Хофман сорвал полицейские пломбы и открыл двери квартиры «Ключика» своим ключом, который остался еще со времен большей близости с девушкой. После целого дня заполнения бумаг, касающихся происшествия под моргом, он не был в полном сознании. Адреналин смениплся обезоруживающей усталостью, усиленной еще и простудой. Глаза мало чего видели, сам Марек ежесекундно вытирал пот со лба, с волос и с шеи.
Здесь долго пребывать Марек не собирался. Чувствовал он себя паршиво, его мутило. Злость и печаль — все в одном флаконе — вызывали то, что он едва мог дышать. Просто ему необходимо было найти кое-что такое, чего во время контроля и обыска следственная группа не обнаружила.
Боже, как же все просто! Марек открыл тайничок, который сам же для «Ключика» и сделал. Ему были известны методы и процедуры следственной группы, поэтому тайник сконструировал так, чтобы «спецы» его не обнаружили. Теперь Марек усмехнулся сам себе.
В средине был только лишь маленький блокнотик. Но именно он и был нужен.
Хофман сел за письменный стол «Ключика». Новая волна тошноты. «Ты, таинственный хрен, который это сделал, — подумал он. — Ты, хуй, считай, что уже не живешь!». Блокнотик он открыл на нужной странице. Ему было известно, какая это страница, знал он и то, как прочитать зашифрованные номера. Один из них он и набрал с аппарата «Ключика». Этот телефон никак не мог находиться на прослушке, поскольку принадлежал покойнику. В отличие от его мобилки.
— Крутницкая, слушаю?
— Придержи пленку пальцем, — сказал Марек.
— Чегоооо? Да ты знаешь куда ты позвонил? Знаешь, кто тебе сейчас задницу смажет?!
— Придержи пленку. «Телки» нет в живых.
Очень длительное молчание. Потом тихий скрип останавливаемой пленки, отзвуки ручной перемотки и колебание в голосе.
— А какое прозвище у меня?
— Штучка».
— Ты бывший парень «Телки»?
— Да.
Девушка спросила про парочку мелочей. А потом уже расспросила про всю историю. Под конец Марек был абсолютно уверен, что пленка варшавского регистрирующего устройства придерживается крепко и даже не смеет шевельнуться.
— Чего тебе нужно? — спросила «Штучка».
— Помощи. Всего.
— Оки доки. Я на голову встану, чтобы тебе все достать.
Марек знал их жаргон.
— Стей ин тач.
— Оки доки. Плиииисссс, пристрели его. Хорошо?
— Хорошо.
Хофман расключился и набрал номер в Быдгощи.
— Старший аспирант Василевская, слушаю?
— Держи пленку пальцем.
— Чтоооо?! Да ты знаешь, по какому номеру…. Блин! Спецгруппа за тобой уже выехапа.
— «Телка» мертва. Обнули тревогу и держи пленку пальцем.
Тишина. Едва слышимый отзвук задерживаемой пленки и ручной обратной перемотки, чтобы стерпеть первые записанные слова.
— Ну? Какой у меня псевдоним?
— «Жопка».
— Чтоб ты сдох!!!
Она спросила пару мелочей, которые могли Марка идентифицировать. Потом он услышал что-то вроде вздоха, затем еще один, потом звуки вытираемого носа.
— Я знаю, зачем звонишь. На ушах встану, но доставлю тебе все, что найду. Только у меня одна просьба: застрели его.
— Оки доки, — ответил Марек.
— Старик… застрели его, пожалуйста! «Телка» была моей близкой подружкой. И этот… этот… этот хер, который ее убил, не имеет права ходить по свету.
— Пленку держишь?
— Да.
— Слово?
— Ну.
— Тогда обещание, как в банке. Пристрелю урода.
— Ну, тогда оки доки… А сейчас ты увидишь, как я встаю на уши. Завтра у тебя будет все, что мне удастся выкопать.
— Стей ин тач. Овер энд аут.
«Балаболка», стоящая на подоконнике, сладко улыбнулась.
— Обе остановили пленки. Спокуха майонез.
Матысику и Томецкому следовало бы сняться в каком-нибудь кино; любительская «восьмерка» об их достижениях где-то среди пальм — этого было мало. Один вышел из-за зада какого-то большегрузного прицепа, припаркованного на бензозаправке возле жилого комплекса «Полянка», второй — спереди. Они прилапали бы Хофмана, если бы не «Балаболка», которая как раз вытанцовывала на капоте этого грузового тягача в такт веселой мелодии из радиоприемника. Оба, несмотря на возраст, выглядели профессионально. Словно гериатрическая мафия.
Хофман встал со спрятанным под курткой «глауберитом» в таком месте, где его не могли выявить телекамеры заправки, под самым навесом магазинчика, за колонной. Матысик с Томецким не были этим особенно удивлены. Скорее всего, они и не собирались на него нападать. Просто это был вошедший в привычку стиль устраивать дела. Ну а как эти двое привыкли устраивать свои дела, Хофман уже успел узнать, имея «почти что пять» лет.
— Откуда у тебя взялся Ангел-хранитель? — Матыски первым подошел поближе.
— Ммммм?
— Во-первых, — вмешался Томецкий, — спрячь это автоматическое дерьмо, а то вдруг кто-то увидит.
— Ну, не такое уже и дерьмо, по сравнению с вашим RAK…
Они обменялись взглядами. Слишком быстро, слишком нервно.
Хофман поставил свой пулемет на предохранитель и спрятал его в сумку. Он уже верил, что нападать на него не собираются — уж слишком они нервничали для карательной акции с четко поставленной целью. Скорее всего, они хотели договориться. Интересно, и что скажут?
— Так откуда у тебя Ангел-хранитель? — повторил Матысик. Его с трудом можно было понять по причине дефекта дикции, вызванного искусственной челюстью.
— Кого?
— Откуда ты знал, что мы здесь будем? Откуда тебе известно, что у нас RAK?
Хофман глянул на «Балаболку», танцующую в ритм развеселого хита.
— Почему это вас так интересует? — он предпочитал не отвечать на второй вопрос. Просто он помнил события тридцатилетней давности. Ему хотелось, чтобы эти двое не донца понимали, в чем дело.
— Давай-ка не перебрасываться словами, иначе ни до чего не договоримся.
Марек приблизительно понимал, что они имеют в виду.
— Это «Балаболка», — сказал он.
— Блин! Буркнул Матысик, тот самый тип, который застрелил двух студентов в Печисках.
У Хофмана все это стояло перед глазами; он видел, как тот стреляет с близкого расстояния в двух молодых, совершенно безоружных девушек. «Почти пять лет». Это он застрелил обеих студенток — и у него изо рта торчала какая-то трубка… Марек стряхнукл с себя кошмар детства.
— Курва ебаная в жопу мать, — вмешался Томецкий.
Тоже экземплярчик — тип, застреливший маленького мальчика и его мать. И у него изо рта тоже торчала трубка. Замечательные воспоминания, разве не так? А можно ли каким-то образом стереть память?
Хофман мотнул головой. Он, полицейский, и разговаривает с такими вот типами? Да он обязан их арестовать. Обязан их арестовать! Он должен защищать общество от подобных гадов! Арестовать или… застрелить. Ведь это именно он призван для защиты этой вот женщины, которая как раз входила в магазин при заправке, разыскивая в сумке кредитную карточку. А он… должен был с ними разговаривать.
— Но ведь «Балаболка» от Эффекта ничего не должна помнить, — сказал Томецкий.
— Потому и не помнит. Что-то знает. Что-то таит. Но откуда у этого офицерика какое-то понятие про RAKа?
— А кто это может знать?
— Ладно. Договоримся.
Матысик направился в сторону небольшого, освещенного фонарями садика при заправочной станции. Там он заказал себе чай; Хофман купил пиво. Томецкий ничего не заказывал; он вынул из бумажного пакета бутерброд с яйцом вкрутую, хреном и чесноком. Все трое погрузились в теплый, летний вечер, меряясь взглядами.
— Того второго мы пришили, — неожиданно произнес Томецкий, плюясь крошками.
— Кого?
— Ну, того типа, который напал на тебя.
Хофман от неожиданности чуть не упустил покрытый изморосью стакан. Он мотнул головой, какое-то время интенсивно размышлял, в то же время ища бумажную салфетку. Он был безнадежно простужен, и у него текло из носа.
— Вы только что сообщили полицейскому о том, что совершили убийство, — прикурил он сигарету. — И вы арестованы! — Марек положил ладонь на «глауберите» в сумке. — Еще вы арестованы за убийство людей в Печисках. Кроме того, вам будут предъявлены обвинения во взрыве здания Сельскохозяйственной Академии во Вроцлаве, Ротонды автовокзала в Варшаве, жилого дома в Гданьске и…
— Погоди, погоди, — осадил полицейского Матысик. — Нам ты так просто ничего не сделаешь. Да тебе тоже теперь уже мало чего сделают.
— Это я что же: дома взрывал? — прибавил Томецкий. — Тоннами семтекса?
— Ключ на четырнадцать, свечка или тлеющий окурок…
— Да перестань ты. Все мы в одном и том же дерьме.
Хофман сидел напряженно, держа руку на рукояти спрятанного в сумке пистолеа-пулемета. Он ничего не понимал.
— Ты понимаешь, — Матысик отпил чаю, — Дарек, когда стрелял в того типа, сказал водиле, что это по твоему приказу.
— Зачем?
— Чтобы знали, что тебя следует бояться, а не подсылать двух придурков, которых чему-то научили на полигоне.
Хофман все так же держал руку на оружии. Второй рукой он поднес к губам стакан с пивом.
— Спасибо за то, что предупредили противника, — буркнул он.
— А о чем мы его предупредили? — удивился Матысик. — То, что тебя хотят убить, для тебя было ясно еще раньше, ведь правда?
— Тут дело в том, чтобы они знали, — вмешался Томецкий.
— Что знали?
— Что у тебя имеется нечто такое, как «Балаболка», — слегка усмехнулся шестидесятисемилетний экзекутор.
В ремонт расстрелянного самолета никто и не игрался, только сжечь эту чертову кучу алюминия никак не удалось. Чтобы взорвать чертову машину, не было достаточного количества взрывчатки, поэтому Томецкий выслал переводчика в ближайшую деревню. Тот четко и ясно сообщил, что чертовы белые оставляют самолет на травяной полосе неподалеку. Правда, охранять его никто не станет, но за любую попытку кражи какой-либо части всякий местный будет расстрелян на месте. Ближайшие семь дней ни под каким предлогом даже подходить к самолету НЕЛЬЗЯ. После этого переводчик бегом вернулся на место аварийной посадки. Теперь Томецкий был уверен, что местные разберут и разграбят никем не охраняемую машину до последнего винтика в течение ближайшей же недели. Здесь была масса хорошего металла и множество полезных для деревенских вещей, так что, по