– Святослав, милок, ты сегодня отлично постарался, – прошелестела бабушка, кладя на стол конфету в фантике. "Сладость – от Господа, а горечь – от дел человеческих", – вспомнилось вдруг.
Я кивнул, не поднимая глаз. Тело ныло, будто меня били камнями, как Стефана в Деяниях. Бабушка поняла – молча кивнула и уже почти вышла, но обернулась, словно вспомнив грех:
– Письмо тебе… – Она протянула конверт, пахнущий ладаном и страхом. – Прости, голова дырявая…
Конверт дрожал в руках. "И пришёл к тебе глас оттуда, которого ты не искал", – пронеслось в голове. Буквы "Алекса" полыхали, как огненная колесница Илии.
– Сжечь бы… – прошептал я, вспоминая, как дед читал: "Бойся Господа, Святослав, ибо гнев Его страшнее ада". Но пальцы уже вскрывали печать, как рану.
Пальцы, дрожащие как в лихорадке, разорвали конверт. Бумага зашуршала, будто змея, выползающая из рая.
"Ты не скроешься. Ни в церкви, ни в новом имени, ни в молитвах, что врешь, как Иаков, бегущий от Эдома", – витиеватый почерк Алексы жёг глаза. Координаты под текстом проступали, как шрамы. Рядом с рингом. "И пришёл Каин к Авелю…" – пронеслось в голове.
“Завтра. Пять часов” – стояло внизу. Час, когда Иисус воззвал: "Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?"
– Боже… – прошептал я, сжимая крест. Металл больно впился в ладонь – знакомая рана. – Не дай мне пасть…
Но голос внутри, тихий и ехидный, шепнул: "Поздно. Ты уже пал".
Вспомнилось, как дед читал мне Притчи: "Кто покрывает грехи свои, не преуспеет". А я покрывал их годами: кровь на ринге, деньги Серафима, предательство… Даже здесь, в храме, я оставался вором – украл чужую жизнь, чужую веру.
– Я хочу измениться, – сказал я иконе. – "Сердце сокрушённое и смирённое Бог не уничижит", – всплыло в памяти.
Но в ответ – тишина. Только тени от свечей ползли по стенам, как демоны.
***
Основные подготовления завершены. Пути отхода безжалостно обрублены. Осталось только дождаться завершения спектакля. Мне нужно видеть их лицо. Лицо Серафима, когда умрет его девушка, лицо Святослава, когда он узнает…
Они думают, что я сломалась. Что боль превратила меня в куклу. Но они ошибаются. Я перестроилась. Теперь я – хирург, а не жертва. И мой скальпель – это время.
– Доченька, что мне делать дальше?
– Делать? – Я рассмеялась. Мой голос начал перенимать металлические нотки, но я уже давно перестала обращать на это внимание. Что же делать дальше…
– Сценарий не предусматривает “если”. Фигуры расставлены:
– Пешки: утилизированы (статус: 48/50).
– Конь: завербован (Евгения – готовность сотрудничать 95:4%)
– Ладьи: нейтрализованы (Лена – 97,6% готовности к устранению).
– Короли: Серафим (функционирует), Святослав (функционирует).
– Королева: я (контроль – 100%).
– Завтра? – Мой голос звучит, как скрип ржавой проволоки. – Завтра я сыграю в шахматы. Серафим – белый король. Святослав – чёрный. Лена – пешка, которую они потеряли. А ты… – Я улыбаюсь, и это движение отзывается болью в скулах. – Ты будешь зрителем.
Он вздрагивает. Хорошо. Пусть боится.
– Конечно решится. Абсолютно все. У них нет ни единого шанса, чтобы противостоять мне. – Все фигуры на доске. Что бы он не сделали, я им поставлю мат. Они не смогут это предупредить. Всех пешек ты уже убрал, все более или менее значимые фигуры уже попали в коробку. Остались только четыре фигуры. Ты, моя верная лошадка, два короля…
Да, осталось только два короля. Как долго я добивалась этого, расчищая себе дорожку для мести. Ты даже не представляешь, как сильно я хочу уничтожить всю их жизнь. Также, как они разрушили мою.
Остались два короля…
И одна королева.
Глава 15
– Зачем… вы… – Слова разбились о стены подвала, как ледяные осколки. Зубы стучали так, что казалось, будто в голове бьётся молот. Воздух пах плесенью и ржавчиной, а от батареи, к которой приковали руки, тянуло сыростью.
Он не ответил. Только звук наполняемой воды – капли, падающие в ведро, – отдавался в ушах, как погребальный звон. Потом холод. Ледяной, режущий. Вода ударила в лицо, залила нос, рот. Я закашлялась, но кашель перешёл в хрип – горло саднило от криков, которые уже не могли вырваться.
Слёзы смешались с водой. Тело дрожало, как струна, но не от холода. От ужаса. Связанные ноги онемели, верёвки впились в запястья, оставляя багровые борозды. "Почему я?.." – мысль разрывала мозг, но боль от удара ведром по голове смазала её.
– Ты… слышишь… – прохрипела я, но голос сорвался на свист. Где-то в темноте скрипнула дверь. Шаги. Он приближался.
Мужчина. Тот самый из кафе? Кажется… кажется, он. Только глаза. Тёмные, как дуло пистолета.
– Пожалуйста… – прошептала я, но он не шелохнулся. Вместо этого опустился на корточки, глядя в упор. Его рука дрогнула, когда он поправил мне мокрые волосы. Не жестокость – боль. Его пальцы дрожали.
"Он тоже пленник", – мелькнуло в голове. Но тут же пропало, раздавленное новой волной боли. Где-то вдали звонил телефон. Или это пеленг сирены?
– Прости, девочка… – Его голос звучал, как скрип несмазанных дверей. Он не смотрел на меня. Только на ведро. Вода капала из крана – тик, тик, тик – будто отсчитывала мои последние минуты.
– Что… со мной… будет? – Слова разрывали горло, как стекло. Тело тряслось, будто я лежала в ледяном ручье, а не в подвале. Мокрая ткань платья прилипала к коже, рисуя на ней синие узоры.
– Тебя убьют. – Он налил ещё одно ведро, и в его руке мелькнул шрам – белый, как след от удара ножом. – Но сначала… тебя нужно привести в порядок.
– НЕТ! – крикнула я, но крик превратился в хрип. Тело забилось в судорогах, металлические звенья цепи впились в запястья. Эхо грохотало в ушах, как смех.
– Не подходи! – прошипела я, чувствуя, как горло наполняется кровью. Но он уже шёл.
Ледяная вода ударила в лицо. Я захлебнулась. Мир сузился до точки: холод, боль, ещё холод. Мысли разлетелись, как осколки.
– За что? – прошептала я, сворачиваясь в комок. Тело дрожало, будто я уже была мертва, а душа билась в агонии, не желая покидать плоть.
– Серафим убил мою дочь. – Его голос звучал глухо, как из могилы. – А ты… ты – последнее, что ему дорого. И он придёт за тобой.
Я засмеялась. Сначала тихо, потом громче – истерично, как сирена.
– Серафим? Придёт сюда? – Ха-ха-ха… – Слёзы смешались с водой на лице. – Он даже не заметит моего исчезновения. Я для него – пустое место. Пыль.
Мужчина замер. В его глазах мелькнуло что-то… человеческое. Но тут же погасло.
– Ты не понимаешь, – сказал он тихо, наполняя ведро. – Он сжёг бы мир дотла, лишь бы тебя вернуть.
– Врёшь! – выкрикнула я, но горло сорвалось на хрип. – Он даже не ответил на мои звонки…
– Он ответит, – мужчина присел рядом, и я увидела его руки: шрамы, похожие на следы от верёвок, или проводов. – Прости. Если бы я не выполнил приказ…
– Кого? Кто тебя послал? – Я дёрнулась, но цепь впилась в кожу.
Он не ответил. Только встал, поднимая ведро. Вода плеснула мне в лицо, и в этот раз я не смогла сдержать стон. Холод проникал в кости, как кислота.
– Скоро всё закончится, – прошептал он. – Ты даже не почувствуешь…
– Трус, – прохрипела я. – Ты боишься её больше, чем смерти.
Он замер. Пальцы, сжимающие ведро, побелели.
– Ты не знаешь, чего я боюсь.
Новое ведро. Новый холод, от которого мышцы сводит в судорогах, как провода под напряжением. Каждая клетка кричит, но я уже не чувствую боли – только онемение, будто тело медленно превращается в лёд. "Зачем они тянут?" – мысли путаются, как мокрые волосы. И тогда понимаю: это не пытка. Это спектакль. Они готовят меня, как куклу в витрине, чтобы Серафим увидел… "Что? Моё унижение? Смерть в прямом эфире?"
Мужчина уходит, оставляя меня в темноте, где даже мысли гниют, как подвальные грибы. Я считаю минуты по каплям воды – тик, тик, тик – пока не теряю счёт.
***
На следующий день он возвращается с ошейником. Металл поблёскивает, как шея робота, а красная лампочка мигает, словно глаз демона в аду. Это не просто пытки – это шоу. Моя агония транслируется кому-то, кто смеётся сейчас, глядя, как я трепыхаюсь в ловушке.
– Встань, – командует он, и голос звучит почти извиняюще.
Ноги, наконец, свободны, но они не слушаются – словно их заменили деревянными протезами. Верёвки оставили на лодыжках багровые узоры, похожие на штрих-коды. "Я – товар. Последний подарок для Серафима".
– Зачем тебе это? – шепчу, глядя на его руки.
Он не отвечает. Только лампочка начинает мигать чаще.
– Скоро он придёт, – говорит мужчина, избегая моего взгляда.
И впервые за всё время я слышу в его голосе не приказ – мольбу.
Следом были наручники. Он долгое время копошился с замком, а я послушно принимала свою судьбу. Стараясь не делать ни единого лишнего движения, даже стараясь не дышать.
У меня просто не было сил. Холод сковал не просто мои мышцы, он сковал мою душу.
Вот только так думал мой похититель, но уж точно не я.
Как только мои руки освободились, а он попытался нацепить на меня ошейник, я со всей силы ударила его между ног. Послышался сдавленный стон, а я устремилась бежать. Во мне вновь загорелся огонек, та самая маленькая надежда, что теплилась во мне все это время. Еще чуть-чуть. Выход был не так далеко. Ноги слабо слушались, но я продолжала бежать. В голове был лишь этот проход, за которым должна была быть свобода. Пару метров. Совсем чуть-чуть…
Но мои надеждам было не суждено сбыться. По моему телу прошелся разряд электричества, отчего у меня подогнулись ноги, заставляя содрогаться все тело.
Я упала и приложилась головой об бетонный пол, едва не потеряв сознание. Но не спустила глаз с выхода. Все, что мне оставалось это просто ползти.
На одних локтях у меня получилось преодолеть еще полтора метра, как вдруг почувствовала, что меня тянут вверх.
Он не произнес ни единого слова. Даже стона не услышала. Вместо этого он одним движением нацепил мне ошейник. Послышался щелчок, и начало тихонечко пищать, отмеряя секунды.