— Эй, милая! — окликнул удивленный Бекен. — Не с выставки ли этот сноп?
— Да нет же! Я привезла его с Уйжыгылгана, — ответила Сабира устало.
— С Уйжыгылгана? Пах, пах, хороший сноп! — воскликнул пораженный Бекен.
Больше у него не хватило слов. А потом он смутился, что так опрометчиво выразил и свой восторг, и свое изумление. Как-никак отношения между ним и Сабирой были очень сложными, с его точки зрения, и они требовали особенной сдержанности.
Но Сабира вела себя так, будто ничего и не произошло. Будто не она стерла с лица земли и могилы его предков, будто не ей, а кому-то другому ответили тени умерших страшной местью и будто не он, Бекен, осудил ее тогда в бараке за легкомысленное поведение: он не сомневался в том, что она прочла его мысли.
Однако теперь Сабира держалась как ни в чем не бывало. Она похвалила урожай на Уйжыгылгане, а затем достала из кармана брюк ключи и протянула Бекену.
— Вот что, дедушка, в вашем загоне лошади. По-моему, из соседнего колхоза. Смотрю, топчут пшеницу. Пришлось пригнать в загон. Вы уж отыщите хозяина.
Из правления Бекен поехал прямо на Уйжыгылган. Ему не терпелось самому проверить, правду ли рассказывала Сабира о чудесах, там происшедших. На донышке сердца он таил надежду — а вдруг Сабира что-то напутала. Уж очень ему не хотелось во всем отступать перед этой женщиной.
Но урожай на деле оказался еще внушительнее. Женщине, видимо, не хватило красноречия, чтобы описать его.
Забыв обо всем, Бекен наслаждался прекрасным зрелищем. Он повел гнедого вдоль кромки поля, и колосья тянулись к нему, трогали его запыленные сапоги. Стебель пшеницы был крепок и гибок, как прут. Когда на него опускались желтогрудые синицы, он только знай покачивался под их тяжестью. Бекен остановил коня и поискал то место, где должны храниться останки его предков. Но море пшеницы, казалось, навсегда похоронило эту тайну. Тогда он проникновенно прочел молитву, не сходя с коня.
Закончив молиться, он сразу же вернулся к делам и, приняв озабоченный вид, подумал об участке, что потоптали чужие лошади.
«Хотелось бы знать, какой разгильдяй оставил своих лошадей без хозяйского глаза», — рассердился Бекен.
Он вспомнил, что за целое лето ни разу не заглянул на Уйжыгылган, и, ради справедливости, отругал и себя.
Так он, не спеша, ехал по дороге и творил свой мысленный суд над нерадивыми. Навстречу ему попался такой же, как он сам, сухонький старичок в измятой шляпе.
— Эй! — окликнул встречный. — Понимаешь, убежали лошади. Ты, случаем, не видел наших лошадей? — И он назвал соседний колхоз.
Так уж вышло, что подвернулся он прямо под руку, и Бекен мигом обрушил на него весь накопившийся гнев.
— А, попался! Может, тебя попутал шайтан, если ты упустил лошадей? И теперь у тебя, бородатого черта, хватает совести искать их прямо на глазах у честных людей? — напустился он на оторопевшего старика.
Тот пробовал хоть что-то сказать в оправдание, но Бекен не дал ему и слова молвить, потащил за собой, чтобы растяпа, упустивший лошадей, увидел своими глазами вытоптанный урожай, и пилил его до тех пор, пока они не объехали весь участок.
Когда, наконец, Бекен немного отвел душу, незадачливый старик из соседнего колхоза сказал:
— Эй, ты изругал меня уже достаточно, хватит. Я не обижаюсь на тебя, потому что получил по заслугам. А теперь ответь на один вопрос. Помнится, еще недавно здесь был старинный могильник. Может, ты скажешь, куда он девался? Был, и нет его! Удивительно!
— Он засеян пшеницей, — пробормотал Бекен обескураженно.
— Да простит нас бог! — воскликнул старик и схватился за сердце, будто защищая его. — Да ты самый настоящий грешник. Храни нас, боже, грешник и есть! Только подумать: сам уже одной ногой в могиле, а поди же — засеял хлебом могилы и еще охраняет оскверненное место.
Старик оказался скорым на язык и язвил, как только мог, а Бекен молчал. Теперь они поменялись ролями.
— Я же не для себя посеял хлеб. Для людей посеял, для всех, — прошептал Бекен, оправдываясь. — И не стоять же хорошей земле без дела?
Заметив смирение Бекена, вздорный старик успокоился, притих. Они шагом, стремя в стремя, поехали по дороге к загону, и Бекен поведал обо всем, что случилось за последнее время.
— Как по-твоему, почему убило Серика? — спросил он в заключение.
Старик серьезно подумал и изрек со вздохом:
— Воля Всевышнего!
— Вот и я думаю, что тут без этого не обошлось, — сообщил Бекен и спросил еще: — Ну, а тучный урожай на Уйжыгылгане? Что ты скажешь об этом? Не добрый ли это знак? Не кажется ли тебе, что предки теперь уже довольны?
— Думаю, этот знак и вправду к добру. А не то на Уйжыгылгане вырос бы один сорняк, — согласился старик.
Вернувшись вечером домой, Бекен первым делом принялся расхваливать урожай на Уйжыгылгане.
— Еще бы, на Уйжыгылгане благословенная земля, — произнесла старуха, внимательно выслушав его.
Снопом, привезенным Сабирой с Уйжыгылгана, украсили кабинет председателя, и теперь это чудо так и бросалось в глаза уполномоченным из райцентра, едва они переступали порог. И уполномоченные покачивали головами, восхищенно цокали и, не удержавшись, мерили длину колоса, подсчитывали зерна. И каждый из них, уезжая, прихватывал с собой два-три колоска. Два-три колоска — и через неделю в углу кабинета осталась одна сухо потрескивающая солома. Тогда председатель вызвал Бекена и попросил доставить новый сноп.
Так Бекен опять появился на Уйжыгылгане. Хлеба к этому времени пожелтели. И когда Бекен вышелушил из колоса твердое зернышко, оно отозвалось под его пальцами скрытой силой, готовой вот-вот прорвать оболочку. Он очистил зернышко от мякины, положил в рот, попробовал на зуб, и оно сейчас же пристало к зубам.
«Слава богу, еще немного — и поспеет», — решил Бекен, очень довольный результатами пробы.
Собрав сноп пшеницы, старик привязал его позади седла и еще раз окинул поле хозяйским глазом, как бы желая удостовериться напоследок, что оставляет его в полном порядке. И тогда он увидел молодого человека в очках, который поднимался, опираясь на палку, по склону Уйжыгылгана. Парень поприветствовал Бекена и назвался новым агрономом из соседнего колхоза «Бирлик». Он пришел, чтобы посмотреть на хваленый урожай Уйжыгылгана. Вот как далеко залетела молва, отметил Бекен с гордостью.
Он не мог отказать себе в удовольствии и остался, чтобы поглядеть, как чужой агроном восхищается урожаем. А джигит пересчитал зерна в колосе, замерил его высоту, растер между пальцами комок земли. На лице его появилось восхищение.
— Вот что значат дожди! А дожди в этих местах прошли вполне удовлетворительные, — сказал он, вытирая пальцы о штанину.
«Сразу видать: знающий парень», — подумал Бекен. И, решив тоже не ударить лицом в грязь и показать себя толковым собеседником, сообщил:
— Это земля моих предков. Они прославились своей храбростью. Вон там были их могилы. — И он неопределенно повел камчой. — Этот урожай вырос на святой земле.
— А-а, — вежливо протянул джигит.
Он снял очки и, прищурив близорукие глаза, пристально взглянул на Бекена. «Наверное, у вас столько удивительных рассказов. Ну же, что вы? Начинайте поскорей!» — будто требовал он.
И Бекен пожалел, что сейчас ему некогда и он не может поболтать часок-другой с таким любознательным человеком. Но сноп ждали в правлении. Поэтому старик завел коня в низину, взобрался в седло и только сказал:
— Да, сынок. Есть у меня кое-что. Пожалуй, не одна интересная история.
— Что ж, соберем урожай, и я обязательно приеду послушать. И запишу ваши рассказы. Знаете, я собираю легенды… — ответил джигит.
То, что этот парень намерен записать его рассказы, доставило Бекену удовольствие, но он, как и подобает старому бывалому человеку, скрыл свою радость.
— Всего тебе доброго, сынок, — попрощался Бекен и тронул каблуком своего гнедого.
«Да, я мог бы рассказать много замечательного. Правда, раньше мне не приходилось. Но теперь-то я смог бы на самом деле. Наверное, мне не попадался подходящий слушатель», — размышлял старик, пребывая в отличном настроении.
Занудливо жужжащие слепни беспокоили гнедого, и он то пританцовывал, то шарахался в сторону. А однажды он так крутанул на месте, что Бекен едва удержался в седле. Гнедого напугал маленький суслик. Он рыл нору прямо посреди дороги, а высоко над головой кружил коршун, готовясь к атаке на суслика. «В жизни все перепутано, все связано в одно», — подытожил Бекен со вздохом.
Вначале он заехал домой, намереваясь удивить свою старуху урожаем с Уйжыгылгана. Он застал ее за домашними делами. Подоткнув подол, старуха топтала кизяк.
— Ой, Беке, а я-то сперва подумала, будто это лебеда. Такая она длинная. Потом смотрю — колосья. И теперь даже не знаю, верить ли своим глазам, — протараторила Балсары, подбежав к мужу.
— Перед тобой пшеница с Уйжыгылгана, — важно сказал Бекен.
Балсары потянулась было к провисающему от тяжести снопу, но Бекен промолвил грозно:
— Ты бы сначала вымыла руки!
Балсары никогда не лазила за словом в карман и даже любила поворчать на своего муженька без всякого повода, но на этот раз промолчала.
— Может, ты выпьешь чаю? Председатель небось подождет, — предложила она самым радушным тоном.
Затем она приставила ладонь к глазам, посмотрела вдаль и, что-то заметив, спросила:
— Что это за дым? Ты не знаешь, Беке?
Бекен повернулся и увидел, как над Уйжыгылганом встает, извиваясь, серый столб дыма.
— Пожар! Пожар! Эй, поднимайтесь! — заорал он хрипло, мгновенно изменившись в лице, и припустил к Уйжыгылгану на гнедом, настегивая его плетью, подгоняя шенкелями. — Эй! Поднимайтесь!
Ветер вставал на его пути стеной, срывал слезы. Бекен прикрывал от ветра глаза, нетерпеливо всматривался вперед. В самом деле, над Уйжыгылганом поднимались клубы черного дыма. Бекен представил море бушующего огня, он подумал, что так гореть могут только хлеба. В какой-то миг его воображение нарисовало ужасную картину: пламя пожирало беспомощные золотые колосья с треском и гулом, исходящим из ненасытного чрева.