— У японцев нет собственных реактивных самолетов? — спросил Вишневецкий.
— Имеется… «Тойота «Хирию». Из шести прототипов шесть загорелось во время попытки запустить двигатель. Имеется еще «HondaV7» по краденой германской технологии BMW и «Субару «Хоккай». Знаешь… — подмигнула девушка. — Это японское нечто летает слишком медленно и слишком низко. — Она захихикала. — У «Сейбр» с ними не будет особых хлопот.
Наконец-то автомобиль добрался до помещения посольства. Морские пехотинцы в парадных мундирах спешно открывали ворота. Лимузин бесшумно подкатил к подъезду. Тут же подскочил лакей и открыл дверцу. Вишневецкий помог Анке выбраться, стараясь не глядеть вниз… Это требовало громадных усилий. Не говоря ни слова, они направились в специальную комнату. Потоцкая лично закрыла и проверила двери. После этого включила генератор колебаний.
— Вино? Коньяк? — Она подошла к передвижному бару. — Тут у меня имеется настоящий немецкий бренди из провинции Коньяк! — с улыбкой похвалилась она. — Так как?
— Okay.
— О, Езус… только не говори с этим еврейским жаргоном, прошу тебя.
— Это американский… — Вишневецкий с удовольствием припомнил все штучки Раппапорта из «Сортира». — Но, если ты предпочитаешь мертвый французский или такую же мертвую латынь…
— Не издевайся надо мной… несчастной девочкой. — Анка подала громадный бокал, заполненный коньяком. — Присаживайся, пожалуйста.
Сама она присела напротив. Коленка при коленке, так что даже лезвия американского штурмового ножа невозможно было протиснуть между бедер. Блин!
— Твое здоровье! — Сама она едва намочила губы. — Знаешь, зачем тебя вызвали?
— Рассчитываю на то, что ты меня, Аня, просветишь.
— Okay… — повторила та его словечко и заговорщически подмигнула. — Ты же смеешься надо мной, правда? Это по-китайски? Наверняка какое-то свинство…
— Естественно… На восточно-тонкинском наречии okay означает «снимай трусы».
— Ах ты шовинистическая мужская свинья! — воскликнула девушка, но при этом усмехнулась. Она опустила голову, затем вновь подняла. Глаза у нее блестели. — Теперь я понимаю, почему именно тебе доверили это задание…
— Какое?
— Ты должен жениться на Монике Гитлер.
— Чегоооо??? На ком???
— Моника Гитлер — это дочка Адольфа Гитлера и Евы Браун.
— Да знаю я, кто такая Моника Гитлер, — не сдержался Вишневецкий. — Газеты читаю… — Он упал на спинку кресла. — Что вы еще выдумали???
— Сейчас я тебе все объясню, по порядку… — Девушка подняла свою рюмку. Свой бокал Вишневецкий выпил одним духом. — Как я уже говорила, Жечь Посполитая намеревается сейчас поставить на Германию. Для этой цели следует, чтобы Монечку, извини за вульгарность, трахал наш человек. Лучше всего, если это будет покоритель женских сердец, как ты… Но не задаром! В твоих жилах течет ведь кровь Гогенцоллернов, правда?
— Я знаю историю собственного рода, — взбешенный, перебил тот.
— Вот именно… Вишневецкий… Какая фамилия! Пришло время покончить с Ягеллонами. Пора уже прекратить подкалывать немцев этой дурацкой битвой под Грюнвальдом! А Вишневецкие? Вы же сражались только на востоке, правда? Никаких тебе стычек между поляками и крестоносцами, никакого вмешательства в покушение на Бисмарка. Идеально чистые руки. Хотя, естественно, русские по данному вопросу имеют другое мнение. Только кто бы там обращал внимание на остатки Сибири?
— Быть может, перейдем к делу?
— Можно. И даже нужно… План был таков. Мы посылаем пятерку представителей наилучшей шляхты на фронт. Немцы отличаются пунктиком относительно военной службы. Не бывало такого, чтобы их предводитель нормально не служил, чем-то не отличился, по-настоящему не принимал участия в боях. Потому мы и выслали пятерых княжичей; ты же понимаешь, если бы кто-то случайно погиб, надо было иметь что-то в загашнике. Так?
Она не стал ожидать подтверждения.
— Впрочем, ты был чуть ли не в самом конце списка. Наибольшие надежды возлагались на Мачека Любомирского, настоящего летчика-аса, но… Эти свиньи его сбили. Ромек Конецпольский был вторым по очереди. Но во время службы на крейсере, по ходу той страшной битвы под Лейте, подхватил, бедняга, страшную болезнь. Теперь у него нервный тик. Левое веко все время дрожит. Сам понимаешь, как это плохо смотрелось бы в пропагандистских фильмах. Еще имеется Гжесь Радзивилл, служащий в отделении тяжелых танков. Только, черт подери… Ты можешь представить себе немцев, орущих «Heil Гжегож!»? Опять же, и фамилию «Радзивилл» они не произнесут без трехлетних тренировок. А самое главное, сука, он же литвин! Так что обратились к тебе, Еремия. Твое имя гитлеровцы как-то произнесут.
Анка вскочила на ноги, встала по стойке «смирно» и выпрямила руку в фашистском приветствии.
— Heil Иеремия!!! — воскликнула она.
— Ну… Анка вновь уселась в кресле, вновь стиснув колени. — Ну… ничего… как-то звучит.
— Ты, гляжу, веселишься по полной? — спросил Вишневецкий.
— К сожалению, котик, я говорю совершенно серьезно. Трахнешь Монюсю и женишься на ней. Но, как я и говорила, не задаром!
— С ума сошла?
Анка отрицательно покачала головой.
— Польша нуждается в новом короле. Так почему бы и не Вишневецкий? Почему бы и не муж пани Гитлер? Почему бы не кто-то, кто прошел боевой путь с «Огненноглазой»? В избирательных рекламных листовках будешь выглядеть превосходно…
— Прекрати!
Та вновь отрицательно покачала головой. Девушка поднялась, вынула из сейфа толстый конверт и начала выкладывать на стол снимки.
— Вот это и есть Моника…
Вишневецкий узнал фотографию, которая чаще всего появлялась в прессе.
— А вот тебе Моника с папочкой, тут — с мамулей, вот это — с собачкой… Вот тебе голенькая Моня в ванной…
— Езус-Мария! Наша разведка занимается фотографированием голых задниц!???
— А почему бы и нет. Мы не отпускаем собственных агентов в полную неизвестность. — Анка Потоцкая веселилась на всю катушку, выкладывая на стол очередные снимки. — Ты просто обязан знать ситуацию. Вот тебе голая попка Моники, вот ее… ну… та часть тела, которую каждая женщина предпочитает прятать… Вот тебе снимок, на котором Моня занимается онанизмом… Тут тебе ее бюст, а ведь грудки у нее даже и ничего, как тебе? Девочка для тебя чуточку низковата, но… Для официальных торжеств можно надеть туфли на высоком каблуке, а для потребностей кино можно ее даже поставить на табуреточку… Вот здесь Моня голенькая сзади, здесь — голенькая спереди…
Теперь Вишневецкий уже сам налил себе коньяку.
— Представляю себе агентов, которые делали эти фотографии…
Анка только кивнула.
— Выходит, мне нужно будет трахнуть Монику Гитлер и сделаться ее мужем, а потом — королем Польши???
Потоцкая сползла с кресла и встала перед Иеремией на колени.
— Да, о славный король Жечипосполитой Трех Народов, мой повелитель!
— Боже, Боже, Боже…
— Что-то не так? — Анка поднялась с коленей и бросила на стол последний снимок. — Ведь сладкая же попочка…
Вишневецкий пытался вновь не покраснеть.
— О, блииииин…
— Ну. — Пани посол тоже пыталась не глядеть на последнюю фотографию. Хотя… было видно, что ранее ей пришлось изучать ее весьма даже тщательно. Уж слишком плотный румянец расцвел на ее щеках, когда она делала вид, что рассматривает оригинал Каналетто, висящий на стене.
Вишневецкий закурил. Он собрал все снимки со стола и сунул их назад в конверт.
— В этом имеется какой-то крючок? — вернулся он в свое кресло.
— Имеется. — Потоцкая тоже уселась. Она закинула ногу на ногу. Вот это был один из прекраснейших видов, которые только можно было себе представить. Как обычно, сейм достиг желаемого ему. Нет, это была даже не пощечина, нанесенная императору Хирохито. Это было так, словно кто-то помочился на стол в его присутствии. Мало того, что женщина, так еще и настолько красивая, что официальные лица при японском дворе, увидав ее, должны были массово падать от апоплексического удара.
Вишневецкий решил рискнуть.
— А не предусматривал ли сейм такой возможности, что… ты подставишь мне задницу, если это должно будет ускорить мое решение?
Девушка явно разнервничалась. Попросила сигарету, которую сунула в длинный, женский мундштук.
— Раз уж у нас такой откровенный разговор, — глубоко затянулась она, — то… я готова к подобной «возможности».
Пани посол глянула своему гостю прямо в глаза. Тот, сконфузившись, отвел взгляд.
— Только, знаешь… — добила она его окончательно, — долго не раздумывай. Потому что в запасе у нас еще имеется Стефчик, номера не помню, Чарнецкий, из морской пехоты.
Вишневецкий тяжело вздохнул.
— Ювелирная работа. — Он глянул на дорогие кружева ее чулок, выступающие из-под юбки. — Обязательно повтори это маршалку сейма.
— Не надо грубостей…
— Бедный Мацюсь Любомирский, — съязвил Иеремия, — сбитый вражескими истребителями; у Конецпольского нервный тик, а Радзивилл — чертов литвин. У любимой Отчизны остались только я и Чарнецкий… Впрочем, как и всегда. — Он рассмеялся. — Вечно оно так. Как Польше туго, так Чарнецкие и Вишневецкие должны вытаскивать ее из сортира… — Он почесал подбородок. — Погоди, но ведь не хватает Януша Собеского.
— Ясь Собеский сломал ногу во время первого прыжка с парашютом в курсе начальной подготовки. Мамаша вытащила его из армии.
— Насколько я понимаю, если бы не это… он был бы первым в списке?
Анка кивнула.
— Стефка я знаю. Он бы подошел.
Потоцкая еще раз затянулась дымом.
— Ему отказывают пять женщин из десяти. А тебе — одна из сотни, — прошипела она.
— А, это правда… — Вишневецкий уже хохотал. — Прошу прощения. Я только представил седенького маршалка сейма, который изучает рапорты типа: «Совершенно секретно. Число эрекций, достигнутых Вишневецким по отношению к среднему значению по всей армии, за период…»
— Прекрати! — Румянец на щеках пани посол явно не был искусственным. Вот этим она спешила своего гостя полностью.