воды, могли бы им только позавидовать.
— Прошу вас, прошу вас, — только и повторял хозяин.
— О, Боже! Новые поляки! — пришла в голову Яцека мысль. Дворец словно довоенный, старомодный роллс, табун лошадей, парк, озеро… Да мы и до конца жизни не расплатимся. Они-то знают ходы в судах…
Бартовский поочередно пропускал их в двери, настолько громадные, что все могли бы пройти через них тиральерой.
— Людвик! — звал хозяин. — Людвик! Незамедлительно езжай за доктором! Одна из девочек больна!
— Так точно, проше пана.
— Возьми автомобиль. Кучер ухаживает за моей супругой во время поездки.
— Так точно, проше пана.
— Привези его немедленно. У нее высокая горячка, и сопли из носа.
Кристина решила включиться.
— Нам бы не хотелось доставлять уж таких забот. Если бы могли просто переждать где-нибудь до утра…
— Ну что вы, пани. Это же польский дом! Устраивайтесь поудобнее. Гость в дом, Бог в дом, — повторил граф. И сразу же крикнул: — Сара! Сара! Принеси полотенца, чтобы гости могли обсушиться. Клодина! Займись детьми. Горячая ванна, и в постель. И подавайте ужин.
— Но нам и вправду не хотелось бы доставлять вам столько хлопот.
Хозяин перебил Кристину:
— Никаких хлопот. Для меня честь принимать вас в гостях.
Даже Яцек склонил голову в поклоне. Никакие не новые поляки. Скорее уже, какая-то шляхта, сохранившаяся, похоже, чудом, с прошлого столетия.
— От всего сердца прощения прошу, — охал хозяин. — Нет моей супруги. Она путешествует в Англию. Но кучер заботится о ней. Она в безопасности.
Граф заказал легкий ужин и коньяк для разогреву. Правда, для Кристины приказал подать горячее вино с пряностями. Его указания были прерваны грохотом в двери. Кто-то из слуг мигом бросился открыть.
На пороге стоял совершенно промокший ксёндз.
— Что произошло? Кто-то умирает?
— И откуда такое предположение, могу ли я спросить у отца?
— Потому что Людвик ехал мимо плебании[46] так быстро, что чуть ли не окна мне забрызгал. И остановился у дома доктора. Так я себе и подумал, а не буду ли нужен и я случаем?
— Конечно же пан ксёндз будет нужен. Естественно! Сначала ужин, потом партийка в преферанс, — сказал Бартницкий. — Как обычно.
Священник радостно рассмеялся.
— Честное слово, никто не умирает?
— К сожалению, сегодня, отец, ваши труды не понадобятся. Одна девочка сильно простудилась. До утра вылечим.
— А я тут бегом, из ботинок выскакиваю…
— Мы вист запишем. Но сначала слегка так поужинаем. Коньячку, чтобы разогреться, подать?
— Нет, я только вино. Только вино. — Священник уселся в одном из глубоких кресел. — Но в преферанс сегодня отыграю все три коробки спичек, которые проиграл перед тем. Все три! — надув щеки, заявил он.
— Ха-ха-ха! — с сожалением на лице поглядел на него Бартницкий. — Сразу видно, что духовное лицо! В чудеса верит!
— Отыграю!
— Поглядим, как пойдет торговля/
Их спор перебило прибытие врача. Пожилой, седой господин в костюме-тройке. На шее, при воротничке, вместо обычного галстука — повязана бабочка. После краткого представления он сразу же спросил:
— Где больная?
— Наверху, скорее всего, уже в спальне. Ребятня ею занялась.
Тот быстрым шагом поднялся по ступеням.
Его ожидали с ужином, но долго ждать и не пришлось. Доктор вернулся минут через пятнадцать.
— Ну вот, никаких причин для беспокойства. Я дал ей аспирин и лауданум. Пускай детя ночью выспится и хорошенько пропотеет.
— А что такое лауданум? — перебил его Яцек.
— О, благодаря нему она молниеносно заснула. Именно это ей было нужно.
— А не лучше ли было сразу же дать ей антибиотики? — вмешалась Кристина.
— А что такое антибиотики? — удивился доктор.
Та рассмеялась. — Вы правы. Сейчас все родители настолько опасаются, что при обычной простуде сразу же предложили бы химиотерапию.
— А что такое химиотерапия?
На сей раз рассмеялся Яцек.
— Понимаю, понимаю, понимаю… Нечего родителям вмешиваться в указания специалиста.
— Ну правильно. — Врач слегка усмехнулся, после чего склонился к Бартовскому. — Друг мой, послушай: что такое антибиотики и химиотерапия?
— Не имею ни малейшего понятия! — Граф приглашал к накрытому слугами столу. — Просим, просим! Легенький такой ужин, а потом маленькая партия в преферансик. Вы же не откажете, правда?
— Только я не умею в это играть, — сообщил Яцек.
— Правила простенькие. В пять минут научим.
Развлекались до поздней ночи. Несмотря на тяжесть в желудке после «легенького» ужина, состоявшего из пяти блюд, из которых три были горячими, Яцек выиграл почти два коробка спичек. Причем, не благодаря вежливости хозяев. Ксёндз с доктором торговались заядло. Только ведь он был компьютерным программистом и сразу же понял принципы игры. Ну а кроме того, в своей профессии был хорош.
Кристина хихикала, когда священник, бросая карты, вставал и торжественно говорил:
— Отче наш, иже еси на небеси…
Бартовский успокаивал:
— Он так всегда. Вечерние молитвы читает во время игры, но если карта пошла, тогда молится вслух.
Потом было купание в блестящей золотом ванне. Огромная, пахучая и мягенькая постель. Яцек с Кристиной занимались счастливо любовью, хотя и им немножко было стыдно, потому что кровать скрипела. Но секс был и вправду замечательным.
Рано утром легенький завтрак из трех блюд после утреннего туалета. Доченьки здоровы. Лауданум, чем бы он ни был, оказался чрезвычайно действенным[47]. Сейчас девчонки игрались с хозяйскими детьми, вопя так, что голова лопалась.
Яцек с Кристиной расплывались в благодарностях. Бартовский повторял:
— Да ведь все нормально. Обычный польский дом. Вот только ужасно мне жаль, что супруга моя не могла вас принять. Сейчас она в Англии, под опекой кучера. С ней ничего не будет.
Маленькой Касе Бартовский подарил семейную памятку: железный перстень от Отчизны за участие какого-то там предка в восстании Костюшко. Блестящий, красивый, словно бы его изготовили пару дней назад.
— Оценишь, — сказал он. — Через сколько там лет. Когда уже поймешь, в чем тут дело.
Вторая девочка получила на память плюшевого мишку.
Людвик отвез всех на старинном «роллс-ройсе» на совершенно пустую железнодорожную станцию в какой-то деревушке. На поезд успели, билеты купили у кондуктора. Совершенно ошеломленные, они молча уселись в купе. Яцеку хотелось перекурить.
— Выйдем в коридор? — спросил он у жены.
— С удовольствием. Увидим этот дом еще раз, потому что, вроде как, будем проезжать рядом.
Зажигалка никак не срабатывала, так что прикурили у какого-то местного, который стоял рядом.
— Вон, видишь? Вон там тополиная аллея, что ведет к дому.
Яцек затянулся и тут же закашлялся.
— Господи Иисусе!
— О, Боже! — ответила ему жена. — О, Боже!
В конце аллеи были видны только развалины. Торчала лишь надломленная дымовая труба. Куча камней.
— Что это? Ведь это та самая аллея.
— Похоже, что у нас крыша едет.
Местный решил вмешаться.
— Это развалины двора Бартовских. В сорок пятом спалили какие-то бандиты.
— Мы в нем были!
— А… так вы историки. Разные люди туда приезжают. Факт.
— То есть как это: спалили после войны?
— А потому что там много добра было. А вы ведь знаете, когда войска сменяются, старого порядка уже нет, а новый еще не наступил. Так что повсюду много всякого мусора вертится. — Местный сильно затянулся. — Убили графа Бартовского, доктора, ксёндза, слуг. Одного звали Людвик, он ездил на таком смешном автомобиле.
— А служанку звали, случаем, не Клодина?
— Точно. Я и сам только что вспомнил, потому что имя странное. Клодина… И еще у них была одна такая евреечка, которую они укрывали всю войну.
— Сара?
— Точно. А вы откуда знаете?
У Яцека дрожали руки.
— Кто? Кто из них спасся?
— Только два человека. Кучер вынес раненую графиню на руках. Они ползли по мелиоративной канаве. А точнее: это он тащил ее за руки добрых пару километров. И пытался хоть как-то перевязать. — Местный вновь глубоко затянулся. — Господи… там же даже детей убили. И машину сожгли. Ройц-ройц.
— А что случилось с тем кучером?
— Не знаю. Графиню он, вроде как спас, а потом убежали.
— В Англию?
— Говорят, что так. А вы и вправду хороший историк. Много чего знаете.
Яцек рванул дверь в купе.
— Кто из вас получил от графа перстень? Когда он говорил: «Оценишь, когда уже поймешь, в чем тут дело»?
Младшая девочка вынула кольцо из кармана джинсов. Подала его отцу на ладони. Утром перстень выглядел, как новенький. Сейчас же был ржавый, рассыпающийся металлический кружок, как будто бы он лежал в земле несколько десятков лет.
Но дочка, все же, улыбнулась. Она пыталась прочитать покрытую патиной и затертую землей надпись: «Отчизна — своему защитнику».
— Ничего страшного, папа. — Кася поглядела на ржавчину. — Я уже поняла.
Специалист по откорму
(Wypasacz)
Много, много лет назад, за семью горами, за семью лесами жил-был извращенец, которого звали…
Анита вытащила листок из старинной письменной машинки, что была на балансе Воеводской Полицейской Комендатуры во Вроцлаве, смяла его и выбросила корзину. У нее уже начались умственные аберрации. Четырнадцать часов перед компьютером — и ничего. Абсолютно ничего, ноль, пустота, поражение. Она ввернула новый листок в машинку, оставшуюся после немцев, потому что терпеть не могла мерцания курсора на мониторе компьютера.
Уже давным-давно, хрен его знает когда, я обязана сцапать этого извращенца, пускай даже если бы он находился за семью горами!!!
Анита задумалась. Гор было не семь, а семнадцать. Семнадцать городов, в которых какой-то вывих похищал женщин. Всегда одним и тем же образом. У всех имелись некие общие черты.