— Эй, хозяйка! Что же наша гостья, подумаешь, так и будет сидеть? А ну-ка подавай чай на стол!
— Сейчас, несу! — откликнулась старшая сестра.
Вскоре на столе появился излучающий жар, сверкающий, как медное солнце, огромный самовар. За ним принесли кумыс в большой глубокой чашке.
Сегодняшнее застолье было богаче и веселее вчерашнего. Кумыс сделал свое дело — за столом стало шумно. А одна маленькая старушка, слегка захмелев, предложила спеть.
— Пусть дорогая Катша послушает, как поют в нашем ауле, — сказала она.
— Верно, пусть послушает, — поддержала мать председателя и затянула старинную грустную песню о том, как быстротечна человеческая жизнь.
Голос у нее был молодой, высокий, мягкий. Видно, в молодые годы мать председателя была заводилой на вечеринках и свадьбах. В ее темных глазах и теперь поблескивал озорной огонек, а движения были быстры и легки. Да и по одежде было заметно, что женщина не хочет поддаваться возрасту. «Ну и чертовка», — с невольной завистью подумала Катша.
Певунья, доведя последний куплет до конца, пригубила чашку с чаем и завела новую песню. А потом и третью. И Катша догадалась, что у матери председателя по этой части здесь нет достойных соперниц. Гости только слушали да похваливали ее между песнями.
— Ну, подумаешь, с меня хватит. Пусть продолжит кто-нибудь другой, — сказала мать председателя, прервав песню на половине. — Иначе гостья решит, будто, кроме меня, у нас никто не поет.
И тогда две пожилые женщины, сидевшие в углу, не ожидая приглашения, затянули протяжными голосами:
Эх, милый мой,
Где мне крылья взять, чтоб поспеть за тобой…
— Наконец-то подружки дождались своего часа. Теперь их никак не остановишь, — пояснила хозяйка Катше под добродушный смех присутствующих.
Подружки оборвали свою песню, засмеялись вместе со всеми. Катша, улыбаясь, смотрела на веселящихся гостей, ловила на себе ревнивый, обеспокоенный взгляд сватьи Мунилы, как бы спрашивающий ее: «Ну как, нравится тебе в нашем ауле?»- «Не волнуйся, мне очень нравится», — так же взглядом успокаивала она добрую Мунилу, и вдруг к сердцу Катши прихлынула какая-то непонятная печаль. То ли это была зависть оттого, что сама она уже давно не радовалась, как эти люди. То ли сожаление о том, что нет за столом кого-то ей очень дорогого.
Она почувствовала себя зрительницей, которая смотрит со стороны кино из чужой, счастливой жизни. «Скорее бы уйти», — подумала Катша…
Когда они, расставшись с остальными гостями, оказались одни на улице, сватья Мунила предложила зайти на ток.
— Он отсюда недалеко. Давайте-ка заглянем к Бектемиру.
Катша согласилась, подумав: «Надо было самой поинтересоваться, какой у них колхоз, как здесь люди работают. А то уже гуляю два дня. Даже стыдно».
Ток поразил ее своей чистотой — на земле ни сориночки. Бектемир с метлой в руках ходил вокруг кучи зерна, подравнивал края. Заметив приближающихся женщин, сват обрадовался, закричал Муниле:
— Вот и хорошо, что ты ее привела! Здесь есть что показать. Проходите, дорогая сватья, посмотрите, где мы работаем… Механизмы самые новые. Тортай таких и не видел.
Сват бросил метлу, взял Катшу под руку и стал водить по току, показывая хозяйство, словно она была уполномоченной из района и он отчитывался перед ней.
— У нас все машины делают. Мы уж и забыли, как лопатой махать, — хвастался Бектемир.
Из-за угла на улицу вывернул зеленый «уазик», покатил в сторону тока.
— Это председатель наш! — воскликнул Бектемир и засуетился. — Лучше бы вам не показываться ему на глаза. Горячий он человек, очень не любит, если кто-то без дела во время работы ходит. Как увидит — сразу кричать. Ну-ка идите сюда, спрячьтесь, пока он не уедет.
Сват открыл двери сарайчика с разными инструментами, впустил туда женщин и запер их снаружи.
Шум мотора приближался к сараю, совсем близко, шагах в трех от дверей заскрипели тормоза.
— Ассаламуалейкум! — горячо произнес сват, но на приветствие не ответили.
Вместо этого раздался чей-то грозный голос:
— У ворот в кювете зерно? Почему до сих пор не собрали?
— Зерно? В кювете? — поразился Бектемир. — Ах, сукин сын! Никак, рассыпал автобазовский шофер. Он тут недавно приезжал. Ах, черт, ах, ротозей!
— Я с ним разберусь, а вы соберите зерно и перевейте.
— А много ль его там? — усомнился Бектемир.
Катша подумала: «Наверное, несколько зерен». Она ничего не заметила, когда входили на ток.
— Да хоть одно зерно! — еще сильней рассердился невидимый председатель. — Ну что стоите? Я же сказал: соберите немедленно!
— Сейчас, сейчас соберу. Все, до единого зернышка, — торопливо заверил сват.
Звякнуло ведро, шаги Бектемира удалялись к воротам. Потом снова взревел мотор, машина медленно развернулась вокруг сарая и поехала к воротам. Когда ее шум затих, Мунила подняла прутиком щеколду, и женщины вышли из своего убежища.
Бектемир, уже вернувшись, сидел на корточках над ведром и пересыпал из ладони в ладонь зерно, смешанное с пылью.
— Ну и злой у вас председатель! — сказала Катша, невольно поеживаясь.
— Бог с вами, он еще никому не сделал зла, — возразил сват, поднимаясь. — А что кричит, так это для пользы старается. За колхоз болеет. Мы ведь там одно зерно подберем, там другому упасть не дадим. И, глядишь, немалый урожай собрали.
Вечером напомнил о своем приглашении старик Шакар, двоюродный брат Бектемира, и снова пришлось идти, родня родни как-никак. Шакар в честь Катши зарезал индюка и, пока мясо варилось, повел с гостьей беседу.
— Вы уж не обижайтесь, что так скромно угощаю. Бог даст, переедете в наш аул, и тогда уж по такому случаю я не пожалею и трех баранов, — сказал старик Шакар, хитро улыбаясь.
«Какой переезд? О чем он? Никак, что-то путает Шакар, стар уже, видно, стал», — подумала Катша.
— Говорят, вам показали весь аул? — спросил Шакар, но не просто так, а с каким-то скрытым значением.
— Ну не весь. Аул у вас большой.
— Очень большой. Как город, — уточнил Шакар. — А дома? Понравились наши двухэтажные дома?
— Хорошие дома. Удобные.
— Вот-вот, вы правильно сказали: очень удобные. В таких домах счастливая жизнь. Всем, кто переезжает в наш аул, дают там квартиры. Ну, может, не сразу. Кому через три месяца, а кому даже через один. А Тортай и вовсе человек, нужный колхозу. Представьте, вам уже никогда не придется печь топить и воду носить издалека. В этих домах есть такие удобства, о каких мы еще не знаем. А люди у нас? Вам понравились наши люди? Веселый народ!
Несдержан был на язык старик Шакар, выдал он, может быть, раньше срока затею брата своего Бектемира. Теперь Катша поняла, зачем ее заманили сват и сватья. Почему так настойчиво расхваливают свой аул. Но Катша ничем не выдала себя, решила пока промолчать. Дождаться, что скажет сам сват Бектемир.
Вернувшись к сватам, Катша сообщила родне, что утром уезжает домой.
— Солнышко мое, — сказала она невестке, — и ты собирайся. Поедешь вместе со мной.
Невестка промолчала, только растерянно посмотрела на отца и мать.
— Катеке, никуда не денется Саукентай, вернется она к вам, — сказал сват Бектемир. — Я о другом хотел с вами
поговорить. Обсудить одно дело, важное и для нас всех. Признаться, для того и в гости зазвал. И вам спасибо за то, что приехали… Мы надеялись, что вы побудете еще день-другой. Но если уж так получилось… придется сейчас сказать, хоть и время позднее, вы устали.
— Ничего, ничего, я слушаю, — сказала Катша и хоть и знала, о чем будет речь, все равно насторожилась.
— Дорогая сватья, — начал Бектемир, подбирая подходящие слова, — нас, конечно, интересует, как идут дела в вашем колхозе. Все-таки там не чужие нам люди живут… Так вот и дочь наша Саукентай, да и другие люди говорят… да и сам я не слепой, бывал у вас, видел… В общем, трудно молодой семье в вашем ауле. Да к тому же скоро маленький родится у них. Жизнь сейчас, слава богу, хорошая, и даже обидно, что есть такие колхозы, как ваш, где молодой человек не может обеспечить свою семью. Ведь у вас даже телевизора нет. Ходите смотреть к соседям. И разве вы одни такие в ауле? Ну если бы еще Тортай лентяем был, а то ведь…
— Сват! — перебила его Катша. — Не надо. Не оскорбляйте наш аул!
— Катеке! Да разве я оскорбляю? — возразил Бектемир. — У меня и в мыслях такого нет. Я говорю, что есть. И зря вы обижаетесь на мои слова. Колхоз у вас и вправду плохой. И с каждым годом становится все хуже и хуже. Э, да вы это знаете лучше меня.
Катша смущенно помалкивала, теребила в растерянности края платка. Да и что она могла сказать, если это было чистейшей правдой. Горькие, но верные слова говорил сват Бектемир.
— К чему же ты клонишь, сват? — спросила она наконец.
— А к тому, чтобы вы переехали к нам. Вернетесь домой, поговорите с сыном. Объясните ему, меня он не хочет слушать. Скажите, так и так. И у нас ему найдется работа по душе. Не обидим. Вы были у нас на току, видели новую технику. Вот переедет Тортай, и возьмут его на ток механиком. И заработок приличный, и квартира. Чего же еще?.. Подумайте! Об этом я и хотел сказать, дорогая сватья… А Саукентай, ей, как видите, уже трудновато ходить. Так зачем же дочке ездить туда-сюда, из аула в аул?
— Вы хотите сказать: она со мной не поедет? Вы не отпустите ее? — переспросила Катша; ей все-таки не верилось, чтобы сват всерьез решился на такой поступок.
— Я же говорил: никуда от вас не денется Саукентай. Просто она вас здесь подождет, — ухмыльнулся Бектемир.
Катша взглянула на Саукентай, все еще надеясь, что невестка все-таки взбунтуется, скажет и свое слово. Но та стояла, опустив голову, всем своим видом показывая, что безропотно подчиняется отцу. А может, и сама думает, как отец.
— Ну что ж, видно, ничего не поделаешь, — устало произнесла Катша. — Если Саукентай сама не хочет ехать, силком я ее не увезу. Ладно, приеду домой, посоветуюсь с Тортаем. А там уж посмотрим, как быть.