Улыбка на лице Роз-Мари показывала: она не сомневается в том, что он прекрасный начальник. Вечер обещал быть действительно очень приятным.
Мельберг еще раз взглянул на здание клуба, но потом выбросил тамошнее мероприятие из головы. Пусть им занимаются Мартин с Ханной, а у него есть более приятное занятие.
Перед тем как выйти на сцену, она, насколько позволяли обстоятельства, порепетировала. Конечно, петь ей предстояло под фонограмму, и достаточно было открывать рот, держа в руках микрофон. Но кто знает, как все пойдет: однажды в Эребру фонограмма внезапно остановилась, а поскольку Тина как следует не распелась, пришлось петь вживую хриплым голосом. Попадать в такую ситуацию снова ей не хотелось.
Тина знала, что остальные над ней украдкой посмеиваются. Честно говоря, ей это здорово мешало, но, с другой стороны, большого выбора у нее не было — оставалось только выйти на сцену и показать, на что она способна. Ведь это ее шанс, открывавший путь к карьере певицы, а певицей она мечтала стать с детства: долгими часами простаивала перед зеркалом, подпевая популярным певцам, со скакалкой или тем, что имелось под рукой, вместо микрофона. Благодаря «Бару» она получила возможность доказать, чего стоит. Перед тем как попытать счастья в «Баре», Тина пошла на прослушивание для «Идола», но воспоминание об этом по-прежнему причиняло ей боль. Идиоты из жюри ее безжалостно зарезали, и этот провал вновь и вновь демонстрировался по телевизору. Они, в частности, сказали, что она умеет петь так же плохо, как Свеннис[19] хранить верность. Поначалу она толком не поняла, что они имеют в виду, и продолжала стоять с проклятой нелепой улыбкой. Потом этот старикашка Клаббе[20] заржал и заявил, что ей следует устыдиться, отправляться домой и не чирикать. Не слишком остроумно, но она, по крайней мере, поняла, что он хочет сказать. Унижение продолжилось, когда она, едва не плача, упорно смотрела на них, пытаясь заставить их взять свои слова обратно, объяснить им, что до этого все только и говорили, что у нее прекрасный певческий голос. Ведь папа с мамой всегда слушали ее со слезами на глазах. Они так ею гордились. Вся ее прежняя жизнь никак не предвещала полного провала. Она так радовалась, стоя в очереди тем ранним утром, победоносно посматривала по сторонам, уверенная в том, что непременно окажется среди отобранных, одной из тех, чья песня до глубины души растрогает члена жюри Кишти.[21] Она так старательно выбирала песню — «Без тебя» своего главного идола Мэрайи Кэрри, — чтобы произвести на них впечатление. Она споет ее так, что члены жюри просто описаются от восторга, и потом у нее начнется новая жизнь. Она так ясно себе ее представляла: тусовки знаменитостей и истерия вокруг «Идола», летние гастроли и клипы на MTV в точности как у Дарина.[22] Ей требовалось только прийти на прослушивание и показать свое превосходство над остальными. А получилось наоборот: ее раз за разом подвергали унижению и осмеянию. Приглашение продюсеров «Бара» показалось просто даром свыше — оно давало ей шанс, который она не намеревалась упускать. Со временем ей удалось также выведать, что послужило причиной провала с «Идолом» — разумеется, грудь! Ее пение им понравилось, но они не захотели включать ее в группу, потому что понимали — она не добьется успеха, раз у нее нет остального, что требуется, а в случае девушек это чаще всего означало большие сиськи. Поэтому, едва начав сниматься в «Баре», она решила копить деньги, откладывать каждую попадавшую ей в руки монету до тех пор, пока не накопит на увеличение груди. Как только у нее будет размер Д, ничто уже не сможет ей помешать.
Но краситься в блондинку Тина не собиралась. Всему есть предел. Она ведь все-таки девушка с головой.
Вылезая из кабины мусороуборочной машины, Лейф тихонько напевал. Обычно он ездил только в районе Фьельбаки, но из-за эпидемии желудочного гриппа ему приходилось заменять коллег, работать большее количество часов и расширять радиус действия. Правда, его это не особенно расстраивало. Свою работу он любил, а мусор есть мусор, где его ни подбирай. Даже к запаху Лейф с годами привык, и мало что теперь заставляло его морщить нос. К сожалению, притупившееся обоняние не давало ему возможности с прежней остротой чувствовать и запах теплых булочек с корицей или духов красивой женщины, но с этими лишениями приходилось мириться. Он ходил на работу с удовольствием, а похвастаться этим могут не многие.
Лейф натянул большие рабочие рукавицы и нажал кнопку на панели управления. Зеленая мусороуборочная машина с пыхтением и сопением стала опускать плечо рычага, чтобы затем поднять в воздух мусорный контейнер и сбросить его содержимое прямо под пресс. Обычно Лейф проделывал данный маневр, не выходя из машины, но этот контейнер немного неудачно стоял, поэтому пришлось вылезти и переместить его в удобное положение. Оставаясь снаружи, Лейф наблюдал за тем, как машина поднимает контейнер. Было по-прежнему очень рано, и на него напала зевота. Обычно он не засиживался вечером допоздна, но накануне его оставили присмотреть за мальчишками — обожаемыми внуками, — и он позволил им чуть слишком долго проказничать. Но это того стоило — роль дедушки очень украшала его жизнь.
Он выдохнул и понаблюдал за тоненькой струйкой белого пара, устремившейся в небо. Черт, как холодно, хоть уже и апрель. Однако погода может быстро перемениться. Лейф оглядел окрестности, в основном заполненные дачными домиками. Скоро тут закипит жизнь. Придется опорожнять каждый контейнер, а из них, как всегда, повалятся очистки от креветок и бутылки из-под белого вина, которые народ окажется не в силах дотащить до пунктов приема стеклотары. Всегда одно и то же. Кажинное лето.
Снова зевнув, он посмотрел на поднятый в воздух контейнер — тот как раз повернулся и вывалил содержимое в машину. Лейф застыл на месте. Черт возьми!
Бросившись к кнопке, он заставил пресс остановиться, а затем достал мобильный телефон.
Патрик тяжело вздохнул. Суббота приняла не совсем такой оборот, как он рассчитывал. Он опять вздохнул, еще тяжелее, и обреченно огляделся. Платья, платья и снова платья. Тюль, банты, паетки и черт знает что еще. Слегка вспотев, Патрик потянул за воротник напяленного одеяния, явно предназначенного для пыток. Оно кусалось, слишком обтягивало в странных местах, и в нем было жарко, как в портативной сауне.
— Ну? — критически оглядывая его, спросила Эрика. — Как тебе? Сидит нормально? — Она обернулась к даме, которая владела магазином и явно очень обрадовалась, когда Эрика появилась там, волоча его за собой. — Надо немного укоротить, брюки, похоже, длинноваты, — сказала будущая супруга и снова повернулась к нему.
— Мы это устроим, никаких проблем. — Дама наклонилась и начала втыкать в подгиб булавки.
— Он должен быть таким… облегающим? — Патрик немного скривился и снова потянул за воротник. Ему казалось, что его лишили воздуха.
— Фрак сидит отлично, — прощебетала дама, проявив при этом чудеса ловкости, поскольку в уголке рта у нее были зажаты две булавки.
— Мне только кажется, что он чуть слишком обтягивает, — сказал Патрик, умоляюще глядя на Эрику в поисках хоть какой-то поддержки.
Но пощады явно ждать не приходилось. Она улыбнулась, как ему показалось, дьявольской усмешкой и лишь изрекла:
— Ты великолепен! Ты же хочешь выглядеть на нашей свадьбе самым лучшим образом?
Патрик задумчиво посмотрел на будущую новобрачную: сейчас в ней проявилось нечто, заставившее его насторожиться. Возможно, на женщин так влияет магазин свадебной одежды. Самому ему хотелось бежать отсюда как можно дальше. Он обреченно понял, что быстро выбраться из магазина ему может помочь только одно, и, приложив максимум усилий, выдавил из себя улыбку, не обращенную ни к кому конкретно.
— Да, — подтвердил он, — мне кажется, что я действительно начинаю чувствовать себя в нем прекрасно! Значит, берем!
Эрика радостно всплеснула руками. Патрик в тысячный раз задался вопросом, почему свадьба так влияет на женщин, что они начинают прямо сиять. Конечно, ему тоже очень хотелось жениться, но он предпочел бы сделать это как-то попроще. Хотя и не мог отрицать, что обращенный к нему счастливый взгляд Эрики грел ему сердце. Ведь главное в его жизни все-таки видеть Эрику счастливой, и если для этого требуется, чтобы он ходил в теплом, кусающемся костюме пингвина, так тому и быть. Патрик наклонился и поцеловал ее в губы.
— Ты думаешь, с Майей все в порядке?
— У Анны все-таки есть двое собственных детей, так что она, уж наверное, способна присмотреть еще за одним, — засмеялась Эрика.
— Но ведь ей сейчас приходится смотреть за тремя детьми. А что, если ей понадобится побежать за Адрианом или Эммой и Майя выскользнет на улицу…
— Прекрати, — перебила его Эрика. — Я присматривала за всеми троими целую зиму, и ничего не случилось. Кроме того, Анна говорила, что собирался заглянуть Дан. Тебе явно не о чем беспокоиться.
Патрик расслабился. Эрика права. Но он вечно боялся, что с дочкой что-нибудь случится, — возможно, из-за всего того, на что нагляделся на работе. Ему было слишком хорошо известно, в какие ужасные ситуации могут попадать люди, и в частности дети. Он где-то читал, что после появления собственного ребенка человек живет, будто с приставленным к виску заряженным пистолетом. Это во многом справедливо. Тебя все время не отпускает страх, повсюду видятся опасности. Но сейчас надо постараться выбросить эту мысль из головы. С Майей все в порядке, а им с Эрикой выдался редкий случай побыть вдвоем.
— Может, пообедаем где-нибудь? — предложил он, когда они расплатились и распрощались с хозяйкой. На улице их лица сразу ощутили тепло весеннего солнца.
— Прекрасная идея! — отозвалась Эрика и радостно взяла его под руку.