— Ну, еще вершок — и…
Каждому было ясно, что хотел сказать шкипер.
Матросы валились с ног от усталости, у аадама же было такое чувство, будто он только что выбрался из парилки.
Шторма настоящего из всех этих наскоков так и не вышло. Вскоре ветер унялся, и часа через два от него остался лишь ровный бриз. Разодранный кливер заменили новым, и «Ева» продолжала бежать дальше.
— В середине лета погода постоянства не имеет, — сказал Аадам, обращаясь к Марту, который, распустив грот-топсель, слез по вантам на палубу и остановился перед шкипером.
— Послушай, Аадам, можно с тобой поговорить как на духу? — спросил моторист.
— Об этом бачке, что ли? Ну что ж, признавайся, исповедуйся в грехах своих, — произнес, как всегда медленно, Аадам.
Когда дверь каюты за ними захлопнулась, Март заговорил:
— В том-то и дело, что не в чем мне признаваться. Только ты распорядился, я тут же кинулся в машинное отделение и собрался уже разогревать головки цилиндров, как вижу — манометр у бачка стоит на нуле… Смотрю — вентиль открыл и воздух выпущен…
— Сам, может, забыл закрыть?
— Быть такого не могло, — уже недели две не притрагивался к нему, а если и дотронулся бы невзначай, то услышал бы шипение. Бачок, правда, немного прохудился, но ведь я каждый божий день докачивал его, чтобы всегда было нужное давление — на случай, если понадобится срочно завести мотор. Когда встали на якорь, я еще разок сбегал туда — все было в порядке. Нет, Аадам, нашелся человек, который открыл вентиль именно тогда, когда посудина стояла на якоре и было уже видно, что с моря наваливается шторм. Человек этот знал, что делал… Вместо того, чтобы передать судно государству, он задумал разбить «Еву» о шведские скалы.
— Что-то не верится… Неужто среди нас есть такой мерзавец?.. Но… если мы его найдем, отдадим в Таллине под суд! — заявил шкипер и в подтверждение своих слов стукнул кулаком по столу.
— Значит, решился все-таки в Таллин? — радостно спросил Март.
— А ты что думал, в Индию? — буркнул шкипер и тут же с живостью продолжал: — Увидишь, какой из меня еще капитан казенного судна выйдет… — И лицо Аадама засветилось в улыбке. — Вот будет смеху, когда я приду к главному пайщику и скажу: «Ну, земляк, теперь мы с тобой по части «Евы» одинаковые хозяева!»
— Слово мужчины, Аадам? Значит, в Таллин?
— Пусть так, если иначе не веришь.
Шкипер и моторист пожали друг другу руки. После чего Март снова заговорил о бачке:
— Я думаю, что это работа Андреса.
Брови шкипера сошлись, он с изумлением уставился на Марта.
— Чего напраслину несешь! Андрес на такое не пойдет, он у меня шестой год ходит…
— Никто, кроме него, из кубрика не выходил. Это было примерно за час до того, как повернул ветер. Андрес не первый год в море… Углядел, что надвигается шторм, пошел и выпустил воздух, решил, что «Ева» на одних парусах от берега не уйдет.
— В моторах он, конечно, разбирается, но… Нет, черт возьми! Не верю! — сомневался Аадам.
Однако Март стоял на своем и с жаром доказывал:
— Андреса я знаю. Человек он состоятельный, владеет половиной лодки, собирает деньги на ставной невод. В прошлом году возвели с отцом новый дом и все такое… Ты спроси, какие у него планы…
Лоб у Аадама вспотел, как всегда, когда он заходил в тупик со своими мыслями. Если бы речь шла об управлении судна, если б нужно было поднять паруса или сделать какую-нибудь другую моряцкую работу, он бы и бровью не повел, но тут… За всю жизнь не приходилось Аадаму иметь дело с преступниками, он не прочел ни одного криминального романа. Способностей в этой области у него, прямо сказать, не было. И все-же разум подсказывал ему, что Март прав: если кто-то намеренно открыл вентиль, значит, он самый что ни на есть противник новой власти, потому что все знали — суда теперь перешли к народу. Вот только кто же этот малахольный?..
— Слушай, Март, а на меня ты не думаешь? — вдруг выпалил Аадам.
Моторист засмеялся.
— Ты, толстобрюхий, и в люк-то не пролез бы.
Глаза Аадама затуманились.
— Что я тебе скажу, — произнес он растроганно. — За эти полчаса, когда «Ева» пребывала между жизнью и смертью, я понял, что… из всего на свете только две вещи мне самые дорогие — посудина эта и хуторок на берегу Хийюмаа… И еще: что одна дорога у меня — к Таллину…
Март слушал исповедь Аадама вполуха. В его голове уже возник план, как вывести на чистую воду виновника.
— Аадам, созови-ка ты парней и объяви им, что решил идти домой. Услышим, кто какую кто песню запоет… Тот, кто против, не утерпит, раскроет рот — и выдаст себя.
— А ты, Март, хитрец! Попробовать можно.
Они пошли на палубу и созвали матросов на корму, к рулевой рубке. За штурвалом стоял Пээтер. Ветер дул размеренно, и матросам не надо было заниматься парусами. Вверху невинно голубело небо. Солнце повисло всего в двух саженях над горизонтом.
— Да, летом море грузное, — гляди-ка, волны и в помине нет, — радовался Прийт.
— Я позвал вас сюда… кхм… чтобы объявить, что ни в какой Ботнический пролив мы не пойдем, а навостримся прямо к Таллину, где новая власть собирается записать судно на свое имя, — раздельно и внушительно произнес Аадам. И внимательно оглядел загоревшие лица матросов, задержав взгляд на Андресе.
Но тот с изумлением глядел на шкипера и громко воскликнул:
— Вот это дело! Новая власть — рабочая, а мы кто, в конце концов!..
— Ур-ра, буры! — кричал за штурвалом Пээтер. — У тебя, шкипер, голова все же варит!
Заспанное лицо Прийта расплылось в улыбке.
— И будет у нас на палубе три вахты, и… Придется тогда расширять кубрик на две койки…
План Марта явно трещал по швам.
«Ох, и хитрюга этот Андрес, прохвост он этакий!» — подумал Аадам и решил бить наверняка:
— Эй, Андрес, это ты выпустил дух из мотора?
Вначале смуглое лицо Андреса побледнело, потом залилось густой краской.
— Ты шутишь, Аадам, или всерьез?
— Какие там шутки, если чуть не напоролись на рифы! — серьезно ответил шкипер.
Тогда и Март решил нанести удар, который должен был заставить виновника сознаться:
— А чем ты занимался, когда выходил из кубрика, а?
— Гальюн навещал.
— Ну, конечно, дверь гальюна и люк машинного отделения находятся рядом, дорога у тебя могла быть одна, а дела — целых два, — съязвил Март.
— Дурни!
И Андрес Прассь ушел в кубрик, с треском захлопнув за собой дверь.
Приличия ради Аадам обратился и к другим:
— А может, это ты, Прийт?
— Да порази меня гром небесный, если я! — ответил матрос и по старому обычаю поднял кверху три пальца.
— Или ты, Пээтер?
— Я в моторе разбираюсь все равно как свинья в святом причастии — сжатым воздухом или чем другим он заводится, — ответил тот.
— Йоспель? — крикнул Аадам и сам же усмехнулся. Этому только свиные ножки варить, куда ему до вентилей и моторов…
Юку как-то сник и пробормотал:
— Табаку… По-людски даже курнуть не дают…
— Убирайся в камбуз! — закончил шкипер, и Йоспель побрел к себе.
Аадам на секунду задумался. Он чувствовал, что авторитет его здорово пошатнулся. «Дурни»… Но почему же он тогда ушел, если все другие дураки, а он один умный? Стыдно стало, что хотел погубить «Еву»… И шкипер не удержался:
— Сами видели, кто преступник! Убежал он… Но знайте: не будь я Пяртлираннаский Аадам, если по прибытии в Таллин не подведу этого человека под суд… Сам хотел извести судно вместе со всей командой, а еще обзывает дурнями! Вот мы ему и покажем дурня!
Матросы молча поглядели на дверь кубрика.
Аадам спустился в каюту. Все-таки его слово осталось последним. Хотя и Андрес ни в чем не признался.
Старый парусник ходко шел— под бортовым ветром, держа курс на Хийюмаа. Матросы, навалившись на поручни, хмурили лбы.
— Если такой бриз продержится до завтрашней ночи, глядишь, и таллинские огни засветятся, — произнес Март и многозначительно кивнул в сторону кубрика.
Шкипер хотел было уже забраться на койку, когда кто-то робко постучал в дверь. Аадам удивился. Такого еще за всю его двадцатилетнюю шкиперскую практику не случалось, чтобы кто-то на море постучался к нему в каюту. Матросы распахивали дверь ногой и вваливались без спросу. Поди, моряки не какие-то там маклерские рассыльные или торгаши — это те скреблись обычно за дверями, прежде чем решались войти.
— Кто там безобразничает? — крикнул Аадам и подумал про себя: «С утра до ночи одна канитель за другой!»
Но удивление шкипера исчезло, когда в каюту протиснулся Йоспель. У глупого и повадки глупые!
— Ну? — рявкнул Аадам, но тут заметил, что Юку очень уж робок и смущен, таким шкипер его никогда не видел. Парень несколько раз клацнул зубами, прежде чем смог выдавить слово:
— А… Андрес…
— Что Андрес? Говори! Или у тебя кляп во рту?
— Его… значит, на сук вздернут?.. — наконец выговорил Юку.
— А тебе какое дело? Если захочу, и под трибунал подведу! — с начальственной самоуверенностью заявил Аадам.
— Андрес не… не виноват, это я…
— Что?
От страха Юку был сам не свой. Отступил к двери, но передумал. Вдруг из глаз у него брызнули слезы, они, казалось, и язык развязали. Вперемежку со слезами и всхлипываниями выдавливались слова:
— Когда у меня кончился табак… я ходил по вечерам помогать Марту накачивать воздух… и получал у него за это на две закрутки, но потом…
— Что потом? — наседал Аадам.
— …У Марта самого выдался кризис с табаком, и он отказался от помощи… Вот я и подумал, что пойду и…
— Чертов баран! Что ты натворил?
С бесстрашием смертника Юку продолжал:
— …что пойду и выпущу побольше воздуху, чтобы Март не смог сам накачать… Тогда он опять позовет меня и даст табаку…
— Ох ты сатана морская! Треска ты безмозглая! Ох ты…
От злости у Аадама перехватило горло, и он, выставив кулаки, бросился на Йоспеля, но тот уже сообразил, что ему надобно делать, и, спасаясь от разъяренного шкипера, пулей выскочил на палубу…