— Патруль семь «Балаболке». Слышишь меня?
— Громко и четко, — дошел до них искаженный аппаратурой ВЧ молодой женский голос. Понятное дело, что у «Балаболки» имелся совсем другой кодовый позывной — «Висла 3» — но все, кто имел когда-либо дело с ее изливающимся из динамика тарахтением, никогда не пользовались официальным наименованием. Впрочем, пани Беата и сама быстро привыкла к новому имени.
«Балаболка» патрулю семь. Почему вы меня не принимаете? Прием.
— Все претензии прошу направлять к производителю этих пиз… чертовых радиостанций. Прием.
— «Балаболка» — патрулю семь. Я вас совершенно не слышу. Почему исчезаете? Прием.
— Приняли искаженный сигнал. Только сейчас я обнаружил какую-то возвышенность, чтобы соединиться. Прием.
— «Балаболка» семерке, повторая сообщение. В зоне вашего дежурства — Эффект. Прием с подтверждением.
Томецкий выругался настолько нехорошо, что Матысик даже обрадовался тому, что кнопка передачи не была нажата. Он глядел на то, как напарник выбрасывает в окно недоеденный бутерброд с яйцом и вытирает губы.
— Курва ёбаная в жопу мать! — сказал Томецкий уже более по-людски, благоухая запахом чеснока.
— Патруль семь. Подтверждаю получение сообщения об Эффекте, — сказал Матысик. — Прием.
— «Балаболка» семерке. Печиска. Повторяю: Печиска. Это в вашей округе, господа. Прием.
— Так ведь нас всего двое, — у Матысика не выдержали нервы, но тут же, хотя и частично, он перешел на официальную процедуру. — Семерка «Балаболке». Нас только двое. Господи иисусе! Прием.
«Балаболка» от процедуры отказалась.
— Пан Фелек! Я подошлю кого-нибудь из Быдгощи, но это только часа через два. Группа из Варшавы, возможно, будет вечером. У меня нет ничего. Ничего, пан Фелек. Прием.
— Пани Беата, нас здесь всего двое!!! Прием.
Томецкий вытащил карту из бардачка. Ругался он так, что уши давным-давно должны были завянуть и отвалиться. — Пан Фелек, около двух десятков человек. Пансионат отделен от остальных. Звонил какой-то милиционер. Эффект максимальный. Сделайте что-нибудь. Пожалуйста, пан Фелек. Прием.
— Балаболка»… Нас здесь только двое!!! Ты что, не понимаешь? Всего двое! Господи… Боже, Боже, Боже… Прием.
— Чтоб ты сдохла, блядь старая, — буркнул Томецкий, отирая пот с лица. К счастью, кнопка передачи снова не была нажата. Его палец блуждал по карте и как раз напал на нужную точку.
— Но ведь так быть не может!!!! Прием. Бляааа… — завел было Матысик.
— Ну а что я сделаю, пан Фелек? Божечки, ну ничего не могу. Прием.
— Пани Беата, Эффект, до двух десятков человек, а нас двое?! Ну а охранение территории, обстава? Вот что мы можем сделать? Прием.
Похоже, он ее достал. Воцарилась длительная тишина, прерываемая тресками в динамике.
— «Балаболка» семерке. Прошу дать подтверждение Эффекта и применения процедуры. Прием, — отозвалась женщина официальным тоном.
— Подтверждаю Эффект. Ответственности на себя не принимаю. Прошу записать, что нас всего лишь двое. Прием.
— «Балаболка» семерке. Подтверждаю запись численности патруля. Подтверждаю приказ о применении исключительной процедуры. Подтверждаю… — голос замялся. — Пан Фелек, неожиданно сменил тон голос. — Я на самом деле сочувствую. Быдгоскую группу пришлю часа через два. На голову встану, чтобы это сделать. Варшава вечером, возможно… Прием и конец.
— Отбой, — подтвердил Матысик.
— Курва ёбаная в жопу мать! — процитировал сам себя Томецкий и указал пальцем точку на карте.
«Почти пятилетний» мальчишка в зарослях видел все. Сначала подъехал русский газик. Он дважды окружил пансионат «Поруда», тщательно избегая серого пятна, совершенно как будто бы пассажиры внедорожника желали проверить ситуацию, не контактируя с кем-либо или чем-либо. Потом, рассыпая песок из-под колес, «газик» остановился, блокируя единственную дорогу, ведущую на шоссе до Быдгощи. Из автомобиля вышла пара широко улыбавшихся мужчин. Они тут же размотали веревку и воткнули в землю две заостренные палки.
— Добрый день, господа, — сказал один из них.
— Добрый день, господа, — произнес Матысик, завязывая веревку вокруг палки. Самое главное, отгородиться от «контакта». Веревка была единственным действующим методом. В противном случае, все подойдут ближе, и… — Мы из секции ликвидации утечек, — указал он на табличку с соответствующими надписями, прикрепленную к бортам автомобиля. — Я попрошу всех собраться в холле пансионата…
— Это зачем? — спросил «профессор».
Боже… Польский народ. Если бы это были немцы, англичане, американцы или русские, все пошло бы как по маслу. Но здесь вечно кто-то должен был спросить: «А зачем?». Вечно здесь кто-то не выполнял процедур и задавал вопросы. Все расползались, ни о какой дисциплине не было и речи — понятное дело, поляки. Для них не было и не будет никаких авторитетов, никакой власти, которую следует слушать, никаких правил, которые было бы невозможно нарушить. Установление контроля над группой отдыхающих только лишь вдвоем граничило с чудом. В Америке наверняка хватило бы всего одного полицейского. Там люди с органами власти сотрудничали. Здесь — нет. Никогда. И ни под каким предлогом. Всякий знал свое гораздо лучше, чем какая-либо власть. К счастью, после десятка предыдущих обломов, процедуру разработали достаточно хорошо.
Обучение на собственных ошибках. Чертовски дорогостоящее обучение.
— Прошу минутку внимания, Матысик усмехнулся еще шире. — Произошел пробой идущего под землей трубопровода. К нашему автомобилю прошу не подходить. Там у нас весьма опасные химикалии из Белхатува, — произносил он предложения из Инструкции по Проведению. — Автомобиль заражен. Мы приехали прямо после операции в шахте.
Никто не ассоциировал расстояния между Печисками и Белхатувом. «Белхатув» — это было слово-ключ. Чисто психологический трюк. Это название знал каждый[2]. Вот только, понятное дело, поведение поляков, как обычно, предвидеть было невозможно.
— Это какой здесь трубопровод? — отозвалась одна из студенток. — Я изучаю водное строительство. Какой кретин мог выдумать трубопровод под озером? — указала она в сторону видневшейся за соснами голубой водной поверхности.
— Не знаю, какие там у нас выдумывают идиотизмы, — без малейшего смущения ответил Матысик. Вот в «идиотизмы» как раз все сразу поверили. — У меня имеется своя карта, и я знаю, что случилось.
— И что случилось? — будто эхо повторил «профессор».
— Пробой трубопровода, проше пана. Все вы обязаны собраться в холле пансионата.
— А зачем?
Самый сложный момент. Блядски трудный. Вот как убедить поляков собраться в одном месте, а не расползаться по сторонам. К счастью, ребята, занимающиеся написанием процедуры, выдали из себя все.
— Я обязан переписать все ваши удостоверения. Это основание для выплаты компенсации. Переписаны должны быть абсолютно все.
— Будут компенсации? А за что?
Никто в Польше не поверил бы в какие-либо компенсации, выплачиваемые за что угодно. Хотя сами деньги манили, но и наивным никто не был. Вот только спецы по процедуре были настоящими профи…
— Видите ли, обычно никто за испорченный отпуск не заплатит, но мы получили бешенные кредиты из министерства. Если до конца года мы их не потратим, то в следующем новых не получим. Поэтому мы и выплачиваем компенсации где только можно, потому что нам нужно потратить все эти бабки. Иначе финансирование на будущий год пойдет в ноль…
Вот в это поверили. Несколько человек даже направилось в сторону пансионата, потому что на их глазах случалось чудо. Остальные стояли на месте, пялясь на двух пришельцев. Милиционер был занят серьезными размышлениями: проверить у этих двоих документы или нет?
Второй чертовски трудный момент. Матысик с Томецким подошел к багажнику, оба вытащили две громадные сумки. Все-таки спецы по процедуре были гениальными. Оба, и Матысик, и Томецкий, начали жаловаться.
— Вот же дурацкие правила…
— И какой придурок это вообще написал?
— Господи, для того, чтобы проверить пятно от загрязненной нефти, надо напяливать ОП-1.
— Да на такой жаре мы же сваримся.
Но «профессор» все же был подозрителен.
— А зачем вам комбинезоны противохимической защиты? — спросил он.
— Ну вы же знаете, — Матысяк сражался с неподдающимся костюмом из толстой резины. — В противном случае, у нас полетят премии. Вот такие вот дурацкие предписания. Кто-нибудь из вас звякнет в нашу контору, и хана премиям. И будем нищенствовать, потому что какой-то идиот написал нам такой вот регламент.
Это как раз тоже поняли.
— Так никто ведь не позвонит.
— Ладно, ладно… — Матысик закончил одеваться и завязывать все тесемки. Хотя это и было похоже на чудо, но никто, видя двух мужиков в боевых противохимических костюмах, ни удирал, ни даже просто проявлял беспокойство. А все благодаря тщательному следованию процедуры. — Лично я ничего сказать не хочу. Вот только с чего я стану содержать жену и детей без премий?
— Но нам точно ничего не угрожает?
— Нашествие марсиан, — буркнул Томецкий.
— Угрожает, угрожает… — прибавил Матысик. — Я дам вам почитать наш регламент — триста страниц мелким шрифтом. Почитаете, сразу поседеете.
Оба надели противогазы и завязали на них резиновые капюшоны. Теперь они почти что потеряли способность общения с окружающими. Голос из-за противогаза был настолько нечетким, что можно было бы петь гимн, а слушатели воспринимали бы это как «Литва, моя отчизна…»[3].
Еще один сложный момент. Теперь уже следовало действовать чертовски быстро.
«Почти пятилетний» мальчишка, спрятанный в кустах совсем рядом, видел все, словно на ладони. Один из мужчин прошел к задней части «газика» и вынул автомат Калашникова. Находясь в укрытии, он стал прикручивать к стволу огромный глушитель. Второй мужчина открыл дверки и вынул из укрытия пистолет-пулемет. Мальчишка не знал, что это РM-63, называемый «RAK».