Внезапно свет ударил в лицо – белый, стерильный, как в операционной. Мы застыли, ослепшие, словно кроты, вытащенные на поверхность. Светильники тянулись вдоль коридора, образуя стрелу, ведущую в никуда. “Ловушка”, – мелькнуло в голове. Но ноги уже шли вперед, подчиняясь магнетизму этого места.
Стены бункера кричали. Не голосами – граффити. Имена, даты, рисунки: череп с розой во рту, надпись “Здесь мы все трупы”, нарисованный ключ, который невозможно повернуть. Стальные двери с номерами напоминали гробницы. “Идеально”, – подумала я. – “Чтобы спрятать тело, нужно место, о котором все забыли”.
– Не отставай, – бросил он, и в его голосе прозвучала нотка… нервозности? Страха?
– А ты уверен, что мы идем туда, куда нужно? – спросила я, кивая на дверь с выбитым номером “13”.
– Нет, – ответил он честно. – Но выбора у нас нет.
Свет давал нам лишь тот самый минимум, чтобы мы могли определить дорогу, но не более. Поэтому передвигались по прежнему осторожно.
Дверь открылась с гулом, похожим на вздох гиганта. Лампы мигали, как нервные глаза, выхватывая из темноты контуры кресла. “Садитесь”, – казалось, шептали стены. Святослав кивнул мне, но его кадык дёрнулся – даже убийца из детдома боялся этого момента.
В центре стоял он – отец Алексы. Его улыбка была точной копией её: холодной, расчётливой, с налётом безумия. “Милейший, ты опоздал, – сказал он, не шевеля губами. – Твоя месть – как часы с разбитым механизмом. Тик-так, Серафим. Тик-так”.
Пистолет в моей руке дрогнул. Пять секунд. Пять проклятых секунд – и пуля размозжит его череп. Но тут раздался крик.
– Серафим, нет! – Лена. Её голос – как нож, прорезающий туман.
Я обернулся. Лампа над ней вспыхнула, освещая сцену: она в ошейнике с мигающим красным глазом, а за её спиной – экран, где мелькали кадры. Мой отец. Его кровь. Смех Алексы.
– Удивительно, правда? – Отец Алексы встал, поправляя манжеты. – Ты пришёл убить меня, а вместо этого станешь зрителем. Ещё одной жертвой шоу.
Святослав схватил меня за руку.
– Не дай ему это, – прошипел он. – Это её голос.
Шёпот в моей голове нарастал, как гул сломанного холодильника. Лена стояла, как сломанная марионетка: синие губы, кожа цвета мела, ошейник мигает, будто насмешка. “Он превратил её в ледышку”, – мелькнуло в голове. Палец на курке дрожал.
– Милейший, ты уверен, что это твой единственный трюк? – процедил я, кивая на детонатор. – Или ты просто труп, который ещё не знает, что сдох?
Отец Алексы усмехнулся. Его палец погладил кнопку, как любовницу.
– Ты забавляешь, Серафим. Ты, должно быть, гордишься. Она умирает из-за тебя.
Святослав шагнул вперёд, и цепь на его руке звякнула – звук, от которого вздрогнули стены.
– Отпусти. Её. – Голос как лезвие гильотины.
– А когда вы насиловали мою дочь, вы тоже спрашивали разрешения?! – взревел мужчина. На его шее вздулась вена, а в глазах вспыхнул огонь, который я узнал: такой же был у Алексы перед смертью.
Лена вдруг закашлялась – хрипло, с кровью. Её пальцы вцепились в ошейник, ногти оставили борозды на металле. “Он не просто взорвётся… Это что-то хуже”, – понял я.
– Знаешь, что смешно? – Я усмехнулся, медленно опуская пистолет. – Ты даже не понял, что Алекса уже мертва. Ты воюешь с призраком, старик.
Его лицо дёрнулось. На миг в нём промелькнуло сомнение.
– Милейший, у тебя есть два варианта: – мой голос дрогнул, но я заставил себя улыбнуться. – Убей меня. Но отпусти её. Либо я сейчас выстрелю тебе в морду.
Отец Алексы замер. Его палец судорожно сжал детонатор, а в глазах вспыхнуло что-то… человеческое. На миг мне показалось, что он плачет.
– Просишь? – прошипел он, и в его словах звенела тысяча ножей. – Вы слышали её просьбы, когда рвали её на куски?!
Святослав шагнул вперёд, но я жестом остановил его. “Не сейчас”, – беззвучно проартикулировал я. На стенах бункера граффити “Спаси наши души” вдруг проступило сквозь грязь, будто само подземелье молилось за нас.
– Чего ты хочешь? – Святослав сплюнул кровь, и капля упала на крест, вытатуированный у него на руке.
– Хочу? – мужчина рванулся к Лене, вцепившись в её волосы. Ошейник мигнул красным – тик, тик, тик. – Хочу, чтобы вы сдохли так же, как она! Но медленно. Чтобы вы видели, как умираете!
– Не трогай её! – пистолет дрожал в моей руке. “Нажми на курок. Спаси её”, – шептал внутренний голос. Но взгляд Лены остановил меня. “Не смей”, – читалось в её глазах.
Он рассмеялся. Детонатор щёлкнул, как челюсти ловушки.
– Выстрелишь – взлетим все нахер. Ты готов сжечь её ради красивого жеста, Серафим?
Я опустил пистолет.
– Время – странная штука, милейший, – процедил я, не сводя пистолета с отца Алексы. – Ты тянешь его, как сломанные часы. Зачем?
Он не ответил. Вместо этого нажал кнопку, и свет взорвался, как тысяча солнц. Ретина горела, выжигая образы: белые стены, стальная дверь, колба с зелёной жижей, похожей на гной. “Это не комната. Это лаборатория”, – мелькнуло в голове.
Святослав застыл, уставившись на монитор. Его крест, вытатуированный на руке, дрожал, будто живой.
– Серафим… – прохрипел он. – Смотри.
Я обернулся. Колба. Внутри – не жидкость. Она. Алекса. Её лицо, искажённое в крике, кожа, сливавшаяся с проводами, глаза – чёрные дыры, полные ненависти. “Она не умерла. Её перезагрузили”, – понял я.
– Поразительно, правда? – Отец Алексы усмехнулся. – Вы убили мою дочь. А я дал ей новое тело. Теперь она – бог.
Лена застонала. Ошейник мигал в такт с монитором, где бежали строки кода.
– Выключи это, – рявкнул Святослав. – Или я…
– Или что? – мужчина рассмеялся. – Вы даже не понимаете, что стоите в самом сердце её нейросети. Вы – гости в её аду.
Я прищурился. На мониторе мелькнуло моё лицо – цифровая копия. “Она копирует нас всех”, – холод прошёл по спине.
– Ты монстр, – выдохнул я, целясь в отца Алексы. Палец дрожал на курке, но не из-за страха – из-за ярости. Колба светилась, как адский аквариум. Алекса плавала в зелёной жиже, её волосы расходились вокруг головы, как вуаль. Глаза были закрыты, но я знал – она видит. Всегда видит.
Святослав за моей спиной бормотал молитву, перебирая невидимые чётки. Его крест на руке дрожал, отражаясь в стекле колбы. “Он спасал души в детдоме”, – вспомнилось вдруг. Теперь он молился за то, чтобы кто-нибудь спас его.
– Знаешь, что самое смешное? – Отец Алексы расхохотался, и детонатор в его руке щёлкнул, как челюсти. – Вы думали, убили её? Вы только… перезагрузили.
Я приблизился к колбе. Стекло было холодным. На его поверхности – трещины, будто кто-то пытался разбить его изнутри.
– Ты тварь. Твоё место в аду! – Святослав сорвался на крик, но его голос звучал глухо, как из могилы.
– А вы? – мужчина усмехнулся. – Вы уже в нём.
Святослав упал на колени, крестясь так яростно, что кожа на лбу порвалась.
– Каким же уродом нужно быть, чтобы пытать людей, – прошипел я, целясь в отца Алексы. Пистолет дрожал, как живой. – Но чтобы засунуть дочь в банку…
Он не ответил. Только улыбнулся – той же улыбкой, что и Алекса в день нашего знакомства.
– Алекса, доченька… – позвал он, и голос его звучал, будто сквозь помехи. – Ты уже можешь выйти.
Помехи. Именно это слово пришло в голову, когда писк начался. Не звук – вой, как тысячи разбитых стёкол, как сигнал с того света. Динамики на потолке вибрировали, выдавливая из меня крик. Я закрыл уши, но волны проникали сквозь кости, будто звук был живым.
И настала тишина.
– Здравствуй, Серафим, – раздалось из колбы. Голос Алексы – тёплый, человеческий, с лёгкой хрипотцой, как в ту ночь.
– Этого не может быть… – выдохнул я, переводя ствол на колбу. Алекса по-прежнему плавала в зелёной жиже, но её глаза открылись. Чёрные, без белков – как экраны, на которые проецировалась её суть.
– О, это ещё не всё, – её смех звучал, как скрип старых дверей. – Ты ведь помнишь наш уговор?
Святослав за моей спиной зашептал молитву. Его крест светился в темноте – единственное святое в этом аду.
Глава 16
Тот день начался с тишины. Не с обычной, человеческой – с той, что звенит в лабораторных колбах, когда проваливаешься в данные, как в омут. Алекса стояла у дверей, пахнув ветром и молодостью. Её платье цвета синяка – фиолетовое, с разводами, похожими на электрические разряды, – колыхалось, будто живое.
– Опять работаешь? – спросила она, и я не сразу понял, что это упрёк.
На столе лежал протокол №23. Искусственный нейрон, вживлённый в мозг подопытного, сгорел за секунды. “Слишком человеческий”, – написал я в отчёте. Финансисты требовали результатов, но как объяснить им, что душу нельзя скачать?
– Ты даже не спросишь, куда я иду? – Алекса наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. Её духи пахли сиренью и озоном.
– Не сейчас, – буркнул я, глядя на экран. График пульсаций нейросети напоминал энцефалограмму умирающего. “Почему они не могут жить?”
Она ушла, хлопнув дверью. Я запомнил звук – как выстрел. Через час жена нашла меня в лаборатории.
Так проходили мои будни раньше… Алекса, почему я тогда не остановил тебя? Моя доченька, если бы тогда я уделил тебе больше внимания, то ничего этого не было бы! Я виноват перед тобой. Надеюсь ты сможешь когда-нибудь простить меня…
Когда часы пробили полночь, я понял: она не вернётся. Жена глотала таблетки горстями, а я звонил ей каждые пять минут, слушая, как автоответчик повторяет её голос. – её интонации, её смех, её жизнь – всё застыло в цифровой петле.
Полиция назвала это “бегством”. “Молодые часто сбегают”, – твердили они, не глядя в глаза. Но я знал. Знал, что её убили. Видел это в их взглядах – смесь жалости и страха перед тем, что они не смогут объяснить.
Жена умерла через неделю. Сердце не выдержало. Я стоял у её кровати, глядя, как монитор выводит прямую линию, и думал: “Они забрали их обеих. Но я верну её. Даже если ад замёрзнет”. Это обещание придавало мне сил, д