— Я ужасно трусила и хотела убежать еще дальше. Туда, где все безопасно, где со мной ничего плохого не случится.
— Это… это и объясняет твои навязчивые страхи в действительности.
— И тут я открыла, что сама могу этим управлять, что все может быть так, как я захочу. И тогда я начала жить в таком мире, в который никто не может войти. Кроме вас. — Оля опустила голову. — Меня можно будет вылечить, пан доктор?
— Вся штука в том, что ты не нуждаешься в лечении, Оленька. А вот зато ты сама можешь вылечить многих.
Девочка удивленно глянула на Ружицкого.
— Правда?
— Похоже, ты станешь моей ассистенткой.
Девочка не знала, что и сказать. Она искоса глянула на Ханку, а вдруг от нее чего узнает, а вдруг «пан доктор» всего лишь шутит, но та лишь кивнула и шепнула:
— Тебя ждет шикарная карьера, детка.
В пять утра все коридоры и приемные покои частной клиники были абсолютно пусты. По этой причине они казались раза в два просторнее. Ружицкий покидал рабочее место отдохнувший и расслабленный. Свой день наяву он любил начинать именно в таком состоянии. Первые люди встретились ему только в холле. Ночной сторож как раз открывал дверь, чтобы впустить полицейских: двух в мундирах и одного в гражданском. Они вели с собой мужчину в наручниках. Ну да, это же тот, о котором говорил Станьчик, вспомнилось Ружицкому. Он глянул в лицо заключенного, но тот опустил голову и взгляда не поднимал. Его худощавое тело резко контрастировало с мускулистыми фигурами мусоров.
Дождь, который шел на следующий день, был настолько сильным, что дал возможность припарковаться в сторонке, что, в свою очередь, позволило ему попасть в клинику через боковой вход, тем самым обходя толпу ожидающих. Коридорных кочевников обойти было несложно, но вот Беату, секретаршу шефа — уже нет. Слишком хорошо она знала его привычки.
— Добрый день, пан доктор, — усмехнулась она, как всегда коварно.
— Привет, чего у нас плохого слыхать?
— Господи Иисусе!
— Вау! И в какой палате его положили?
Секретарша сощурила свои прекрасные глаза и тряхнула головой.
— А вот сейчас вы не будете таким красноречивым. Когда все они на вас навалятся…
— Кто?
— Может, я лучше расскажу с самого начала?
Ружицкий открыл перед Беатой дверь, ведущую во внутренний коридор. Потом разложил руки в жесте «ну раз уже должна».
— Очень важный папочка Оли вместе с ее не менее важной мамочкой пришли проведать дочку. Малый сбежал. Станьчик поставил дымовую завесу и храбро стоял на последнем рубеже, пытаясь не допустить до конфронтации. Но где там. Те упрямо желали увидеть дочку. И увидели…
— Что увидели?!
Беата тяжело вздохнула. Она заломила руки и чуть ли не минуту не произнесла ни слова.
— Ну а потом Олин папаша, все-таки достаточно известный во Вроцлаве человек, добрую четверть часа мотался по коридорам в шоке.
Ружицкий бросил на нее любопытный взгляд.
— Честное слово: в шоке. И уже совершенно бессознательно он повторял каждому в фойе: «Доктор Ружицкий способен творить чудеса! Он творит чудеса! Вы не верите, как я и сам еще вчера не верил, но он творит чудеса!» Так что теперь вы уже не отмахнетесь от нападения толпы людей, жаждущих чудес. Гардеробщик удрал, а охранники все попрятались.
— А Станьчик?
— Шеф вне себя от ярости. Он же хотел подержать девчонку как минимум месяц.
— Можем подержать и дольше.
— Да нет, конечно, он же не идиот, так что сразу догадался, что можно и дольше. Но в первый момент с ним чуть апоплексический удар не случился.
— Слушай, — остановился Ружицкий. — Так что, собственно, случилось?
— А гляньте сами.
Беата провела его дальше по коридору до ближайшей развилки. Затем по переходу для персонала. Открыла боковые двери в его кабинет, приложила палец к губам, словно старая заговорщица, и указала на главный вход. Заинтригованный Ружицкий приоткрыл дверь. В небольшом приемном покое, предназначенном для самых крутых клиентов, которым удалось преодолеть первые линии обороны клиники, царила приличная, до сих пор здесь не виданная толкучка. Зато самой любопытной была фигурка за маленьким столиком, которая заменяла временно отсутствующую медсестру. На Оле был врачебный халат, доходящий ей до щиколоток, на шее — небрежно перевешенный стетоскоп. Теперь она ни в чем не напоминала перепуганную девчушку. Со всей решительностью она что-то поясняла склонившемуся перед ней мужчине:
— Нет, нет, проше пана. Пан доктор Ружицкий сегодня вас не примет. Вы же не записаны.
— Но… девочка…
— Никакая я вам не девочка, проше пана. Я ассистентка доктора Ружицкого. Это вам понятно?
Ружицкий чуть не рассмеялся. Но настоящий класс Оля показала через несколько секунд.
— Послушай меня, детка…
— Нет — и все, — ответила его ассистентка с громадным стетоскопом на шее. — Я ясно выражаюсь для вас? Или вам следует повторить уроки польского языка?
Ружицкий был восхищен преподавателями из частной школы, в которую должны были записать Олю родители. Паттерны поведения были освоены ею до совершенства. Он их всего лишь разблокировал.
— Оля, можно тебя на минутку, — перебил он ее поучение. — У нас важная консультация.
Довольная девчонка тут же поднялась с места.
— Извините, господа, но не заставляйте меня вызывать три патрульных машины полиции. Сейчас у нас с паном доктором очень важная консультация.
Когда малышка закрыла за собой дверь, Беата разложила руки в жесте: «ты сотворил чудовище».
— Ой, ой, только не преувеличивай, — тут же заметил Ружицкий. — В божьих планах даже Бестия с номером 666 для чего-то нужна.
И они расхохотались. Оля тут же спросила:
— Ну что, пан доктор, вы довольны своей ассистенткой?
— Весьма, — наклонился тот над ней. — Видишь ли, каждый гуру, каждый лидер, каждый фронтмен должен иметь своего бэкмена. Такого типа, стоящего на заднем плане, зато держащего все за яйца. У Иисуса был святой Петр. Ладно, своего шефа он не спас, зато его учение пропагандировал гениально[69]. У Фиделя Кастро имелся Че Гевара. То был просто образец бэкмена, хотя, в свою очередь, сам он не спасся, зато о шефе позаботился. А у меня теперь есть ты.
Заинтригованная девочка уселась на краешке стола. Это не ушло от внимания ни Ружицкого, ни Беаты. Удивительные перемены. Сам Ружицкий занял место в кресле.
— Ну ладно. Что тебе Ханка рассказала там, наверху?
— Немного. Но я, похоже, сама поняла законы сна. И то, как они действуют тут, внизу.
— Я впечатлен. Но это ведь всего лишь первая степень посвящения.
— А я узнаю и другие?
— Да, даже сегодня. Но поначалу мне нужно глянуть на некоторых других пациентов.
— Хмм, — задумчиво встала со стола Оля. — Тогда я иду спать. Можно мне подождать у Ханки?
— Ясное дело. Только умоляю, постучись сначала в дверь.
— Хмм, — все еще задумавшись, девочка остановилась возле двери. — Так кто же я такая? — Святой Петр или Че Гевара?
Ружицкий даже дернулся.
— Не знаю.
Оля протянула руку к дверной ручке и снова остановилась.
— Или Бестия с номером 666?
Игорь был в таком состоянии, что Ружицкий, который, что ни говори, привык к виду различных калек, даже вздрогнул. Он не был врачом и не знал, можно ли умереть от самого только чувства тотальной безнадежности, но как человеку ему казалось, что это было бы наилучшим решением.
— Ну, привет, — буркнул он еще от двери. — Спишь?
Игорь лишь прикрыл глаза. Он был слишком измучен ужасом, усиленным к тому же чужим окружением. У Ружицкого не было никаких идей относительно того, как вырвать парня из круга мрачной паранойи. Даже если бы он облил себя бензином и поджег себя посреди палаты — даже это могло не произвести ожидаемого впечатления. К счастью, установленный в палате кондиционер был один из самых лучших — так что последствий трагедии очень скоро нельзя было бы и вынюхать. Ружицкий поднял трубку стоявшего на столе телефона.
— Пришлите доктора Малого в VIP-палату… Да-да, со всем барахлом.
Он положил трубку и присел на стуле рядом с кроватью. Здесь даже стул был обит кожей.
— Ну ладно, прежде, чем сделать первый шаг, попробуем немножко химии.
Впервые за сегодня Игорь проявил какую-то тень заинтересованности.
— Морфий? — шепнул он.
— Блин, когда я схвачу того урода, который показал тебе, будто бы морфий может быть универсальным лечебным средством, то из его яиц Нагасаки приготовлю!
— Но таким лечебным средством он же является.
— Ну, является, так что?! — Ружицкий оттер пот со лба. — Ну, бляха-муха, он такой! И у меня нет никаких рациональных аргументов, чтобы убалтывать тебя, что тебе не стоит колоться насмерть. Вот нет у меня ни одного аргумента…
И тут Игорь его изумил:
— Вы слишком трезво рассуждаете, пан доктор.
Оба долго мерились взглядами, чувствуя некое восхищение противником. К счастью, это противостояние прервал приход доктора Малого. В шикарно обставленную палату вошла еще и медсестра, толкая перед собой больничную тележку на колесиках. Но, в отличие от того, что можно было увидеть в кино, эта тележка не пищала, установленные на ней стеклянные предметы не звякали. Станьчик особое внимание уделял мелочам и на средства не скупился
— Приветствую всех, — Малый приставил второй стул к кровати, а медсестра умела вставила концовку какого-то устройства в венфлон[70] в ладони пациента; после этого начала прикреплять ему к голове электроды ЭЭГ.
— Начнем с легкой химии, чтобы ввести тебя в хорошее настроение. Только это никакой не наркотик. Затем мы тебя усыпим, но, опять же, без помощи какой-нибудь химической дряни. Это всего лишь такая штучка с уменьшением количества кислорода в маске, заснешь сразу же. Как только ЭЭГ покажет, что ты вошел в фазу REM