У Дитриха выпало пять и четыре. Еще раз. У Гусева: тройка и двойка. «Зепп»: четыре и пять.
— А вот сейчас выиграю.
Гусев выбросил две шестерки. У Дитриха только лишь единица и двойка.
— Я ебу! Как ты это делаешь?
— Не делаю я ничего. Это само делается. Я же только наблюдаю за реальностью.
— Как ты, черт подери, следишь за реальностью.
— Видишь ли… — Гусев жестом подозвал официантку и заказал еще два замечательно охлажденных «Окочима». — Неоднократно я обращал внимание на то, что игра, в которую мы играем, пытается нам помочь. Понятное дело, если игра встретится с исключительным болваном, или же обстоятельства тебе не способствуют, тогда ничего из этого не выйдет, но…
— Ну спасибо, что назвал меня болваном, — Дитрих усмехнулся на все тридцать два зуба.
— И не говори. Игра желает, чтобы ее выиграли, и потому помогает игроку. Как раз это и есть вибрацией реальности. Хороший наблюдатель это чувствует.
Дитрих прикусил губу. Он долго знал Гусева, так что знал: коллега над ним не насмехается.
— О'кей. Покажи мне эту «вибрацию реальности», — он вытащил из кармана горсть монет. — Сколько у меня в горсти? Тот, кто укажет наиболее близкую сумму — выигрывает! — он анализировал про себя свои сегодняшние расходы, чувствовал тяжесть монет в ладони. Вот теперь он должен был выиграть. — Двадцать злотых. Нет… — тряхнул он рукой, словно бы желая взвесить мелочь. — Пятнадцать. Ммммм… Тринадцать. Двенадцать. Около двенадцати злотых
— Семь пятьдесят, — буркнул Гусев.
— А вот хренушки! — Дитрих высыпал монеты на столешницу. Начал считать. Возбужденный развлечением, отпил два глотка пива. — Пять, шесть, шесть девяносто… Господи… Семь девяносто! — Семь, холера ясна, девяносто! Ну, откуда ты знал?!
— Не знал я.
— Тогда почему ляпнул: семь пятьдесят?
— Не ляпал. То была вибрация реальности.
Дитрих сделал два больших глотка.
— И это значит?
— Я знал, сколько там у тебя в горсти. Более-менее.
— Это игра тебе подсказала?
— Нет. Чувствовал. Даже не знаю, как это тебе сказать…
Жаркий летний день в подземном убежище-переходе, под парочкой метров бетона, с огромным «окном», впускающим дующий из-под городского рва ветерок и с холодным пивом на столе был таким уж докучливым. Немногочисленные прохожие двигались неспешно, солнце отражалось на поверхности воды все более багровыми рефлексами. В очередной раз за этот день Гусев поглядел на элегантный конверт, содержащий результаты его больничных исследований. После этого перенес взгляд на вырезанное из газеты фото, изображающее девочку трех-четырех лет, сидящую в одиночестве на плоской крыше какой-то пристройки. Девочка, задумавшись, глядела в пустое, затуманенное пространство прямо перед собой.
Ему сделалось грустно. Уинстон Черчилль называл это «черным псом». Люди ведь называют депрессию по-разному. Его собственный, Гусева, черный пес, таился где-то поблизости. Еще не подходил, но уже скалил зубы в укрытии, неспешно кружа где-то рядом. «Ты еще будешь моим, старик», — казалось, говорил он на своем собачьем языке. — «Ты еще достанешься мне…».
«Зепп» Дитрих потянул приличный глоток пива.
— Что это ты так задумался, старик? — спросил он.
«Старик»… Точно так же говорил и черный пес.
— А… фигня.
— Я просто обязан у тебя выиграть.
— Так выиграй.
— Во что?
— В моряка? — ответил Гусев вопросом на вопрос. Черный пес был опасно близко.
— Нет проблем…
Иван поднес бокал к губам, но закончить не успел. Что-то дернуло им. Гусев тоже почувствовал это, причем, гораздо лучше.
— Господи Иисусе! — Дитрих отставил пиво. — Дева Мария! Почувствовал!!!
— Да нуууу?
— Я почувствовал вибрацию реальности! Теперь выиграю.
— Нет. Не выиграешь.
— Но я же почувствовал, как дрогнула действительность.
— Ну да?! — Гусев все так же улыбался. Для него, для вдохновенного наблюдателя, это было как оргазм. Он чувствовал это всей своей сутью, всеми фибрами. И сейчас не мог отойти от шока. — Только что началась какая-то игра. Большая. Чудовищно огромная. Совершенно невероятная!
— Звиздишь.
— Она желает нм помочь. И это будет чудовищно невероятное чувство, — Гусев спрятал конверт из больницы и снимок девочки в папку. — Никогда я еще не чувствовал чего-то такого.
— Неправда. Я сейчас выиграю. Я же почувствовал!
— Нет.
Дитрих вытянул над столом кулак, сжатый как для игры в моряка.
— Ладно. Гляди, как я выигрываю. Считаем, начиная с меня. Раз, два, три…
Гусев показал два пальца, Дитрих тоже два.
— Блин! — даже не пересчитывал. — Снова ты выиграл!
Гусев начал смеяться.
— Это не та игра, — буркнул он. — Сейчас что-то произойдет.
— Что? — «Зепп», ничего не понимая, глядел на него.
— Наблюдай. Учись. Потому что дар наблюдения в тебе имеется. — Гусев допил свое пиво. — Я всегда говорил, что тебе следует стать писателем.
Дитрих лишь качал головой. Он никак не мог справиться с совершенно иррациональным чувством беспокойства, которое неожиданно охватило его.
— Сейчас что-то произойдет, — повторил Гусев.
Сбоку к ним подошла симпатичная девушка с бокалом вина в руке.
— Я извиняться пан, — обратилась она на ломаном польском. — Я венгерка из Венгрии. Польски говорить слабо, потому что тут училась.
— Присаживайтесь, если желаете.
Гусев указал на стул. Сам он чувствовал дрожь в спине. Черный пес удирал, поджав хвост. А девица и вправду была ничего.
— Я — Ирмина, — девушка уселась и поставила бокал на столе. — Фамилию не скажу, потому что и так ее вы не сказать никогда. Слишком трудная.
Оба наших героя вежливо назвали себя.
— Я так вот себе думала, — продолжала девушка, — почему вы сидите на столике с зонтом. Ведь солнца нет. Над вам метров пятнадцать до зубов армейского бетона.
— Ну, может и не столоько, — усмехнулся Иван. — Но… погляди-ка, детка, вверх. Что там видишь?
— Ну… такое, — девушка послушно подняла голову. — Такие вот… Такие… балки?
— Фермы. А на них что сидит?
— Ну, эти… голуби. И что?
— Они срут словно снайперы, — вмешался Гусев.
— Так нет же… Зонт ведь не обделан. На зонте нет говна, — с лучистой улыбкой сообщила девушка. Скорее всего, польскому языку ее обучал некто с большим… талантом.
— А зачем же напрасно тратить боеприпас. Гляди вон туда.
Дитрих показал на обвешанного аппаратами германского туриста, который как раз попробовал пива. Сейчас он поудобнее устраивался на пластмассовом стульчике. Долго ожидать не пришлось. Голуби наверху уже его нацелили. Паць! Хлюп! И в пиво туриста ляпнулся заряд, которого никому бы не хотелось там иметь.
— Ну вот, Ирмина Со-Слишком-Трудной-Фамилией, — рассмеялся Гусев. — Для местных имеются столики с зонтами, а для приезжих — без зонтов. Так они потратят больше денег.
— Думаешь, владелец забегаловки сам дрессирует голубей? — спросил Иван.
— А хрен его знает. — Гусев отвел взгляд от немца, который как раз бежал к бару, чтобы купить новое пиво. — Но… «венгерка из Венгрии» здесь не совсем чужая. Место под зонтом имеется.
— Ну дааа… — прибавил Дитрих. — К вам, венграм, здесь относятся по-особому.
Девушка громко рассмеялась. Была красивая, симпатичная, обрезанные «под мальчика» ры-жие волосы, на ней были обтягивающие белые леггинсы и такая же обтягивающая футболка.
— Хрен вас забери, — сказала она. — Поможете мне найти Институт Исследований Сна?
Дитрих подавился пивом. Гусев, хотя и ожидал самых странных вещей, упустил сигарету, которую как раз подносил ко рту.
— Ну что, видишь? — толкнул он коллегу. — Игра только что началась. Большая, совершенно невероятная…
— Ага, ты говорил, — мотнув головой, согласился совершенно обескураженный Иван. — Боже… — впервые в жизни он почувствовал это состояние столь интенсивно. — Ведь во Вроцлаве и окрестностях где-то тысяч восемьсот человек. И все они, теоретически, могли бы здесь появиться!
— А она выбрала именно нас.
Девушка с удивлением глянула на них.
— О чем это вы говорите? — спросила она.
— Так уж складывается, что… — Гусев только вздохнул, — что мы оба работаем в Институте Исследований Сна.
— Мы завезем тебя туда, — Дитрих вынул из кармана бумажник и кивнул официанту. При этом он глянул на Гусева, но тот смотрел на свою незакрытую папку с результатами в заклеенном элегантном конверте и вырезанным из газеты снимком. Тем не менее, черный пес ненадолго удрал и пока что предпочитал не появляться.
— Я не сейчас, — сообщила девушка. — Я завтра привезем материалы из отеля. О'Кей?
— Мы?
— Я. О'Кей?
— О'Кей, детка. Ну а так, собственно, в чем дело?
Девушка пригладила свои короткие волосы.
— Насмехаетесь, что? — усмехнулась она. — Вы не из Института Исследований Снов. Хотите меня снять на жопа, так?
— Это тоже, — буркнул Гусев. — Но у нас документ имеется, — и оба показали свои служебные удостоверения.
Девушка отпила вина.
— Потому что, знайте, ребята, меня очень интересует ваш институт. Потому что было так. В пятидесятых годах и поляки, и венгры проводили исследования над снами. В смысле шпионажа. Это НКВД хотело, потому что у самих русских результаты не было, врубаешь одно с другим?
Дитрих с Гусевым согласно кивнули. Им обоим Ирмина ужасно нравилась.
— В обще, было так, — продолжала та на своем ломаном польском языке. — Поляки первыми напали на идею. Ну, это ваше Управление Безопасности, так? Врубаетесь?
— Мы во все врубаемся, — сказал «Зепп» с каменной миной.
— Ну! И… И этот безопасность отдал материалы русским, потому что Венгрия очень пошла далеко. Разве нет?
— Так, — подтвердил «Полковник» Гусев, хотя ничего не понимал.
— Ну, потому что речь здесь идет про шпионаж во сне. Русские страшно хотели это получить. И забрали все копий материалы из Польши и упаковали в такие ящики. Это повезли в Будапешт в этих ящиках. В Венгрию, в наш институт, чтобы Венгрия могла воспользоваться вашими материалами, потому что методика была другая.