стекает в океан. Сэм смотрит мне в глаза и говорит:
— Ты, наверное, скучаешь по танцам, раз повесила пуанты над кроватью.
Я переставляю ноги в резиновых сапогах. Мои ступни превратились в ледышки после того, как я несколько часов провела на цементной палубе и мне на ноги не единожды выливалась холодная вода.
— Готов поспорить, что ты классная… — говорит он, глядя на меня с опаской и чувствуя, что это деликатная тема. — В смысле, классная танцовщица.
— Могла бы ею быть, — отвечаю я, пряча глаза. — В начале августа будет отбор, и, если я хочу попасть в танцевальный колледж, мне нужно сдать вступительные. Это первый шаг к тому, чтобы стать настоящей балериной. Но это самый разгар сезона, так что я не буду участвовать. Но, — поспешно добавляю я, — это не так уж и важно.
Так отчаянно я еще никогда не врала, и он на мои слова явно не ведется.
— Твой отец вообще знает об этом?
Я боюсь расплакаться. Плакать о такой ерунде, конечно, глупо. Но неужели никто не понимает, что для меня даже просто спросить у отца разрешения поехать — значит разочаровать его? Почему для меня это очевидно, а Салли, Иззи, Сельма — вот теперь еще и Сэм — считают, что это бред? Только Сэм этого не говорит. Он вообще ничего не говорит.
Сэм притягивает меня к себе поближе, и мне на долю секунды кажется, что он хочет меня поцеловать.
— У тебя весь нос в крови, — говорит он, проводя по моему лицу рукой в оранжевой перчатке. — Упс, кажется, я сделал только хуже.
— Ну, — говорю я, — ты и сам не чище моего. Давай я тебе помогу.
И я вдруг поднимаю шланг и пускаю струю воды ему в лицо. Он с криком хватает второй шланг, и у нас начинается настоящая водная битва. Краешком глаза я вижу, как папа качает головой и закрывает дверь рубки, чтобы туда не текла вода. Когда он заходит внутрь, я замечаю, как помрачнело его лицо. Как много он услышал?
Позже мы встаем на якорь в заливе Крофиш, и папа разрешает нам спустить «Пеликана» на воду и покататься до ужина. Сегодня обещали ветер, поэтому мы рано убрали удилища и спрятали их под крышу, но пока что не сбывается и малая часть прогноза. Сэм гребет, а я лежу на спине, опустив руку за борт, и смотрю, как вода покрывается рябью.
— Это мое любимое место, — говорю я Сэму. — Вон на той скале я впервые подстрелила оленя. С ее вершины можно увидеть все острова как на ладони. Когда я умру, я хочу, чтобы мой прах развеяли здесь.
— Ты самая странная балерина, что я когда-либо видел.
Я смотрю, как Сэм правит шлюпкой, которая его спасла. На нем дядина толстовка с надписью «If You Must Smoke, Smoke Salmon»[28]. Так странно видеть этого парня в одежде моих родственников, как будто мы создали его из ничего. Или пытаемся его переделать, ведь это мы его нашли. Я его нашла. Я гоню прочь мысль о том, что так, наверное, не очень хорошо поступать с человеком.
— Ты в порядке? — спрашиваю я его.
Он пожимает плечами, этому он тоже научился у папы и дяди. Видимо, жесты передаются с одеждой.
— Ты можешь мне рассказать, — говорю я, но это звучит так, словно я его принуждаю.
Он смотрит на меня с полуулыбкой. Я и не знала, что мне нравится, когда на меня так смотрят и улыбаются мне. Даже если не во все тридцать два зуба.
— Старая привычка… — произносит он и замолкает.
Я жду. Он пытается подобрать слова, но я уже знаю, что обычно это для него не проблема.
— Когда отец пропал, мне казалось, что я предаю его, если не думаю о нем каждую минуту… — Он делает такие длинные паузы между предложениями, что я задерживаю дыхание и жду, что же он скажет дальше. — И теперь я знаю, что его больше нет.
— Мне очень жаль, — это все, что я могу сказать.
— Дело даже не в этом. Просто… Я понимаю, что Хэнк на меня злится, но уже прошло много времени, а он меня не ищет. Может, он и не видел, что меня спасли. А вдруг он думает, что я мертв?
Ох.
Я должна что-то сказать, но что? О чем он, по-моему, думал? О том, что еще никогда так не развлекался, ведь теперь он чистит рыбу, вдыхает вонь от слизи, вытекающей из горбуши, и проводит время со мной? Я что, держу его за бездомного щенка? Папочка, давай его оставим, пожалуйста?
— Ну, думаю, папа может снова связаться с паромом, — я стараюсь, чтобы мой голос не звучал так, будто я считала, что он думает обо мне.
— Ты ревнуешь? — спрашивает Сэм. Но это больше похоже на утверждение, а не на вопрос.
— Нет, конечно.
— Правда? А такое чувство, что ревнуешь. Ну немножечко?
Я набираю в ладони воду из-за борта и бросаю в него, пытаясь скрыть то, что он прекрасно понимает.
— Слушай, — говорит Сэм, — кажется, у меня больше нет сухой одежды.
Он прав, и я перестаю брызгаться.
— Расскажи мне о твоих братьях, — прошу я.
Почему я продолжаю врать? Я понимаю, что он все время будет думать о них, но у меня такое ощущение, что он отдаляется всякий раз, когда мы могли бы стать ближе. Что плохого в том, что мне хочется, чтобы Сэм сказал, как он рад, что я его спасла, и что он никогда еще не был так счастлив, и чтобы потом он заткнулся и поцеловал меня наконец?
— Думаю, тебе стоит рассказать отцу про танцы, — говорит он. — Он тебя любит — это видно, и он хочет, чтобы ты была счастлива.
Я не понимаю, злюсь ли я на него, потому что мне стыдно за свои чувства, которые видны невооруженным взглядом, или же мне грустно оттого, что он скоро от нас уйдет. Или, может, мне хочется, чтобы папа помогал мне добиваться желаемого так же усердно, как он пытается помочь Сэму.
— Ты и двух недель не прожил на лодке, а уже думаешь, что все про нас знаешь? — огрызаюсь я.
На его лице появляется недоумение. Я и сама поражена тем, как легко эти слова вылетели из моего рта. Их как будто произнесла не я.
Но я в его жизнь не лезла; я не спрашивала, почему он сбежал и как он вообще оказался на пароме. А теперь он пытается мне указывать, будто знает моего отца лучше, чем я.
— Ты со мной разговариваешь как с идиотом, — говорит Сэм.
— Идиот — это слишком; скорее, как с оптимистом, который ошибается, считая, что убедить моего отца — это легко и просто. — Я пытаюсь говорить спокойным голосом.
Ну почему все пошло наперекосяк?
— Тебе нужно как-нибудь встретиться с моим братом Джеком, — говорит он, развернув «Пеликана» в сторону порта и взяв курс на то место, где стоит на якоре «Кальмар». — Я на его фоне тот еще пессимист.
Я тоже задела его за живое.
— У меня просто такая жизнь… сложная, — бормочу я.
— Ага, я и понятия не имел, что так бывает, — отвечает Сэм. — У меня-то не жизнь, а сказка.
Он принимается грести изо всех сил: на небе появляются тучи, а о борт «Пеликана» начинают биться небольшие волны.
Мы карабкаемся обратно на борт «Кальмара», и я слышу голос морского радиста, доносящийся из репродуктора на палубе:
— Морское судно «Матанаска» вызывает рыболовецкое судно «Кальмар». Как слышите, прием?
Папа отвечает:
— Я виски-альфа-джульетта-восемь-четыре-восемь-пять-кальмар. Вы десятый?
— Роджер, десятый.
Папа переключается с шестнадцатого канала, по которому можно вызвать береговую охрану, на десятый. Я представляю, как половина судов, вышедших в море, тоже переключаются на десятый. Просмотр мыльных опер, которые показывают по телевизору днем, рыбаки заменяют тем, что подслушивают чужие разговоры по радиосвязи.
Лицо Сэма бледнеет на глазах, о нашей маленькой ссоре он явно забыл.
Я привязываю «Пеликана» к корме «Кальмара», и мы подходим к дверям рубки. Не думаю, что папа слышал, как мы вернулись.
— Так вот, вы спрашивали про мальчиков? Они сами сдались, — произносит скрипучий голос из глубин радиоточки. — В Принс-Руперте.
— Получается, они отправились домой? — спрашивает папа.
— Нет, их должны были передать властям, и это дело личного характера — кажется, какие-то домашние неурядицы.
— Как давно они себя обнаружили?
— Около полутора недель тому назад.
Все это время Сэм был с нами, и я вижу, что он тоже пытается сосчитать в уме.
— Куда их могли отправить?
— Кажется, в дело вмешались социальные службы, и их сейчас переправляют в Фэрбанкс. Мы просто просматривали журнал вызовов и увидели, что вы этим интересовались.
Сэм задерживает дыхание.
Я жду, что папа скажет что-нибудь о Сэме, но он просто качает головой и говорит, что ошибся: этих мальчиков он не знает.
— Спасибо за информацию. Виски-альфа-джульетта-восемь-четыре-восемь-пять-кальмар, конец связи.
У Сэма такой вид, будто его сейчас вырвет. Но когда папа вешает микрофон обратно на крючок, Сэм говорит твердым тоном:
— Хэнк никогда бы не сдался. Никогда.
Слово Фэрбанкс, будто отскочив от стен рубки, эхом отдается в моей голове. Братьев Сэма отправили в мой город?
Сэм открывает дверь рубки.
— Вы ничего не сказали обо мне, — говорит он моему отцу.
— Это не моя тайна, — отвечает папа, который совсем не удивился нашему появлению. — Я хотел сначала посоветоваться с тобой.
Папа смотрит в окно. Мама его бросила, потому что, по ее словам, он неспособен заботиться о людях, а умеет обращаться только с лодками и моторами и еще убивать животных. Но она не права. Я знаю, что перебрать мотор — задача намного легче, чем принять решение, от которого зависит человеческая судьба. И тут меня осеняет: папа делает все это для Сэма, потому что знает, Сэм мне небезразличен. Папа делает все это для меня.
— Хочешь поехать на север и найти братьев? — наконец спрашивает папа.
Сэм молча кивает.
— Тогда завтра мы будем в городе, — продолжает папа. — Ты хорошо потрудился, и тебе хватит денег на авиабилет.
Наступает очередная бесконечно долгая пауза, и я думаю, как я буду без Сэма. Когда папа снова заговаривает, я едва слышу его слова.
— Элис тоже нужно вернуться в Фэрбанкс, если она собирается пройти отбор в колледж. Вы сможете полететь вместе.