– Чего ты хочешь? – бросил я, опрокидывая остатки виски. Говори быстрее. Мне нужно придумать новый план. Новый способ заставить отца гордиться.
– Она… мне снится. Каждую ночь. Её глаза…
– Заткнись. – Они снятся и мне. Но я не ною, как побитая собака.
– Серафим, мы же убийцы…
– Мы? – я рассмеялся, и смех отдался в стенах, как эхо выстрела. – Ты – пешка. Я – король. А она… – она была лишь инструментом в нашей партии.
Святослав зарыдал. Слабак. Раньше надо было думать.
***
– Свят, что случилось? – бросил я, сжимая в руке осколок бутылки. Как его душа – острые края, которые ранят даже при прикосновении.
Он говорил, захлёбываясь словами: бессонница, кошмары, ангел, отворачивающийся с каждым днём. Слабак. Он верит в Бога, а я – в силу. В власть. В отца.
– …Бог покарает… – бормотал он, как мантру.
– Бог? – я рассмеялся, и смех отдавался, как скрип виселицы. – Ты же сам говорил: тело сгнило. Доказательств нет. Только твои сопли.
Но последняя фраза ударила, как нож:
– Я хочу сдаться…
Внутри всё похолодело. Нет. Только не это.
– Серафим… – его голос дрожал, будто лед под ногами. – Я больше не могу…
– Можешь. – Я подошёл ближе, чувствуя, как виски пульсирует в висках. – Ты помнишь, что было в той таблетке? – Ложь. Страх. Контроль.
Он замер.
– Ты думаешь, бог не узнает, что ты принимал наркотики, что ты убил человека? А он узнает! Узнает и все расскажет твоим верующим родителям! – Ты – моя марионетка.
– Но…
– Заткнись. – Я представил, как схватил его за горло, чувствуя, как пульс бьётся под пальцами. – Хочешь спать? Я дам тебе снотворного. Хочешь покаяния? Я куплю тебе церковь. Но ты не сдашься.
Он разрыдался.
– Серафим…
– Молись, Свят. Молись, чтобы я не вспомнил, как ты сам рвал её платье.
И он замолчал.
– А теперь слушай меня, – выплюнул я, и алкоголь в крови мгновенно превратился в лёд. – Ты думаешь, мы одни в этом болоте? – Ты – червь, Свят. А я – сапог. – Люди, которые прикрыли нас, едят таких, как ты, на завтрак. Имена? Ты недостоин даже знать их.
Он дышал в трубку, как загнанный зверь.
– Поэтому заткнись. Или я сам вырву твой язык. – Как тогда, с платьем Алексы.
– Прости, Серафим… – прошептал он, и связь оборвалась.
– Святослав! – заорал я, швырнув телефон. Экран треснул, как лёд на озере. Ирония. Ты тоже треснул.
Куртка натянулась на плечи, ключи впились в ладонь. Ноги несли меня вниз по лестнице, будто я снова мчался к тому проклятому ручью. Где ты, сука? У церкви? У дома? Или уже в полиции?
Холодный ветер ударил в лицо, но внутри пылал огонь. Если он сдастся… Нет. Я не позволю. Не теперь, когда отец почти поверил, что я – его достойный наследник.
– Святослав… – прошипел я, заводя машину. – Ты же помнишь, как кричала Алекса? – Как кричал ты. – Или напомнить?
Фары высветили дорогу, но в голове было темно. Что делать? Куда ехать? Ответ прост: туда, где пахнет ладаном и тленом. Он или молится, или сдох.
И то, и другое меня устраивает.
Дверь машины хлопнула, как выстрел. Ключ впился в зажигание, двигатель взревел, будто почуял кровь. Куда? Куда?!
Паника скребла мозг, как крыса в клетке. Если он в полиции… Если уже назвал моё имя… Руки сжали руль до боли. Нет. Он не посмеет. Не после той таблетки. Не после болота.
– Думай! – рявкнул я в пустоту. – Думай!
Его дом. Два полицейских участка. Север и северо-запад. Он пешком? Значит, ближе северо-запад. Там лес. Там тихо. Там…
Навигатор высветил маршрут, но я знал путь без него. Та самая дорога. Та самая ночь. Фары выхватили из темноты деревья – чёрные, как дула.
– Держись, Свят, – прошипел я, выжимая газ. – Если ты уже там… – Если ты покаялся… – Я сам стану твоим палачом.
Ветер завывал в окна, как голос Алексы. Она тоже звала на помощь. Ты слышал, Свят?
Святослав мог быть везде. И нигде. Моя теория – песок в руках. Он вышел из дома? Или ждёт меня в церкви с верёвкой на шее? Или уже признается полиции во всем?
Скорость росла. Стрелка спидометра дрожала, как нерв. Хорошо, что патрули не шныряют, как крысы. Если остановят… Нет. Не сейчас. Не тогда, когда отец почти поверил.
Я впился взглядом в дорогу, выискивая его силуэт. Идиот! Мы жили как тени год! Год! Но он сломался. Как старый стул под тяжестью вины.
– Сними трубку, сука! – заорал я в сотый раз, но ответом было молчание. Он уже в участке? Или молится?
Дорога выровнялась, и вдали показался участок – новенький, как игрушка. Скоро здесь будут копаться в нашем дерьме.
Педаль вжалась в пол. Машина рванула вперёд, будто чуяла запах страха. Свят… Если ты там…
Ветер завывал в ушах, как голос Алексы: “Помогите…”
Нет. Это не она. Это моя совесть. Если она вообще есть.
***
Удача. Ирония. Она всегда приходит, чтобы потом ударить сильнее.
Святослав стоял у ступеней, как приговорённый к смерти. Его фигура – серое пятно на фоне участка. Он даже не пытается бежать.
– Ты что творишь, сука?! – рявкнул я, схватив его за плечо. Голос сорвался на визг, но мне плевать. Только не здесь. Только не сейчас.
– Отъебись, – прохрипел он. Его глаза – пустые колодцы. Даже чётки на руке висели, как нити от спутанных молитв.
Я встал между ним и дверью. Как тогда, между ним и Алексой.
– Нужно поговорить. Спокойно. Контролируй себя.
– Ты не понимаешь… – его голос звучал, как скрип гвоздей по стеклу.
И тогда я увидел его лицо: синяки под глазами, будто он не спал год; порезы на щеке – следы ногтей или собственных рук? Он кается, всё это время кается.
– Свят… – я схватил его за ворот, вдавливая в стену. – Ты думаешь, тебе станет легче? А я? А наши “друзья”? – Те, кто прикрывал нас. Те, кто убьёт, если он сдастся.
Он молчал. Только губы шептали что-то. Молитву? Или признание?
– Ты сломался, да? – прошипел я. – Как тогда, с таблеткой. Как с платьем Алексы.
Он вздрогнул. Попался.
– Помнишь, как она кричала? – Напомни ему. Напомни, кто он. – Или тебе нужно видео?
– Давай поговорим, милейший, – процедил я, пытаясь отодвинуть его руку. – Успокойся. Нельзя здесь…
– Не сплю… – его голос сорвался на хрип. – Четыре месяца, Серафим! Четыре! А дома… – он задыхался, как рыба на льду. – Она кричит. Каждую ночь. Она! – И вдруг он рванул меня за грудь, припечатав к стене. Слёзы брызнули из глаз, смешиваясь с потом. Святослав. Мой палач.
– Пойдём в бар, – бросил я, сдерживая дрожь. – Виски. Водка. Всё, что хочешь.
– Да пошёл ты… – он разжал пальцы, и я упал, больно ударившись спиной. – Ты думаешь, я не пробовал? Молитвы, таблетки, водка… Ничего не гасит её глаза!
– Тогда бейся! – рявкнул я, поднимаясь. – Порвись с бандитами, как раньше. Я устрою конфликт – ты меня спасёшь. Как в старые времена!
Он вдруг ударил кулаком в стену – в сантиметре от моего лица. Брызги слюны летели в такт слов:
– Ты не понимаешь… Я… я предал Его. – Его пальцы судорожно сжали крестик. – Она… она…
Он не выдержит. Сломается. И потянет меня за собой.
– Ты думаешь, я не пытался? – Святослав шипел, как змея, прижатая к земле. Его пустые глаза прожигали меня насквозь. – Дрался, пока не падал… Но знаешь, что могу делать этими руками? – он сжал кулаки, и я услышал, как хрустнули суставы. – Только ломать. Кости. Жизни. Души.
– Психолог поможет, – бросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Как тогда, когда я уговаривал его принять таблетку. – Он сохранит тайны.
– Хуелог… – прошипел он, и кулак врезался в стену рядом с моим ухом. Ещё сантиметр – и я бы оглох.
Секунды замерли. Его дыхание – как пар от ядерного реактора. Он сейчас взорвётся. Или сломается.
– В церковь, – внезапно выдохнул он. – Сведи меня в церковь.
Церковь. Место, где его бабушка учила молитвам. Место, где он просил прощения за каждую драку в детдоме. Ирония. Там же он теперь просит прощения за убийство.
– Хорошо, – кивнул я, растягивая губы в улыбке. Пусть думает, что я согласен. Пусть верит в спасение. – Но сначала поклянись: никакой полиции.
– Клянусь… – прошептал он, глядя сквозь меня. Он уже не здесь. Он на коленях перед Богом, который его отверг.
И тогда я понял: вера – это ловушка. Для нас обоих.
***
Мы ехали молча. Святослав крутил чётки, будто пытаясь отмолить каждую секунду пути. Его взгляд метался по зеркалу заднего вида, как загнанный зверь.
– Мне кажется, она здесь… – прошептал он вдруг, и я сжал руль до боли в пальцах. Он слышит её? Или это уже моя паранойя?
Вздохнул. Глупо. Ты же сам списывал её крики на алкогольные глюки.
Дорога до церкви тянулась, как петля на осине. Ещё пара километров. Или шагов до эшафота?
– Молитвы знаешь? – спросил он, и в голосе мелькнула искра надежды. Как тогда, когда он верил в мою “таблетку”.
– Нет, милейший, привык своими силами проблемы решать. – Ответил я.
Он отвернулся к окну. Снег падал, словно пепел с небес. Ты думал, Бог тебя простит? А я думаю, как тебя остановить.
Я и в самом деле никогда не молился и не знал ни одну из молитв. Но, до этого дня, считал, что знание их… бесполезно. А этот еще так вздохнул, словно я нанес ему глубочайшую рану.
“Вы прибыли в пункт назначения”, – высветилось на экране навигатора.
– Благодарю, милейший, – хмыкнул я, обращаясь к бездушному устройству. – Жаль, ты не объяснил, как описать это место. Храмы, церкви… Архитектурная религия, одним словом. Никогда не понимал, что тут описывать.
У кованых ворот Святослав внезапно замер. Перекрестился, поклонился – будто включили невидимый выключатель благочестия. Я приподнял бровь:
– Милейший, мы что, в театре? Или это новый ритуал перед боями?
Он проигнорировал сарказм, жестом велев повторить. Пришлось изобразить крестное знамение, чувствуя себя участником дурного спектакля. Главное – чтобы Свят не сорвался, – напомнил я себе.
Внутри храма даже мой цинизм дал трещину. Витражи рассыпали по стенам жидкие солнечные блики, фрески смотрелись арт-инсталляцией от средневековых художников.