Он усадил меня за столик. Достал из серванта бутылку «Ркацители» и коньяк. Этикетка на бутылке с коньяком показалась мне знакомой. Конечно, это был «Арарат», вероятно, из запасов Колесова. Интересно, сказал ли он Колесову, для кого берет коньяк? Вряд ли…
- Если не возражаете, мы начнем с коньяка.
Я не возражала. Он налил мне и себе поровну, две рюмки из светло-желтого чешского стекла. Красивые рюмки, он понимал толк в красивых вещах.
Я выпила свой коньяк, правда, не «махом», рисоваться перед Бошко не было надобности.
В это время зазвонил телефон. Бошко махнул рукой.
- Пусть его! Меня нет дома. Поверьте, Евгения Сергеевна, весь день я ждал вашего звонка. Сидел у телефона и ждал. А если был на кухне и телефон начинал звонить, я бежал к нему со всех ног… Мы выпили с вами за начало знакомства. Давайте выпьем за его продолжение.
Он налил опять.
- Вы не представляете себе, Евгения Сергеевна, как я рад видеть вас у себя.
- Не представляю,- согласилась я.
- Конечно, вам, молодой красивой женщине, разве можно понять тоску одинокого пожилого мужчины, скромно доживающего свой век. Вы для меня как райская птица…
Мое участие в разговоре было невелико, я только поддакивала, где было нужно. Сольную партию успешно вел сам хозяин. Он смотрел на меня с выражением ласковой нежности. И странно, чем больше ласки слышала я в его голосе, тем холоднее и жутче становилось у меня на душе, тем крепче становилось убеждение, что он - убийца Вали Бессоновой.
Я не берусь объяснить, почему это происходило. Но в конце концов ощущение это стало таким тягостным и явным, что мне стало не по себе. Я побоялась, что он догадается об этом по выражению моего лица, встала и подошла к радиоле. Она стояла возле окна, раньше ее не было.
На подоконнике лежали пластинки.
Он поднялся следом за мной.
- Вот хозяин, называется. Заговорился, забыл о музыке. Потанцуем, Евгения Сергеевна. Только знаете, я к старинке тяготею, современных шейков и прочего не люблю.
Он поставил медленный фокстрот.
3
Танцевал он неплохо, я все время чувствовала его инициативу, не назойливую, но уверенную. Его ладонь лежала на моей спине. И вдруг мне представилось, как его рука поднимается все выше и выше, касается плеч, шеи… ощущение стало таким жутким, что я невольно сбилась с такта.
- Извините меня!
Пластинка закончилась, он подвел меня к креслу.
- Вы великолепно танцуете. На самом деле, вы самая послушная женщина, с которой я когда-либо танцевал.
- Вам показалось.
- Пусть показалось. Все равно, я в восторге от вас, Евгения Сергеевна. Выпьем-те еще!
Я подняла рюмку, но пить не стала, пьяной мне нужно было только казаться.
- Хотите, я вам спою? - спросил Бошко.
- Конечно.
Я не заметила гитары, она стояла в углу за тахтой. Бошко взял несколько аккордов.
- Смеяться не будете?
- Зачем же. Уверена, что у вас хорошо получится.
- Вам, поди, сынок про меня наболтал?
- Сынок про вас мне совсем ничего не говорил.
- Ну, конечно…
Он подстроился под гитару и запел: «Гори, гори, моя звезда». Пел он негромко и, пожалуй, верно. Смотрел на меня и припускал в голос задушевности…
- Совсем неплохо,- похвалила я.
- Правда?
- Почти профессионально.
Он приглашающе поднял рюмку.
- Спаиваете вы меня. И так уже пьяная.
- Ну, что вы. Хотите кофе?
- Пожалуй.
Он вышел.
Я тут же подошла к серванту, отодвинула дверку и открыла крышку знакомой коробочки с огненно-красными конями. Шевельнула в ней пальцем.
Конечно! Латунного ключика там уже не было.
Тогда я вышла к вешалке, где висел мой плащ. Из кухни вешалка не просматривалась. Прислушиваясь к бряканью посуды, я осмотрела всю одежду. Кроме моего плаща, здесь висел болоньевый плащ хозяина, осеннее пальто и простой плащ из синей диагонали. Болоньевый плащ исключался, я бы узнала его на ощупь. Пальто- тоже, в тот вечер шел дождь. Оставался плащ из синей диагонали. Я закрыла глаза, прислонилась к нему щекой, потрогала ладонью… да, ощущение было похоже. Без всяких угрызений совести я сунула руку в один карман плаща, затем в другой. Вряд ли он воспользовался платком, вернее всего надел перчатки…
Но перчаток в плаще тоже не было.
На полу под вешалкой стояли большие грубые ботинки- туристские - и коричневые туфли. Но что могло остаться на ботинках, когда хозяин добирался в них до дома через весь город, из Дзержинского района в Кировский, да еще когда на улице шел дождь?
Значит, я ничего не нашла.
С горьким сожалением вернулась в комнату и присела за стол.
Бошко вышел из кухни.
- Скоро будет кофе. Потанцуем пока, Евгения Сергеевна.
Он опять завел тот же медленный фокстрот.
Вот на этот раз мне уже пришлось защищаться. Он был очень сильный, а я старалась действовать деликатно, грубить не хотелось, но и не хотелось дать себя в обиду.
Наконец, он все же меня отпустил. Я поправила волосы и молча уселась в кресло.
- Простите меня, Евгения Сергеевна… Но вы такая милая и желанная женщина. Конечно, я не пара вам, понимаю. Я гожусь вам в отцы. Но что могу поделать, я уже люблю вас…
- Будет вам…
- Вы обиделись на меня?
- Там кофе, наверное, уже готов.
- Ах, да… кофе, кофе…
Он опять отправился на кухню.
Я опять осталась одна со своими нелегкими мыслями и сомнениями.
Плохи твои дела, товарищ инспектор ОБХСС! Нет у тебя никаких вещественных доказательств. Одни подозрения. Чем ты их можешь подтвердить? Даже для санкции на производство обыска повода нет.
Есть одна убежденность, что Бошко убийца.
Но что толку от моей убежденности? Ее не положишь на стол следователю как вещественное доказательство.
Бошко может спать спокойно.
Он и спит спокойно. Его не мучают опасения и тревоги, что он будет разоблачен. Он может приглашать женщин, чтобы разделить с ними «тоску мужского одиночества». Может тратить наворованные деньги, за которые пока тоже не несет ответа.
А Вали Бессоновой нет…
Только я одна держу в руках тоненькую ниточку, которая может оборваться в любой момент.
Но Валюши нет в живых, и я не хочу уйти отсюда просто так.
Он спокоен только потому, что поверил уже в свою безнаказанность. Уверен, что из квартиры Бессоновой к нему не протянется след. Он уверен, что уничтожил свои преступные следы. Выбросил ключик, уничтожил перчатки.
Он не знает, что осталась еще одна улика.
Я сама.
Он забыл про эту улику. Я ему напомню про нее…
Я взяла из вазы апельсин и начала его очищать. Вздохнула поглубже, как перед прыжком в воду.
Настоящая дуэль начнется только сейчас.
…я разрушу
Твой сладкий мир, глупец, и яду подолью!..
- А вот и наш кофе! Перед кофе по рюмочке, Евгения Сергеевна!
4
Он сидел передо мной, опершись локтями о стол, такой нежный и внимательный. Мирный, домашний, пьяненький. Совсем не страшный. Видно было, что никакие тревоги или переживания не беспокоят его сейчас… А может быть… может быть, он и на самом деле не виноват? Может, все мои подозрения - нелепое совпадение случайностей… встреча на лестнице… ключик… Интуиция?..
Я допила свой кофе. На дне фарфоровой чашки остался осадок - кофейная гуща.
Как это раньше ворожили на кофейной гуще?..
- Вы меня совсем не слушаете, Евгения Сергеевна. Наверное, уже утомил вас своими разговорами.
- Голова что-то шумит.
- Вам, наверное, скучно со мной?
- Что вы, совсем нет.
Это была правда, уж что-что, а скучно с ним мне не было.
- Я все болтаю и болтаю, а вы молчите, Евгения Сергеевна. Что-то вы задумчивая сегодня. Расстроены чем-то?
- Вспомнилась одна история.
- Вот и расскажите.
- Страшная.
- Люблю страшные истории.
- Боюсь вам настроение испортить.
- Будет вам, Евгения Сергеевна. Я человек с крепкими нервами.
Он взял из вазы апельсин и одним движением большого пальца вспорол его оранжевую кожуру. Я смотрела на его руки. Мне было трудно смотреть ему в лицо.
- Подруга у меня была. Милая, хорошая девушка. Тоже работала в торговой сети. Вот только недавно мы поминали ее. Она работала кладовщиком на Главном складе Торга. У Аллаховой. Слыхали, может быть?
Его пальцы замедлили движение.
- Аллахова, говорите?.. Что-то слыхал, кажется. Знаете, не работаю там давно, забывается как-то.
- Вот у нее и работала моя подруга. Жила она в однокомнатной квартире по улице Гоголя. Собралась выйти замуж. А тут однажды не вышла на работу. Начали ее искать, стучаться к ней в квартиру. Потом взломали дверь…
- Знаю,- даже обрадовался он.- Читал в «Вечерке». Отравилась газом. Так она была ваша подруга?
- Была.
- Печальная история. Что поделать, Евгения Сергеевна. Такие несчастные случаи у нас еще встречаются…
Он отделил одну дольку апельсина и начал очищать ее от волокон.
- Мне кажется, это был не несчастный случай,- сказала я.
- А что же?
- Это было убийство.
Он уже очистил дольку апельсина и хотел отправить ее в рот, но положил на скатерть. Это могло быть простым непроизвольным движением заинтересованного слушателя. Ничего не скажу - нервы у него на самом деле были крепкие.
Я подняла на него глаза.
Я постаралась, чтобы в них не было даже намека на угрозу. Мне кажется, это удалось. А может быть, и нет. Но он встретил мой взгляд спокойно. Правда, он уже не улыбался. Но улыбаться и на самом деле было нечему.
И тем не менее какое-то внутреннее ощущение говорило мне, что я попала в цель.
- Почему вы так думаете? - спросил он.
- Сама не знаю - почему. Дело в том, что в тот вечер я привела ее домой с вечера у Аллаховой. Пьяную.
- Вы?
Голос его прозвучал излишне громко, и вопрос в нем звучал слишком резко. Хотя опять же это могло мне показаться. Рука моя лежала на столе, наручные часы показывали половину одиннадцатого. В одиннадцать должно приехать такси… Пока не нужно ускорять события.