Еду в следующую и, собственно, конечную точку. О… машины есть, но не все… ментов нет, непонятно. Я выхожу, прошу, на всякий случай водителя подождать и спускаюсь в катран, воровской вертеп. Захожу и… сразу о-па, а что это здесь такое…
Явно, какая-то хрень происходит.
В центре зала стоит Фридман Марк Михайлович. Он сильно взволнован и перепуган. Напротив него стоит бритый крендель с золотыми зубами и черными совершенно мутными глазами. Выглядит, будто обдолбанный и как говорится, с пальцами веером. Весь, как на шарнирах. Нос у него кривой, ломаный-переломаный, на скуле старый шрам от рассечения.
Рядом с Фридманом стоит Игорь, за ним, как за щитом — Наташка. Чуть поодаль, опёршись спиной о стойку и со стаканом в руке стоит Борис Буряце. Он делает маленькие глоточки и посматривает отстранённо и без особого интереса. Завершают картину три блатаря позади златозубого.
Злые, знающие, что награда близка, волки загнавшие стадо овец. Пастух их пытается отогнать, да только они на него и внимания-то не обращают. Будет рыпаться и его сожрут.
— Это не его вещь, — говорит Игорь. — Попутали вы ребята. С ним решайте.
— Ребята, — смеётся бритый, будто коротко и отрывисто кашляет, и оборачивается к своим другалькам. — Ребята, вы чего-то попутали.
Те в ответ ржут, недобро и зловеще. Подтягиваются зрители, заинтересованные тем, что здесь происходит.
— Не его вещь? — глумливо переспрашивает он. — А чья? Чья она вещь? По-моему, моя. Мне её вот этот фраерок проиграл. Всё по закону, братишка. Чё тут тереть-то?
Говоря это, он показывает на Фридмана и пожимает плечами. Твою дивизию, влипли во что-то.
— Вечерочек, — говорю я, — господа хорошие.
Наташка, обернувшись на голос, бросается ко мне и хватает меня под руку. Ого! Это они о ней что ли разговор ведут?
— Чё тут, Игорёк? — спрашиваю я, отстраняя её и отодвигая за себя.
— Да вот, урки ох*ели, — не слишком политкорректно, но чётко поясняет он.
— Чё ты мигнул, чмырь? — выдвигается один из дружков бритого.
Он, не давая опомниться, мгновенно бросается на Игоря. Но тот не теряется, отступает на шаг назад и пинает железной ногой нападающего по голени, прямо по кости. Скрип-скрип, нога липовая. Не липовая, а железная. Удар получается сокрушительным. Урка чуть подлетает, отрываясь от пола. Задыхаясь от боли, он хватает ртом воздух, замедляется и начинает складываться пополам, но даже завыть не успевает, потому что тут же получает быстрый, резкий и максимально точный удар в кадык.
В кадык и кирдык. Что ещё сказать, писец котёнку, как говорится. Выключенное из диалога тело, с грохотом рушится на пол. Игорёк шутить не любит, а тут его разозлили. Я его таким вообще никогда не видел.
— Суки! — выдыхает златозубый. — Суки! Наших бьют! По беспределу!
Сразу раздаются три стальных щелчка. Ох, уж эти социально близкие. Глаза бритого вспыхивают смертельным огнём, жёлтым пламенем, как у гиены. Он выбрасывает руку с ножом в сторону Игоря, но тот уклоняется. Я ясно и чётко вижу что сейчас будет. Игорь поставит блок, заманит своего соперника, заставит его шагнуть и попытаться нанести колющий удар, а сам шагнёт в сторону с линии атаки.
Он отклонит траекторию руки с ножом основанием ладони, захватит её обеими руками сбоку и крутанёт бритого так, что тот опрокинется и упадёт на пол, а сам нанесёт удар железной ногой ему в позвоночник. Или по почкам. Как настроение будет. Думаю, в позвоночник.
Сам я уже двигаюсь навстречу дружку этого придурка. Он тоже наклоняется, чтобы сделать шаг в мою сторону. Но ничего этого не происходит.
— Харэ, харэ! — раздаётся вдруг громкий поставленный голос.
— Это кто здесь вякнул? — хрипит бритый.
— Я за него заплачу, — заявляет Борис. — Я заплачу.
— Да ты чё, — щерится бандит. — Заплатишь? Твоё очко в оплату я не приму.
Народ ржёт.
— Три тысячи он тебе должен? Я выкупаю долг.
— Не братва, вы слыхали? Он долг выкупает. Но цена-то изменилась. Косача отрихтовали, меня разволновали. А это всё бабки, женишок. Я правильно говорю, братишечки?
— Правильно, — кивают его торпеды.
— Ну, и сколько ты хочешь?
— Так бы сказал пятак, но только теперь чёт я закусил, в натуре, приз свой выбираю. Молодячку беру, чудачку вашу. Базар окончен, чуханы. Сюда цыпу давай и ехай на*уй.
— Даю десятку, — говорит Борис и снимает с пальца перстень.
Не послушал совета моего. Ну, и молодец.
— Ты чё там, гайку хочешь впарить, фуфлогон? — недоверчиво смотрит на него урка.
— Эта гайка десятку весит, — твёрдо отвечает Боря. — Даже больше.
Он кладёт печатку в руку бритому и тот заворожённо на неё смотрит. Потом надевает на палец и опять смотрит. Папуас и бутылочное стёклышко, честное слово.
— Полюбовавшись и пару раз взглянув на Наташку, он решает взять кольцо. Ну, ещё бы. Бриллианты горят огнём, лишают рассудка и подавляют волю.
— Ну ладно, властелин кольца, — говорю я. — Ты доволен?
— Так и быть, — отвечает он. — Отпускаю вас фраеров зачуханских. Ещё сюда придёте, кишки выпущу.
Мы выходим. Лицо Игоря выражает явное неудовольствие тем, что обидчики уцелели. Я его очень, очень, очень хорошо понимаю. У меня внутри горит страшный огонь. Гнев плохое чувство, а желание мести ещё хуже. Но что тут поделать. Подлая природа падшего человека иногда одерживает верх и заставляет желать не того, чего надо.
— Ой, ребята, дорогие мои, ой спасибо вам, — разливается звоном колокольчиков Фридман. — Борис, я тебе деньги верну, честное слово. После первого же сезона, сразу всё. Ребятушки, вы же мне жизнь спасли.
— Послушай, Марик, — тихо говорю я и подхожу к нему поближе. — Я правильно понял, что ты все свои деньги проиграл?
— Да, — горестно кивает он головой. — Шулера разделали под орех.
— И?
Он отводит глаза.
— Нет, ты слёзы тут не лей раньше времени. Дальше что было?
— Мне карта пришла, стопроцентная… я… я всё рассчитал, у меня память…
Он замолкает, понуро повесив голову.
— Так-так, продолжай. Ты всё рассчитал, у тебя память, но денег в нужном количестве уже не было, да?
— Да… — кивает он.
— И? — настаиваю я. — Что ты сделал?
— Я… я… сказал…
— Ну, что же ты сказал? — подгоняю его я. — Ответь скорее, мне очень интересно.
— Я сказал… что ставлю… Наталью…
— Наталью? — сохраняя внешнее спокойствие, переспрашиваю я. — Мою Наталью? Ты сказал вот этим ублюдкам и бандосам, что если проиграешь, то они получат эту девочку?
Он скорбно кивает. Художник, тонкая душа, интеллектуал, ну что с него взять… У меня кровь вскипает. Сердце становится огромным, раздуваясь от притока горячей крови. Не справляется, качать не успевает.
Кипит, понимаешь, наш разум возмущённый.
А мозг становится маленьким, и в нём остаётся одна единственная мысль, что вот это конченое чмо поставило Наташку на кон в своей игре.
И в смертный бой идти готов…
— Но, — говорит он с внезапным негодованием, — они негодяи! Если бы они играли честно, я бы обязательно…
Не дослушав, я обрываю словесный поток Марика ударом в зубы. Он мгновенно затыкается. Сука. Мне кажется, я его сейчас убью. Следующий удар приходится по его сморщенным от страха бубенчикам, а ещё следующий… не достигает цели, потому что мою руку перехватывает Игорёк.
— Не пачкайся, — говорит он.
Да, правда. Действительно, я ведь и правда его убью. И всё. Он ведь даже не уворачивается, стоит как телок на заклании. Собственно, уже не стоит, а катается по асфальту и рыдает, как тётенька.
— Да, ты прав, Игорёк. Спасибо, что остановил. Только… Я сейчас… Шапку забыл. Сейчас заберу и вернусь.
Это, бл*дь, наш последний….
— Егор! — раздаётся голос Наташки.
— Ничего-ничего, я быстро, буквально одну минуточку…
Я подхожу к двери и стучу. Охранник узнаёт во мне недавнего посетителя и впускает внутрь. Я киваю и молча направляюсь вниз по лестнице.
И решительный, сука, бой!
Сзади хлопает тяжёлая массивная дверь…
12. Не по понятиям
Я захожу в зал, где идёт игра. Правда сейчас никакой игры уже нет, все просто сидят, кто где и бухают. И, должно быть, обсуждают происшествие. Ну, а кто-то зализывает раны.
Отыскиваю глазами златозубого. Он сидит на высоком стуле за стойкой. Дикий Запад, твою дивизию. Его дружбан располагается слева от него и разливает по стаканам водку. На блюде перед ними лежит селёдка и чёрный хлеб. Ковбои, бляха. А сам он, этот блатной Голлум, вертит в руках свою прелесть, волшебный перстень Буряце, и, склонившись над ним, внимательно рассматривает.
«Интернационал» в моей голове достигает кульминации. Мощное звучание, призыв к борьбе и готовность сокрушить, низложить, превратить в прах царство тьмы и насилия. Мы наш, мы новый мир построим… Короче…
— Слышь, шерстило, — громко, чтобы это не укрылось от присутствующих, обращаюсь я к нему, подходя ближе и оказываясь на расстоянии удара от них обоих. — Колечко сюда давай!
Он от такой неожиданности даже не сразу понимает что происходит. Отрывает полный любви взгляд от сияющих алмазов и, повернувшись ко мне, глядя снизу вверх, хлопает глазами. Зато его сподвижник слева реагирует гораздо быстрее. Он тут же хватает лежащую на стойке вилку и соскакивает с табурета, издавая что-то вроде рычания. Демон.
Но твёрдо встать на ноги он не успевает. Я хватаю его стакан и резко, разливая бесценную жидкость, превращающуюся в медлительный гелеобразный шлейф, обрушиваю на его голову. Время замедляется и делает это зрелище поистине драматичным и бесконечно прекрасным.
Стакан рассыпается на мелкие сияющие осколки, будто в голове этого окаянного происходит бриллиантовый взрыв. Кубики стекла разлетаются и увлекают за собой алые капли кровавых фонтанов. Изыди, демон.
Он медленно сползает вниз, а я с разворота заряжаю локтем златозубому Голлуму куда-то между правым ухом и скулой, но не даю отлететь его голове и, поймав её, как гандбольный мяч, возвращаю обратно, прикладывая мордой о стойку. Пусть ещё один судьбоносный момент жизни запечатлеется на его изломанном носу.