— Миша, — говорит Злобин, — этим делом тоже займись. А я тебе после праздников пришлю следака толкового на подмогу.
На этом заканчиваем. Желаем друг другу всех благ и расходимся. Я возвращаюсь к Снежинскому. Туда же приедет бригада.
— Ну что, Эдик, — спрашиваю я. — Ты надумал?
— Мне нужно в туалет, — отвечает он и выглядит осмелевшим, видать что-то там себе решил. — А ещё мне нужны гарантии, что ты мне не вышибешь мозги.
— Решил, значит, торговаться. Дурак ты Эдик, и уши у тебя холодные.
Я собираю все найденные материалы и упаковываю в сумку. Оружия, разумеется, в квартире нет. Вскоре приходят кагэбэшники. Они оперативно забирают Снежинского и юнкора Шарманжинова. А нас они просят покинуть квартиру. Ну что же, каждому, как известно, своё.
Я выхожу с ребятами и захожу с ними в «пазик».
— Парни, — говорю им я. — Сегодня я увидел сплочённую и профессиональную команду. Толян просто артист. Вы все красавцы. Виталий Тимурович всем участникам операции выдаст премию. Но я не об этом. Не всё можно измерить деньгами, и вы об этом знаете лучше многих. У нас с вами много дел, но главное, что нам предстоит — это сделать нашу с вами Родину лучше и чище. Не буду агитировать и произносить пафосные речи. Поздравляю вас с наступающим годом. И пусть в жизнь каждого из вас он принесёт счастье и любовь. С праздником! И давайте почтим память Миши Леонтьева. А потом мы за него отомстим.
Когда я захожу домой, все гости уже в сборе.
— Явилась пропажа! — весело говорит мама. — Мы уж хотели в бюро находок звонить.
Все радостно смеются. Кроме Наташки, но она хоть и не смеётся, трагедии в её лице я не вижу. Она поглядывает исподтишка и отводит глаза, когда я на неё смотрю, но вроде ничего особенно страшного. Надеюсь, она нужные выводы сделала.
— Андрюха, здорово! — обнимаю я Трыню. — Как житуха?
— Нормас! — отвечает он словечком из лексикона моей неблагодарной дочери.
— Давайте к столу! — приглашает мама.
— Лариса Дружкина! — обращаюсь я к ней, когда все рассаживаются. — Привет! Сто лет тебя не видел. Ну как, капитан не обижает?
Она смущается от всеобщего внимания. Да и Гена тоже выглядит смущённым.
— Ты это… не цепляйся… — говорит он. — Нормально всё у ней.
— А у тебя самого? Дочь благословила? Наташ, ты папе разрешила с Ларисой встречаться? Смотри, девушка хорошая, заботится об родителе твоём.
Наташка постно улыбается и тихонько пинает меня под столом.
— Ой! — стенаю я. — Сломаешь ногу!
Все хохочут.
— Ну всё, тут свои заморочки, там свои, — смеётся мама. — Если у них уже подстольная сигнализация налажена, всё с ними ясно.
Хотел бы я, чтобы всё было ясно… Наташка вздыхает, тоже, кажется, ясности хочет.
— Пришёл Егор, — улыбается отец, — и над всеми посмеялся.
— Я не над всеми, пап, ты чего. Ну, подколол немножко кое-кого. Но это, чтоб они расслабились, и перестали напрягаться.
На меня самого накатывает такая волна расслабона, что я превращаюсь в настоящий кисель. Внешне это пока незаметно, но после напряжения сегодняшнего я отмякаю в сердечной и радостной обстановке дома. Платоныч тоже на меня посматривает. Почти как Наташка. Кажется, он чувствует, что меня отпускает.
— Ну ладно, тогда давайте начнём шампанское кушать, — заявляет отец. — От этого мы точно все расслабимся.
Ага, есть такое. Я плыву уже после первого бокала. Мама начинает бегать на кухню и обратно. Наташка встаёт и помогает ей. И они бегают уже вдвоём.
— А ёлку мы с Натальей наряжали, — замечает папа, — а кое-кто скрылся от ответственности.
— Ой, а вы знаете, — говорит мама таинственно, — у нас здесь утром столько милиции было, Клава сказала, что стреляли из нагана и даже кого-то подстрелили! Вы представляете?! Это что такое делается, средь бела дня!
— Клава склонна к преувеличениям, — замечаю я.
— Может быть, но врать бы она не стала, — качает головой мама. — А ещё…
Она не успевает договорить, потому что раздаётся телефонный звонок.
— Ох, Егор, опять тебя, наверное, — всплёскивает мама руками. — Сегодня целый день тебе все звонят. Целый день. Я бы не удивилась даже, если бы из ЦК КПСС позвонили… Алло! Егора? Да, одну минуточку, сейчас он подойдёт. Иди, Егор. Я же говорила…
Я выбираюсь из-за стола и беру трубку.
— Слушаю…
— Здравствуй, Егор, — раздаётся мягкий голос. — С наступающим тебя. Это Гурко Марк Борисович…
18. С Новым годом, товарищи!
Хм… Прознать о том, что Снежинского я накрыл, он ещё не должен, если только Михалыч или Де Ниро моментально не информируют его обо всех аспектах дела. Но даже и в этом случае подобную оперативность можно было бы назвать молниеносной…
─ Здравствуйте, Марк Борисович, ─ говорю я. ─ Очень рад вас слышать и спасибо за поздравление. Я вас тоже поздравляю, искренне и от души. Всего вам самого наилучшего в новом году. Пусть сбываются все планы, включая самые смелые и амбициозные. И, конечно же, огромного вам личного счастья! Думаю, все наши земляки поддержали бы меня и сказали бы вам самые тёплые и проникновенные слова благодарности за ваше доброе отношение и всемерную поддержку.
─ Ну, Егор, ─ смеётся Гурко. ─ Я смотрю ты уже готов к аппаратной работе, хоть сейчас тебя в дело запускай. Спасибо за поздравления. Молодец. Не зря мы тебя поддержали с товарищами, да?
─ Ваша поддержка, на самом деле, наиболее ценный актив, которым я располагаю.
─ Ну хорошо, я рад этому, ─ говорит он. ─ Про ситуацию с вашей с Новицкой инициативой ты в курсе, я думаю.
─ Да, в курсе, но надежду не теряю. Уверен, чем больше времени пройдёт, тем более важной она будет.
─ Ну, посмотрим. Надеюсь, ты прав. Мне ваша идея нравится, но решения не я принимаю. Ладно. Скажи, пожалуйста, ты когда планируешь в столицу приехать?
─ Я надеюсь, через несколько дней. Мне вот только нужно сессию сдать, я же студент. Как сдам, сразу прилечу.
─ Хорошо, не затягивай, пожалуйста. Тобой интересуется один человек. Важный человек, хочет познакомиться и сам посмотреть, что это за Брагин такой, о котором столько разговоров.
─ Ого… Разговоров? Я и не подозревал ни о каких разговорах. Надеюсь, я в них персонаж положительный?
─ Ты в них, скорее, тёмная лошадка, понимаешь? ─ усмехается Гурко. ─ Никто не знает, чего от тебя ждать.
─ А кто этот важный человек? ─ уточняю я. ─ Можете сказать?
─ Думаю, не стоит пока. В общем, ещё раз с праздником и позвони сразу, как приедешь. А приезд не откладывай, понял меня?
─ Да, Марк Борисович, понял.
Любопытно, конечно, кто это такой, что за шишка желает со мной «познакомиться» и для чего, собственно.
Я возвращаюсь за стол и вливаюсь, в общее веселье. Дядя Гена великодушно отказывается от шампанского в пользу дам, а сам налегает на «французский» коньячок.
─ Ну я ж и говорю, ─ соловьём разливается он, опрокинув очередную стопочку. ─ Она у меня… Лариска! Ты заканчивай пихаться, тоже мода, я знаю норму свою… Ну вот, она, во-первых, маленькая до чего командовать любила, но это я потом обскажу, ага, а тогда… это в первом классе что ли было? Доча, когда?
─ Ну, па-а-а-п, смущённо хмурится Наташка, но убрать с лица улыбку оказывается не в состоянии.
─ Да, что «пап», она же ж с самого первого класса, ага… короче, Егорка, она за тебя тогда уже хоть в огонь, хоть в воду. Мать-то жива была ещё, ну всё смотри, говорит, Гена, выбрала жениха себе. Вот, как в воду глядела. Так она что удумала, этот схватил пару что ли… или кол даже.
─ Двойку, да, ─ смеётся мама, ─ по математике, кстати.
─ Ну вот, ага. И ревёт такой на перемене, мол, родители накажут.
─ Сынок, ну мы же тебя никогда не наказывали, ─ качает мама головой.
─ Ну, он, значит, при своём мнении на этот счёт находился, ─ ржёт Гена. ─ И такой стоит, что делать не знает. А эта деловая была, нос задрала и вперёд, подходит к столу учительскому и прямо в журнале пару эту, значит, зачёркивает и рисует пятак и расписывается, пишет слово «завуч». И в дневнике ему тоже. Не, ну меня потом с Алёнкой туда, прямо к этому завучу и дёрнули. И давай песочить, а эта упёрлась, говорит, как ты сказала-то, если, говорит, придётся, я снова так поступлю. Ну ему вроде двойки-то перестали ставить после этого.
Все смеются, радуются, хохочут. Находятся в той точке праздника, когда алкоголь только начал действовать, шарахнул в голову зарядом эйфории и ещё не затуманил головы, и не разлился тяжестью. И ещё вся ночь впереди, ешь, пей всласть, радуйся жизни и люби всех.
Приятное чувство и я действительно всех до одного готов любить и прижимать к сердцу. Я смотрю на Наташку, прямо смотрю, открыто, будто картину рассматриваю. И она смотрит, но так, из-под ресниц, будто не смеет глаз поднять.
─ Наташенька, ─ просит мама, ─ я только уселась. Принеси, доченька, голубцы. Егор, помоги Наташе.
Мы заходим на кухню, и она двигает сразу к плите, но я ловлю её за локоть. Она останавливается, оборачивается и смотрит с таким же, наверное, выражением, как тогда, в первом классе, когда получала от родителей за то исправление в журнале.
В первом классе я её не знал. Жалко, конечно, но что же тут поделать. Она ведь тоже знала не меня, а какого-то другого, неведомого мне Егора Брагина…
Я притягиваю её к себе и целую. Сначала нежно, а потом прижимаю её сильнее и целую с ненасытной жадностью. Она отвечает, обхватывает руками и гладит мои плечи, шею и ерошит волосы на затылке. А потом, отпрянув, глубоко вздыхает, словно только что вынырнула с огромной глубины.
Она прикасается кончиками пальцев к своим губам и смотрит мне в глаза. А я смотрю ей в глаза и вижу, как они становятся влажными.
─ Голубцы, ─ шепчет она и улыбается.
─ Давайте, раскладывайте передавайте по кругу! ─ командует мама, принимая из рук Наташки большую фарфоровую салатницу, куда мы выгрузили голубцы из кастрюли. ─ Егор, пюре ещё принеси, под полотенцами там стоит. Вот грузди берите, мы с Андреем сами собирали. В этом году их столько было, тьма, видимо-невидимо. Мы море целое насолили. Так, но вы имейте в виду, у нас там ещё гусь в духовке, оставляйте место!