– … на зоне шкуру сдерут… – вдруг выпалил он. И тут меня осенило.
– Избавимся от трупа, – бросил я.
– Ты, блять, сдурел?! – он схватил меня за ворот, но руки дрожали. – Это не кошка под мостом! Это…
– Это ничто, – перебил я. – Пока мы не сделаем его чем-то. – Считай до десяти, Свят. Как учил дед.
Он замер, глядя на Алексу. Её волосы разметались по подголовнику, как венец. Красиво. Жаль, что холодно.
– Ты… ты же знаешь, что будет, если… – его голос сорвался.
– Знаю. – Я усмехнулся. – Но ты же веришь в ад, да? Там тебе и расскажут.
Святослав вдруг ударил кулаком по стеклу. Слабак. Раньше надо было бояться.
Я вышел, хлопнув дверью. Святослав застыл, как восковая фигура: крестился, бормотал молитву, а его пальцы судорожно сжимали чётки. Молись, пока есть время. Потом будешь каяться в другом.
Воздух пропах хвоей и кровью. Туман редел, обнажая чёрные силуэты деревьев. Здесь. Нужно спрятать её здесь. Но земля мерзлая – не закопаешь.
Внезапно услышал журчание. Ручей. Вода смывает грехи, да, Свят?
Меня скрутило рвотой. Желудок выворачивало, будто я проглотил раскалённые угли. Сам виноват. Ты же хотел её тело? Получи. Каждый спазм отдавался в висках: убийца, убийца, убийца.
Святослав в машине не шевелился. Только губы дрожали, шепча: “Господи, помилуй”. Помилуй? Поздно. Ты сам стал палачом.
Я шёл вдоль ручья, спотыкаясь о корни. Руки онемели, мысли путались. Как глупо. Ты же всегда контролировал всё. А теперь?
Тело Алексы в салоне… Её белое лицо, размазанная тушь… Она была лишь инструментом. Как и ты, Свят.
Но внутри всё горело. Не от адреналина – от стыда. С каких пор я чувствую это?
Болото затаилось в чаще, как гнилая пасть. Снег здесь таял, будто земля сама отплёвывалась от него. Идеальное место. Вода сожрёт всё – следы, запах, крики.
Я шёл назад, спотыкаясь о корни. Виски пульсировали, как будто в голову вкручивали раскалённые шурупы. Скоро всё кончится. Адвокаты, отцовские связи…
Святослав сидел в машине, уставившись на Алексу. Его глаза напоминали стёкла витрины – пустые, мутные. Чётки в руке застыли, будто их вырезали изо льда.
– Святослав, – позвал я, хлопнув дверью. Ноль реакции. – Я нашёл место. Болото. – Говори громче. Он теперь глух к жизни, как к молитвам. – Пронеслась мысль.
Он не шевелился. Только губы шептали что-то беззвучно, а взгляд прикипел к её лицу. Видит ли он в ней ангела или демона?
– Свят… – я тряхнул его за плечо.
Он дёрнулся, словно очнулся после удара током, и вдруг схватил меня за горло. Его пальцы дрожали, но хватка была железной.
– Ты… мы… – он задыхался, как рыба на льду. – Это ад, Серафим. Ты ведёшь нас в преисподнюю.
– Уже, – прохрипел я. – Теперь помоги мне. Или останешься здесь. С ней.
Он разжал руки. В его глазах плескалось безумие. Добро пожаловать в мою реальность, Свят.
Её глаза.
Они не могут смотреть. Она мертва.
Но взгляд пронзал, как лезвие. Пустота в зрачках кишела ненавистью, будто адский слизень полз по моей душе. Я захлопнул ей веки, но образ остался – выжженный на сетчатке. Ты сам хотел этого. Ты. Сам.
– Очнись! – рявкнул я, влепив Святославу пощёчину. Он моргнул, словно вынырнул из тины, и в его глазах мелькнуло осознание.
– Что мы наделали… – прошептал он, глядя на Алексу. Его пальцы судорожно сжали крестик.
– Запомни: сейчас мы спрячем труп и забудем. Ясно?! – заорал я, тряся его за плечи. – Одному мне её не утащить. Бери за ноги.
– Нужно сдаться…
– Взял за ноги, сука! – Он послушно наклонился, но руки дрожали, как у паралитика. Сломался. Как тогда, в детдоме, когда его заставляли красть.
Мы потащили тело к болоту. Снег под ногами хрустел, как кости. Святослав шёл, как на автомате: взгляд в никуда, губы шепчут что-то. Молитву или проклятие?
– Ты же веришь в ад? – бросил я, чувствуя, как желчь подкатывает к горлу. – Это наш билет туда.
Он не ответил. Только чётки в его руке щёлкнули, как счётчик апокалипсиса.
Двадцать минут. Или вечность? Святослав то и дело впадал в ступор, а меня выворачивало в кусты. Главное – дойти. Главное – сбросить груз.
– На счёт три… – прохрипел я. Он кивнул, как марионетка. Раскачивали её, как мешок с мусором. Бульк. Звук, от которого кровь застыла в жилах.
Тело тонуло медленно, будто болото смаковало каждую секунду. Смотри, Свят. Водяной забирает её в свои объятия. Телефон последовал за ней – блеснул в лунном свете, как последний крик о помощи.
Обратно шли, спотыкаясь. Мороз впивался в кожу, но дрожь не от холода. Это лихорадка вины. Или страх? Святослав шёл, уткнувшись взглядом в землю. Его чётки звенели, как цепь.
В машине повисла тишина. Не было слышно даже дыхания. Только липкий запах болота въедался в кожу, напоминая: теперь вы – монстры.
***
Я высадил Святослава у его дома.
– Если что – звони. Если кто спросит – молчи. Если сдашь… – Не сдаст. Таблетка сделала своё дело. Теперь он – мой.
Сколько дней прошло? Неделя? Месяц? Я пил, как никогда. Виски лилось в горло, как расплавленный свинец, но мысли всплывали, будто трупы в болоте. Нет раскаяния. Только страх решётки. Страх, что Свят сломается. Страх, что отец не узнает, не поймет, не примет.
Отец. Его лицо всплыло в памяти – холодный мрамор. Рука сама потянулась к бутылке.
Я засмеялся, и смех отдавался в стенах, как эхо выстрела.
Почему? Почему я всё ещё жду его одобрения? Он же превратил моё детство в ледник. Каждое “недостаточно хорошо” – как удар хлыста. А теперь я звоню ему. Как собака, возвращающаяся к хозяину с окровавленной пастью.
Палец застыл над кнопкой, но я нажал. Гудки. Один. Два. Три. Сбрось. Сбрось, пока не поздно!
– Слушаю, – голос отца звучал устало, будто я уже надоел ему. Как всегда.
– Отец… мне нужна твоя помощь. – Помощь? Или прощение?
Тишина. Даже дыхания не слышно. Он никогда не дышит, когда я рядом.
– Что случилось? – спросил он наконец. Холодно. Кратко. Как приговор.
– Это… сложно. – Сложно объяснить, как я стал твоей копией. Скажи, ты ведь также убил мою мать?
– Говори яснее.
Я сжал телефон до боли в пальцах.
– Я… возможно, влип в историю. Нужно, чтобы ты… прикрыл меня.
Он хмыкнул. Тот самый смешок, которым он встречал мои детские поражения.
– Ты уверен, что заслуживаешь этого?
Нет. Но я же твой сын. Твоя кровь. Твоя ошибка.
– Уверен.
– Хорошо. Завтра приезжай в офис.
И связь прервалась.
Глава 4
Будильник впился в мозг дрелью. Я потянулся к бутылке виски.
Стол был усыпан крошками и окурками. Моя империя в миниатюре: крохи вместо контрактов, пепел вместо прибыли.
Телефон мигал уведомлениями. Сообщения от партнёров: “Серафим Станиславович, по поводу сделки…”, “Нужно обсудить квартальный отчёт…”. Смешно. Они даже не заметили, что я пропал. Компания – змея, которая сама себя кусает за хвост.
Я встал, шатаясь, как пьяный матрос. В зеркале отразился незнакомец: синяки под глазами, щетина, треснувшая кожа на губах. Мой личный апокалипсис. Отец бы гордился.
“Хорошая компания работает без владельца”, – всплыла фраза из учебника по менеджменту. Верно. Моя – работает без души. Без меня.
Но сегодня нужно в офис. Отец ждёт. Интересно, он уже чувствует запах болота на мне?
***
Год.
Триста шестьдесят пять дней, наполненных виски и сожалениями.
Тот день всплывает в памяти, как труп в болоте – неожиданно, с тошнотворным бульканьем. “Сучий выродок”. Его слова звучат в голове, как приговор.
Он проявил эмоции… Всего раз, один-единственный раз. Когда я позвонил ему той ночью, голос его изменился… нет, не от страха. От отвращения.
– Ты – позор, – сказал он тогда. – Но я помогу.
И помог. Адвокаты, полиция, связи – всё как по маслу. Смазанному кровью. Но с тех пор – ни звонка, ни взгляда. Он стёр меня, как пятно с костюма.
Компания крутится, как заводная игрушка. Я – её тень. Интересно, он гордится мной? Нет. Он просто выполнил долг. Не потому что любил, а потому что надо.
Я налил виски. Лёд звякнул о стекло, будто смеялся. “Сынок, ты хотел моего внимания? Вот оно. Я купил твоё молчание.”
И плевать, что душа горит. Она же уже не чувствует боли.
Мы живём со Святославом “спокойно”. Если это можно назвать жизнью. Он теперь молчит даже в церкви, а я… я просто пью. Чем больше виски, тем меньше болит. Ложь. Боль просто становится тише.
Если бы не та ночь… Если бы я не разорвал её плоть, как дешёвую ткань… Нет. Не оправдывайся. Ты хотел именно этого. Чтобы отец увидел, на что способен его сын. Чтобы он почувствовал хоть что-то.
Стопка опрокидывается в горло. Огненная река. Горит? Пусть. Я уже привык к пеплу внутри.
Хочу бросить всё. Бросить эти жалкие попытки купить его любовь кровью и грязью. Но не могу. Он – мой воздух. Мой яд. Моя единственная причина дышать и задыхаться.
– Любовь, – хрипло смеюсь я в пустоту. – Все твердят: “Люби!” А я не хочу ничьей любви. Только его. Даже если для этого мне придётся спустить в болото сотню таких, как Алекса.
Но что дальше? Снова виски? Снова звонки “лучшим адвокатам”? Снова…
Мысли размываются. Отец, ты гордишься? Твой сын – чудовище. Твоё чудовище.
Планы роились в голове, как мухи над падалью. Но телефон вновь впился в мозг звонком. Не сейчас.
Второй звонок. Проклятье.
– Сука! – рявкнул я, швырнув пустую бутылку в стену. Стекло брызнуло, как кровь. Красиво. Как в ту ночь.
Третий звонок. Ноги запутались в проводах от колонок, я едва не рухнул в кучу бутылок. Горничная уберёт. Или нет? Она же боится меня, как и все.
Четвёртый звонок. Телефон лежал на столе, придавленный полотенцем, будто его специально спрятали.
– Да, слушаю, кто?! – прорычал я, не глядя на экран.
– Серафим… – голос Святослава дрожал, как натянутая струна. – Я так больше не могу…
Не можешь молчать? Или не можешь жить с тем, что мы сделали?