемыслидов.
Польская политика Бржетислава I не встретила, однако, сочувствия и при дворе великого князя киевского Этому были, впрочем, особые причины, о чем пойдет речь в следующей главе настоящего исследования.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РУССКО-ПОЛЬСКИЙ СОЮЗ 40-х годов XI в. И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ВОСТОЧНОЙ И ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ
Антифеодальное крестьянское восстание 1037—1038 гг., как уже отмечалось в предыдущей главе, до основания потрясло раннефеодальную польскую государственность. Древнепольское государство как единый политический организм перестало существовать. Вторжение Бржетисла>ва I, казалось, должно было нанести последний удар монархии Пястов, способствуя укреплению в ней центробежных тенденций, приведших уже к отрыву Поморья и Мазовии. Последняя, если судить по словам Галла Анонима1, представляла собой большую силу. Важное значение имело и то обстоятельство, что Маслав Мазовецкий мог опираться на союз с поморянами, пруссами, ятвягами 2 и, может быть, даже Чехией Бржетислава I При таких условиях положение Казимира, бежавшего сначала в Венгрию, а затем укрывшегося в Германии3, могло действительно считаться отчаянным. Но тут вступили в силу новые факторы как внутреннего, так и внешнего порядка, которые совершенно изменили дальнейшее развитие событий.
Дело в том, что перед лицом мощного антифеодального движения, охватившего огромную территорию, должны были временно умолкнуть те противоречия, которые разъедали господствующий класс, особенно в Малой “ Великой Польше. Потрясенные выступлением крестьянства светские и духовные'землевладельцы, естественно, торопились объединить сваи силы, чтобы подавить восстание. Политическое подавление свободного м зависимого непосредственного производителя-общин-иика было 'В тех условиях необходимой предпосылкой для окончательного торжества <и дальнейшего развития феодальных отношений. Консолидации сил польских феодалов способствовала, по-видимому, и военная акция Бржетислава I, пытавшегося подчинить себе значительную часть польских земель.
Исключение в этом смысле составляла, пожалуй, только поморская и мазовецкая знать, явно стремившаяся к феодальной обособленности. На Поморье землевладельческая знать, по-видимому, даже сама обратилась к лозунгу реставрации язычества, чтобы использовать в своих интересах антифеодальное народное движение против христианской церкви4. Однако в сложных условиях конца 30-х годов собственных сил господствующего класса Великой и Малой Польши для достижения победы над восставшим народом и восстановлении государственного единста Польши оказалось явно не достаточно. И тут на помощь польским феодалам пришли сначала германские, а затем русские феодалы.
В Империи, по-видимому, прекрасно понимали, что торжество язычества на польских землях — явленно чрезвычайно для нее опасное5 и прежде всего, разумеется, 'потому, что языческое по форме движение в Польше носило ярко выраженный антифеодальный характер по своему классовому существу. Торжество непосредствен ного производителя-крестьянина в Польше не могло не вызвать соответствующей реакции в славянских областях Империи, не могло не способствовать обострению классовой борьбы против германских феодалов со стороны покоренного шлабочприбалтийского славянства. Наконец, торжество язычества в Польше неизбежно должно было усилить позиции язычников-лютичей, ослабить влияние германских феодалов в стране бодри-чей. Иными словами, антифеодальное движение в Древ непольском государстве угрожало как классовым интересам германских феодалов, так и их политическим позициям на обширной территории между Одрой и Лабой. Это обстоятельство и явилось главной причиной активной помощи германских феодалов польским феодалам и Казимиру I.