— Петр, ты стрелять хорошо умеешь? — поинтересовался я.
Мошинский, сразу поняв, что от него требуется, покачал головой:
— Не-а, если стреляю, то в туловище попаду, насмерть.
— Хреново, — вздохнул я, прикидывая: сумею ли сам попасть с пятнадцати метров в главного особиста, но так, чтобы только покалечить, а не убить? Нет, не рискну. Попасть попаду, но куда? В живот или в голову. Зафигачить бы в него чем-нибудь, как в ту полоумную гимназистку, так далеко, не докину.
— Владимир Иванович, давай-ка я попробую, — предложил начдив, открывая кобуру. Похвастался: — Я в нашем выпуске вице-чемпионом училища был, из ста восемьдесят выбивал. Куда стрелять?
— Дерзайте, товарищ начдив, — вздохнул я. — Я с ним заговорю, попрошу маузер убрать. Не уберет — палите. Главное, чтобы ты в меня не попал, а Тютюннику можешь хоть в ногу, хоть в руку.
А про себя подумал, что если пуля начдива угодит в другое место, то спишем на боевые потери. Типа… начальник особого отдела дивизии в одиночку пытался задержать польских диверсантов, но был убит на месте! Да, а почему меня на Польше-то клинит? Не факт, что авиапоезд на Западный фронт пойдет.
Посмотрев на командный состав, таращившийся на Тютюнника (а тот еще раз пуганул несчастных ворон, да и нас заодно), предложил:
— Отцы-командиры, отошли бы вы от греха подальше, что ли.
«Отцы-командиры» отодвинулись метров на пять. М-да, я тут недавно на жителей Холмогор пенял, что стояли прямо на линии огня, а здесь командиры РККА, половина из которых бывшие офицеры. Ну, флаг вам в руки, барабан на шею.
— Товарищ Тютюнник! — громко сказал я, делая несколько шагов по направлению к главному особисту. — Вы бы оружие убрали, что ли.
— А, Аксенов! — радостно оскалился начальник особого отдела. — Вот тебя-то я и расстреляю в первую очередь. Ты почему не обеспечил охрану поезда?
— Виноват, времени не было, — пожал я плечами, прикидывая — о чем еще следует говорить со сбрендившими людьми?
Раздался выстрел, следом за ним приглушенный лязг, словно что-то ударилось о металл, послышался крик боли, и Тютюнник упал.
Начдив Филиппов, наверное, и был когда-то вице-чемпионом юнкерского училища (что в переводе на нормальный язык означает второе место на соревнованиях), но это случилось давно. Промазал, но пуля, ударившись о паровоз, срикошетила и попала в особиста. Удачно. А ведь могла бы в меня.
Тютюнник корчился и стонал от боли, но это и хорошо, потому что попади пуля в позвоночник или в голову, он уже ни стонать, ни корчиться не сумел бы.
— Товарищи командиры, — слегка рыкнул я на командный состав дивизии, уже норовивший забраться на паровоз. — Вызовите врача, близко к локомотиву не подходите. А еще лучше — отправляйтесь-ка по своим делам и не мешайте работать. Товарищ начдив, распорядитесь. Александр Петрович, — это я своему саперу. — Вы со мной.
Александру Петровичу Исакову уже за пятьдесят, служил еще в русско-японскую, заработал там ордена святой Анны и святого Владимира с мечами, вышел в запас штабс-капитаном, но с началом Первой мировой призван, служил в запасном полку, а по возвращению домой мобилизован в белую армию. Отчего-то за все это время в чинах не вырос. Как я понял, его саперы и разминировали те мосты, что минировал мой друг Артур Артузов.
Мне Исаков отчего-то напоминал учителя — строгого, но любимого детьми.
Надо оцепление выставить, чтобы начальство отгонять. И что они за два года войны поврежденных паровозов не видели или своих дел мало? Наверное, все-таки второе. Воевать не с кем, а красные командиры, равно как и простые бойцы, потихонечку зверели от скуки. Может, и Тютюнник рехнулся от безделья?
Начдив с помощью крепких слов навел порядок, и начальство потихонечку «рассосались». Да и самое интересное уже позади. Раненого особиста унесли, а глядеть на паровоз неинтересно. Я бы и сам на него не стал смотреть, а уж тем более, заглядывать внутрь кабины, но пришлось.
А внутри… Пересказывать не вижу смысла, воображение есть у всех, и каждый может себе представить, что случилось с двумя телами, если рядом с ними произошел взрыв. В общем, внутри кабины ничего целого не осталось, только покореженные железки.
— Посмотрели, гражданин начальник? — недовольно пробурчал взрывотехник. — Если посмотрели, то можете выйти, не мешайте.
Ишь ты, какой колючий, мысленно восхитился я. Ладно, посмотрим, что он скажет, но картинка представлялась ясной. Впрочем, пусть и специалист скажет свое слово.
Я спустился вниз, где Мошинский уже подводил к паровозу пожилого мужчину в форменной фуражке и вытертой кожаной куртке.
— Машинист, — сообщил заместитель начальника особого отдела. — Кузьмин Кузьма Петрович. Говорит — на пять минут из кабины вышел, оттого и спасся.
— А там кто? — кивнул я на кабину.
— Васька-кочегар, то есть, Василий Полетаев, и помощник мой, Петр Данилов, — вздохнул машинист. Сняв с головы фуражку, перекрестился: — Упокой господи их души. Я с Петром пять лет в рейсы хожу, да и Ваську сызмальства знаю. Мы с ними с восемнадцатого года в авиаотряде служим.
— Расскажи, Кузьма Петрович, как дело было? — попросил я.
— Так чего тут и говорить-то? — пожал плечами машинист. — Тендер мы углем еще вчера загрузили, сегодня к вечеру ходка, я Ваське велел загружать, чтобы топку проверить. Давно уже на угле не ездил, все на дровах, да на дровах. А уголек-то, он дольше загорается, чем дрова. Вот Васька с тендера уголек потянул — углеподатчик работает, хоть и плохо, раскочегарил, да начал подкидывать. И кинул-то всего две лопаты. Я Петруху оставил, а сам до ветру пошел. Вот, пока ходил, тут и рвануло.
— Говоришь, никто посторонний сюда не заходил? — вкрадчиво поинтересовался Мошинский.
— Так какие здесь посторонние? — удивился Кузьмин. — Тут только свои, да наши, да охрана кругом стоит. Кто из посторонних сюда пройти может?
— Это что, получается, что кто-то из своих «адскую машинку» принес, да в топку сунул? Помощник с кочегаром отпадают, получается, что только ты. А, гражданин Кузьмин? — с угрозой в голосе поинтересовался Мошинский.
— Да ты что, товарищ начальник? — оторопел Кузьмин. — Я же говорю, до ветру вышел. Мне теперь с паровоза-то по-маленькому неудобно ходить. Нечто думаешь, я своих товарищей порешил? Да мы на этом паровозе всю войну прошли, под бомбами бывали.
Мошинский порывался еще что-то сказать, но я перебил:
— Товарищ Кузьмин, говорите, раньше вы на дровах ходили, а теперь на угле?
— Так выделили немножко, но все равно, верст через триста на дрова переходить. Где тут угольком разжиться? А дрова — всюду они.
— А уголь вам кто грузил? — спросил я.
— Как кто? Грузчики, кто же еще? Сюда вагон из Бакарицы пригнали, тендер загрузили, вот и все. Я ж их разглядывать не стану, правильно? На кой они мне?
— Владимир Иванович, какая разница, кто уголь грузил? — недоумевал Мошинский. — Искать надо, кто адскую машинку принес.
— Не было, Петя, никакой «адской машинки», — вздохнул я.
— Не было? — хохотнул Мошинский. — А паровой котел, что, святым духом взорвался, да?
Тем временем, из кабины спустился Исаков. Сверкнув стеклышками пенсне, сообщил:
— Тротил.
— Я ж говорю, адская машинка! — торжествующе заявил Мошинский. — Тротил без детонатора не взорвется. Он в огне гореть станет, вот и все. Его можно даже в формы лить.
— Если кинуть тротиловую шашку в печь, то в замкнутом пространстве может произойти взрыв, — сказал я.
Исаков с некоторым уважением посмотрел на меня, но уточнил:
— Смотря, какой тротил. Если специальные добавки использовать — и в костре взорваться может. Но здесь — точно тротил. Будь это динамитная шашка, рвануло бы сразу, как в топку кинули, а взрывная волна пошла бы через отверстие, и разрушений было бы меньше. А тут, колосниковая решетка забита, заслонки закрыты, вот вам и взрыв. Еще — запах.
— А что, запахи отличаются? — удивился Петр.
— Еще как, — хмыкнул сапер. — После тротила запах слегка сладковатый, а динамит мокрой древесиной отдает, словно… Не знаю, с чем и сравнить.
— Если дом всю зиму пустой стоял, а по весне печь затопили, бревна сохнуть начнут, но еще сыростью отдают, — помог я Исакову.
— Вот, примерно так, — кивнул Александр Петрович, а я порадовался, что не приказал его расстрелять и не отправил в действующую армию. На Западном направлении дали бы ему роту, и в бой. А у меня сапер пользу принесет.
— Как считаешь, Александр Петрович, тротил замаскировали под кусок угля? — поинтересовался я.
— Могла быть и самодельная мина, но с паровозной топкой, какой смысл возиться? Так что, гражданин начальник…
— Товарищ начальник, — поправил я Исакова, которого уже мысленно называл Петрович.
— Как скажете, товарищ начальник, — покладисто согласился бывший белогвардеец.
— Взрывчатку замаскировали под уголь? — переспросил Петр Мошинский, а потом начал соображать: — А ведь и точно, если кусок динамита, либо тротила в чем-то липком вымазать, а потом в угольной крошке обвалять — не отличишь.
— Вишь, Петр, какой ты молодец, — похвалил я парня, а потом спросил: — Не знаю, как тебя по батюшке?
— Так Владимир Иванович, вы меня постарше будете, можете просто по имени, — смутился Мошинский.
Исаков посмотрел на меня, перевел взгляд на Мошинского, хмыкнул. Похоже, сразу определил, кто из нас на самом-то деле старше.
— Так нет, товарищ Мошинский, говори, как тебя по имени-отчеству, — настаивал я. — Ты теперь исполняющий обязанности начальника особого отдела дивизии, а может, тебя и начальником назначат, как знать.
Петя смутился еще больше, но ответил:
— Петр Алексеевич я.
— Ишь, как Петра Великого, — хмыкнул Петрович.
Нет, ну он определенно похож на учителя. Ладно, потом уточню.
— Значит так, Петр Алексеевич, — выдохнул я. — Боевую задачу я тебе ставить не могу, ты самостоятельная фигура и губчека не подчиняешься. Но я бы на месте особого отдела выяснил, кто грузил уголь, кто его сюда доставлял, а потом их всех тихонечко арестовал и провел дознание. Еще посоветовал бы — начни дознание не с обвинений, мол, колись, сука, а осторожненько. Допрашивай всех поодиночке, а не скопом. Мол, не знаете ли вы, кто в вашей бригаде мог бы… Ну, дальше понял.