— Оки доки. Личная встреча. Я из Варшавы.
— Знаю. А я из Вроцлава.
— Хорошо. Буду часов через шесть.
— Оки доки. Мобилку отключаю. Звони на номер телефонной будки. Сейчас продиктую.
— Спасибо, баба, за помощь.
— Для того мы и существуем. Для того мы здесь, «Штучка». Для того наши отцы трахали наших матерей, чтобы сейчас мы могли помочь одна другой — повторила «родовой» клич круга из нескольких десятков женщин, которые умели переносить горы, хотя официально не могли почти ничего. Девушки уже знали, что вот сейчас случится «неофициальный» перенос горы с места на место. Но зато — и это абсолютно надежно — перенос вместе с протоколом происшествия и полнейшей документацией.
Матысик зыркнул на Томецкого. Садик бара при заправке был уже совершенно пуст. Хофман чувствовал, что у него дрожат руки.
— У меня с вами странная проблема, — произнес он, закуривая. Глубоко затянулся. — То ли вы гоните какую-то хрень, то ли говорите правду. Но тогда следовало бы признать существование сверхъестественных сил.
— А с «Балаболкой» разговаривал?
— А это дух?
— Не знаю. Не знаю, курва, что это такое, — признал Томецкий — распространяя в округу запах чеснока. — Никто, курва, не знает, что это такое.
— А говоря более культурно, — вмешался Матысик, — мы не знаем ничего больше, чем то, что нам сказали. А сказали, скажем, мало чего.
— А что конкретно вы знаете?
— «Балаболка» это некто такой… ну, не знаю… — бывший капитан Войска Польского на миг замялся. — Мы называем это Ангелом-Хранителем. Это странная такая форма, какая-то эманация или чего-то такое. Наверняка, не человек…
— Наверняка, не человек?
— Как раз это мы знаем на все сто. У Ангелов почти что нет памяти. Они не в состоянии вспомнить слишком много подробностей из своей «настоящей» жизни. Собственно говоря, это… даже не знаю, как сказать… Сгусток чувств. Это уплотнение чувств, которые когда-то управляли живым человеком — немного знаний о нем, только совершенно общих. Но вот могут они много чего. «Балаболка» наверняка уже тебе помогла. Ангелы-хранители всегда появляются в такие мгновения, когда тебе что-то угрожает.
— Ну да. Помогла мне, — перебил его Хофман. — Спасла меня от двух наемных убийц.
— Именно. Ангелы для того и существуют. Потому когда-то я и говорил, что нам тяжело что-нибудь сделать. Чертовски трудно, например, нас застрелить. Чертовски трудно исполнить на нас приговор. Ангелы видят то, что хотят. Они не всеведующие, но, например, могут выявить двух убийц, спрятавшихся за углом. Они в состоянии увидеть, а придержала ли катушку регистратора дамочка в варшавской полиции. Поэтому не стоит посылать против нас платных убийц. Вся забава заключается в том, чтобы натравить другие службы.
— Не понял!
— Чего ты не понял? — рассердился Матысик. Ты способен представить кретина, который желает меня ликвидировать и посылает для этого трех десантников с калашами и гражданского, Бог его ведает откуда? Такого ты себе не представляешь? Ведь столь дурацкого нападения невозможно увидеть в самом дурацком кошмарном сне.
— Вот это как раз правда, — согласился Хофман.
— В этом вся и закавыка. Ангел не является всеведущим. Всего он не знает. Это не Бог!
— А что он может?
— Он может мгновенно проверить — причем, в нескольких местах одновременно — а не ждет ли кто тебя со снайперской винтовкой. Зато он не в состоянии предусмотреть, что на тебя натравят человека, которого он не знает. Да, он увидит стрелков вокруг, он даже может тебя предупредить, но заранее не способен предусмотреть, что такая операция вообще будет иметь место. Он не умеет найти заказчика.
— Подводим итог, — Хофман краем глаза глянул на «Балаболку», продолжающую танцевать на капоте его автомобиля. — Ангел способен увидеть все вокруг. Его можно послать в Варшаву, чтобы увидеть, придерживает ли кто регистратор пальцем, но он не в состоянии узнать, кто выслал убийц ради исполнения приговора?
— В точку.
— Нас тяжеловато, курва, убить, — вмешался Томецкий, но, курва, на нас можно натравить другие службы, и тогда, курва, Ангелы слетают с катушек. И вот так оно и было с Фелеком. Выслали какую-то там антитеррористическую бригаду или чего-то подобное. Предоставив им фальшивые доказательства или чего-то еще. Не знаю. Ангел хорош на поле боя, а не в следствии.
— О'кей, — Хофман затянулся сигаретным дымом. — А вот скажите мне, господа, такую вещь, — поглядел он на собеседников из-за клубов дыма. — Кто такие Ангелы?
Матысик сделал последний глоток чая. Томецкий съел последний кусок воняющего чесноком бутерброда.
— Это Абвер. Сверхсрочно. — Анета, теоретически всего лишь секретарша, а практически — Бог, потому что обладала доступом к соответствующим каналам, прикусила губу. — Дай-ка мне наколку на какого-нибудь убека[9], который бы мог иметь понятие про дела из серии SWW.
— На кой ляд тебе убек? — слегка зевнула коллега-архивистка.
— Серия SWW.
Несколько минут тишины, пока та искала в компьютере.
— О Боооожееее…
— Ну, давай кого-нибудь.
— В странных делах ты копаешься.
— Без комментариев. Имеется кто-то?
Девушка с другой стороны вздохнула.
— Выбирай, кого желаешь. Внутренние дела, разведка, контрразведка?
— Давай из контрразведки. Частный номер.
— У меня нет никого, кто был бы конкретно связан с SWW. Я дам тебе кое-кого, кто в тот период исполнял по-настоящему важные функции.
— Ок доки. Записываю.
— Не записывай. Передам тебе лично.
Стук клавиш интеркома, девушка из архива явно с кем-то разговаривала:
— Мне нужен убек из контрразведки. Абвер просит.
Минутка тишины…
— Ну давай же! Абвер просит!
И через какое-то время Аниту Беляк соединяют с пожилым, культурным мужчиной, который когда-то занимался контрразведкой, Вроцлавом, и который по-настоящему многое мог. Вот как-то так. Девочки, если хотели, всегда умели найти соответствующего типа — был у них такой дар.
— Добрый день, — Анета собрана и спокойна. — Вы меня не знаете. Я из Абвера.
— Понимаю, — с другой стороны слышен мягкий голос немолодого мужчины. Скорее всего, коды нынешних служб ему были известны. — В чем я мог бы вам помочь?
Голос Матысика, хотя — по причине искусственной челюсти — нечеткий, действовал гипнотизирующе. Неспешные, медленно текущие слова. Кашель, типичный для много курящего человека. И этот взгляд. Те чертовы глаза. Иногда лишь поднимаемые над чашкой с чаем. Чертовки гадкие глаза. Несмотря на возраст, несмотря на совершенно иные времена, несмотря на старческую слезливость… То были глаза змеи. Они умели гипнотизировать, усыплять, пугать и парализовать одновременно. То был мужчина. То был альфа-самец. То был тип, которого все так же следовало в максимальной степени опасаться. Если он находился поблизости, лучше всего было бежать. Ну а если бежать не удавалось, то, по крайней мере, отдать душу Богу.
А второй был еще лучше. Могло показаться, будто бы у Томецкого вообще нет глаз, всего лишь две темные щелки. Но в этих щелках таился огонь. И это был не тип, выполняющий подозрительные заказы. Это был атомный огонь, временно замкнутый в теле шестидесятисемилетнего человека.
— Ты, сукин сын, — произнес Огонь. — Чего-то ты утаиваешь. Откуда зщнаешь?
Змей-Матысик слегка усмехнулся.
— Я знаю его глаза. Знаю их, — откашлялся он. — Когда-то я их уже видел. Точно видел.
— Не заливай.
— Они точно такие же, как и мои. Я их знаю, — Матысик слегка скривился. — Глаза хищника.
Хофман поднял глаза. У него были глаза, похожие на женские, с длинными ресницами. Как-то раз, когда он еще был ребенком, даже обрезал себе ресницы ножничками, потому что продавщица в магазине сказала, что он похож на девочку. И что с того? То, что скрывалось ПОД ресницами, не обещало ничего хорошего сидящим напротив двум типам. И они это прекрасно знали и понимали.
— Было так, — Матысик вытер губы бумажной салфеткой. — Ящик мы привезли. Сам полет через океан был сплошным кошмаром. Мы влезли во все радарные ловушки, в каким могли влезть. Кубинский самолет с польским экипажем. У нас сложилось впечатление, будто бы кто-то стоит в пилотской кабине и диктует данные…
— К счастью, ОНИ не обладали такой властью, чтобы послать против нас истребители, — вмешался Томецкий. — Но все только возможные придирки и домогательства мы получили.
— Да. К счастью, наши дипломаты были предупреждены и действовали умело.
— И что было в ящике? — спросил Хофман.
— Мы не знаем. ю Боялись даже заглянуть.
— Вы? Вы боялись?
— Двух вещей. Невидимых людей вокруг нас и… И служебных последствий нарушения тайны. Приказы были четкими.
Анета Беляк из Абвера не могла отойти от изумления. Бывший убек как раз объяснял ей, как Управлениме узнало про операцию ЦРУ в Аргентине. Американцы выявили останки польского самолета. А конкретно: тридцать восемь тысяч частей, переделанных деревенскими в нужные для жизни предметы, которыми торговали настолько рьяно, что кое-какие из них были обнаружены даже под самой столицей страны. Операция была засекречена в наивысшей степени. Были найдены польские шлемы, форма, элементы снаряжения (ремни, фляжки, вещмешки, жилеты, тысячи гильз от чешских патронов, кители, военные ботинки, и даже несколько полотенец с надписью на нашивке: «FrotexPrudnik»). Был найден брошенный автобус со спрятанными под рамой минометами и советскими боеприпасами для них. Была найдена сожженная гасиенда, причем, сожженная так, что ни одного из тел идентифицировать не удалось. Помимо ничего не понимающих селян был найден даже свидетель, археолог, который, перепуганный пальбой, лежал в зарослях и клялся-божился, что те господа, что сожгли громадное имение, через мегафон говорили по-немецки: «Это Войско Польское. Приносим извинение за понесенные убытки. Желаем хорошего дня!».
Управление Безопасности с ума сходило, пытаясь узнать, чья это провокация, и для чего ею воспользуются американцы. Они ничего не выяснили, ну а Штаты результаты следствия засекретили. Тем не менее, стало известно, что Джон Донован, главный агент ЦРУ в Аргентине, покончил с собой.