— Ой-ей-ей, щекотно, — запищала Загипа, вырываясь, — убери сейчас же руки, отпусти!
— Но тогда я свалюсь с лошади, — возмутился он.
— Мне-то какое дело! Только не держись за меня. Ну, тебе говорят!
Гнедок уже пробился сквозь туман и вынес их на вершину перевала под голубое небо, ясное, точно промытое дождем. Низко над горизонтом висело ослепительно-багровое солнце, похожее на огромную ракету, уходящую к неведомым звездам. Никогда потом Асет не видел такого неба и такого солнца, как в тот памятный день, когда ехал на экзамены в школу, сидя на стеганом одеяле позади Загипы.
— Асет, ты только посмотри, как здорово! Правда, здорово, правда?! — закричала Загипа.
Под ними волнами бродил туман. Местами он лежал неподвижно, будто распушенная шерсть. То белосерый, то темный и алый там, где его окрасило в свой цвете солнце.
— Нет, ты только взгляни, Асет! Ну посмотри же! Эй, горы! — кричала Загипа, и скалы, разделив ее восхищение, откликнулись эхом.
А он молчал, потрясенный зрелищем, даже забыл, что до сих пор его пальцы лежат на талии девочки. И Загипа первая вспомнила об этом.
— Ой, щекотно! Ну сколько раз тебе говорить? Ты что? Глухой?
А он в восторге прижал к себе Загипу, потому что в самом деле все было здорово: и небо, и туман, колышущийся внизу, и Загипа.
— Ой-ей-ей! — заверещала девочка и покатилась с лошади в густую траву, он скатился вместе с ней, и над ними поднялись сверкающие брызги.
Они хохотали, катались по траве, тузили друг дружку, а гнедой стоял в сторонке, смотрел на них большим красноватым глазом и никак не мог понять своим лошадиным умом, что это происходит с людьми.
И только когда солнце зашло, они спохватились, заметили, что уже потянуло вечерней прохладой, что они оба промокли насквозь и что вообще уже поздно. Они поднялись на ноги, растрепанные, немного уставшие.
— Ой, поехали, Асет! Скоро появятся джинны, шайтаны, — всполошилась Загипа.
Асет поправил наскоро потник, седло и свое одеяло, помог девочке взобраться на гнедого, потом подвел его к выступу скалы и взгромоздился сам.
— Асет, ты только взгляни, сколько вокруг острых камней. Только подумай: мы же могли разбиться, — сказала притихшая Загипа.
Асет погнал гнедого мелкой иноходью. Тропа побежала, виляя между камнями, вниз, в сгущающиеся сумерки. По пути мелькали развалины заброшенных зимовок, их вид внушал какой-то суеверный страх.
— Асет, ты только подумай, когда-то здесь жили люди и ничего не боялись, — прошептала Загипа.
А он, совсем оробев в сумерках, крепко обнял Загипу. На этот раз девочка тоже приникла к нему. Он слышал, как гулко и быстро стучит ее маленькое сердце, и колотил гнедого пятками по выпуклым бокам. Тот, будто поняв их состояние, затрусил побойчей.
В аул они приехали поздно вечером, вымокшие, разбитые. Сестра Кульшар переодела их в одежонку своих детей, поставила перед ними лапшу, к которой они почти не притронулись, и уложила спать рядышком в переднем углу комнаты.
Он проснулся первым и тут же подумал о предстоящем экзамене, о том, что нужно еще полистать учебник. В комнате было уже светло. Он шевельнулся, и сейчас же что-то приятно щекочущее коснулось его шеи. Он осторожно повернулся и увидел, что это коса спящей Загипы. Конец косы расплелся, пушистая кисточка слегка касалась его щеки. От ее волос исходил прохладный, чуточку кисловатый запах айрана.
Асет прикрыл глаза и, прикидываясь спящим, осторожно приблизил свою голову к голове Загипы, еще раз вдохнул запах ее волос.
Потом он приподнялся на локтях, долго смотрел на сладко спящую девочку. Ему очень хотелось притронуться губами к ее теплой щеке, но он не осмелился и только поцеловал кончик косы.
Когда они перешли в восьмой класс, родители Загипы поселили ее у одинокой вдовы. А весной к вдове приехал племянник и надолго задержался в гостях. Что и говорить, это был видный парень. Он только вернулся из армии, нахватался всякого в больших городах, и они, одноклассники Загипы, конечно, не шли с ним ни в какое сравнение. С появлением этого парня Загипа стала меняться у всех на глазах. И потом, когда тот уехал, Загипу уже было не узнать. Раньше лезла во все школьные проказы: если какая свалка на перемене, значит, там и Загипа. А сейчас ее и не вытащишь в коридор. Сидит за партой, мечтательно смотрит в окно. И внешне она изменилась: пополнела, стала такой красавицей, что можно смотреть на нее целый урок и все равно не наглядишься.
Пришло лето, ребята разъехались по домам. С этого года отец Загипы пас овец в иных местах, и впервые Асет и Загипа проводили каникулы врозь; а осенью, когда начался новый учебный год, она не вернулась в школу. Поговаривали, что ее отцу нужен был помощник и отец настоял, чтобы Загипа бросила учебу. Потом, через пару лет, разнесся слух, будто она вышла замуж за молодого чабана.
И вот эта самая Загипа, девочка из его детства, сейчас стоит за окном и ждет его пробуждения.
Взволнованный Асет встал с постели, оделся, привел в порядок свой костюм, насколько это можно было сделать с помощью одежной щетки и ладони, с особой тщательностью причесался у зеркала. Правда, то же самое зеркало показало ему слегка отекшее лицо и красноватые со сна глаза. Но тут уж он ничего не мог поделать, только утешил себя тем, что на свежем воздухе все пройдет.
Он было направился к выходу, но в передней послышались голоса, и дверь отворилась. Рядом с сестрой стояла смуглая женщина с сухими выцветшими губами на изможденном, преждевременно постаревшем лице. «Господи, неужели это Загипа?»- ужаснулся Асет.
— Он проснулся, наш соколик! — сказала сестра, светясь радостью.
— Здравствуйте! Как ваше здоровье? Как вы доехали? — учтиво осведомилась Загипа, протягивая ладонь с худыми, вздувшимися на суставах пальцами.
Он пожал эти пальцы, и, наверное, лицо его было растерянным, потому что Загипа рассмеялась и сказала:
— Тетя Кульшар, Асет не узнал меня, забыл уж совсем.
Он поглядел в лицо женщины и увидел, как вспыхнули озорными огоньками ее темные глаза — все, что осталось от прежней Загипы.
— Что вы, Загипа, разве вас можно забыть? Я вас узнал сразу, — пролепетал Асет, смутившись, а про себя подумал: «Бог ты мой, в кого превратилась она?!»
Одежда, пошитая из дорогого шелка и плюша, сидит на ней мешком, голову туго стягивает нелепый красный платок. А куда подевались прежняя стать и легкость движений? Шаркая подошвами, теперешняя Загипа прошла в комнату и как-то неловко села на краешек стула.
— Забросили наш аул. Не видать вас, не приезжаете, — сказала она.
— Работа, дела. Понимаете, некогда, — ответил он, как всегда отвечают в подобных случаях.
— Э, дорогая Загипа, это у нас: когда захотел, взял и поехал. У них там, в городе, по-другому. Все по часам, — вступилась сестра.
Согласно обычаю, Загипа расспросила его о делах, о том, как поживают его жена и дети. А потом рассказала о своем житье-бытье, и Асет узнал, что живут они с мужем хорошо, пасут отару овец в предгорьях, что у них уже шестеро детей: одни учатся в интернате, другие вместе с родителями живут в юрте. Потом она, в свою очередь, осведомилась, сколько детей у Асета, и он сказал, что один-единственный сын.
— У них в городе так заведено: один или двое ребят, а больше они не рожают, — опять вмешалась сестра, и он заметил по лицам женщин, что они не одобряют этого.
Загипа посидела еще для приличия — говорить им уже было не о чем. Потом поднялась со словами:
— Пожалуй, я пойду на мельницу. Как бы не прозевать очереди.
— Вечером приходи, ты же знаешь: у нас сегодня свадьба, — напомнила сестра, тоже поднимаясь.
— Придем, тетя Кульшар. Спасибо за приглашение.
Загипа ушла. Но и после ее ухода Асет не мог успокоиться и все думал, думал… Что же все-таки произошло? По годам она еще молода, его ровесница. И живет, говорит, с мужем душа в душу, и заработки, говорит, неплохие. Так что же ее состарило? Может, доля матери? Шестеро, говорит, детей, все ребятишки хорошие, но ведь каждого выкорми, научи уму-разуму…
Ему стало не по себе, будто он предал и сестру, и Загипу и ищет себе легкую жизнь, хотя на самом деле его жизненный путь извилист и труден.
Он вспомнил свою жену, цветущую, веселую женщину, вспомнил, как она временами ложится в больницу, чтобы избавиться от беременности, и как ему это кажется обыденным.
Он попытался представить жену многодетной, состарившейся от забот и подумал с любопытством постороннего человека, как бы он тогда к ней относился. Но представить это было почти невозможно. «А если так, то ни к чему ломать голову, — сказал он себе, — у каждого своя высота, своя доля, может, судьба или как еще там…».
Он заглянул в комнату, где сестра готовила стол.
— Может, ты проголодался? — спросила она с надеждой. — Хочешь, налью тебе сорпы?
— Да что ты! Я сыт, — сказал он, уже в который раз тронутый ее заботами. — Пойду-ка лучше прогуляюсь, по свежему воздуху.
Асет вышел во двор. Между кухней и очагом, сложенным во дворе, сновали женщины и помогающие им дети.
Он завернул за угол дома и увидел своего зятя. Тот сидел на скамеечке в компании мужчин. Мужчины подвинулись и усадили гостя посередине. Чуть погодя подошли еще трое. Вскоре на скамейке не осталось мест, и вновь приходящие мужчины здоровались с Асетом и усаживались на камень или просто опускались на корточки.
Солнце постепенно клонилось к вечеру. От нагретой земли поднималось дрожащее марево. Небо сияло неправдоподобной чистотой, казалось, вот-вот в его прозрачных глубинах возникнет сказочный мираж. Было тепло и тихо; словно зачарованные покоем, мужчины переговаривались не торопясь, негромко.
Беседа шла о колхозных делах, от которых Асет уже давно оторвался; он ловил вполуха ставшие для него посторонними разговоры, смотрел на новую школу, что виднелась в створе между двумя жилыми домами, и пытался пробудить в себе воспоминания о прошлом.
— Красивую школу построили, а? — спросил его Куракбай, с которым они давным-давно бегали в старую школу.