— Не нужно. Это было в восемьдесят четвертом. Что ты хотел, сынок?
Черников выложил всю подноготную.
— И вот теперь я хотел бы знать, если это возможно, конечно, не заметили ли вы в том деле об убийстве девочки что-то необычного. Я понимаю, глупая просьба, но все-таки…
— Ничего она не глупая, — возразил Устинцев и взял паузу.
Продолжалась она довольно долго, видимо, начальник управления думал.
— Так, значит, Никитин сейчас у вас начальник убойного отдела?
— Так точно.
Снова пауза.
— Сынок, я тебе вот что скажу, а ты уж сам решай, как поступить. В восемьдесят четвертом году Никитин появился как свидетель на следующие сутки. Его привел отец. Мальчик утверждал, что в ночь убийства Меньшиковой находился у нее. Вернувшись к себе, он увидел человека, следующего от дома Меньшиковой. В сером плаще, правильно. Мы проверили. Никитин действительно был у нее в ночь убийства. Но мальчик выглядел неестественно, странно. Врачи констатировали у него шок. А убийца вскоре был найден. После задержания он признался, показал, как убивал, где и чем, назвал имена людей, которым продал вещи, похищенные из дома Меньшиковых. Показания этих свидетелей зафиксированы в деле.
— А как вел себя Никитин?
— Я видел его все два года, что шло следствие. Парнишка упрямо рассказывал сказки и стоял на своем. А сейчас он, значит, начальник отдела? Понятно… Ты сам доложишь руководству или это сделать мне?
— Дайте мне сутки подумать.
— Конечно.
— Можно задать вам еще один вопрос?
— Да без проблем, сынок.
— Как выглядел убийца Меньшиковой?
Описание, данное Устинцевым, противоречило тому, которое предлагал Никитин.
Поблагодарив собеседника и распрощавшись с ним, Черников отправился к себе. Никитин еще не появлялся.
— Накопал что? — поинтересовался Мишка, наливая кофе.
Черников рассказал о только что случившемся разговоре.
— И сколько ты уже этого добра выпил сегодня? — спросил он, приближаясь к чайнику со своей кружкой.
— С вами запьешь! — выдавил Саморуков. — Я не верю во все это. Скорее прав Никитин. Как бы не выяснилось, что Саша в восемьдесят четвертом своими оперскими способностями карьеру кое-кому чуть не испортил.
— Нужно что-то делать. Я попросил у Устинцева двадцать четыре часа. Осталось двадцать три.
— Бред!
— Бред! — воскликнул Саморуков, усаживаясь за стол. — Ты только при Саше веди себя раскованно.
— Нам нужно поговорить с ним.
— Послушай, он же дал приметы убийцы: брови белесые, бесцветные, губы тонкие, подбородок острый, верхняя губа чуть выдается над нижней. Почему мы не должны ему доверять?
Черников вздохнул и некоторое время сидел как приговоренный к смерти. Потом Саморуков вдруг стал замечать в нем странные превращения. Сергей поднял голову, глаза его блестели как хрусталь.
— Саморуков!..
— Что?
— Повтори описание.
— Брови белесые, бесцветные, губы тонкие, подбородок острый, верхняя губа чуть выдается над нижней. Продолжать?
— Саморуков, ты чье описание сейчас выдал?
— То, которое предлагает Никитин! У тебя провалы в памяти?
Саморуков сел. Кофе выплеснулся из его кружки и залил какой-то документ на столе.
— Вот так начнешь переворачивать истории тридцатилетней давности и встречаешь в них знакомых тебе людей, — хрипло пробормотал Сергей. — Никитин описал сам себя.
— Значит…
— Значит, Никитин считает, что в смерти девочки повинен он. Мог остаться у нее, но ушел. Всю жизнь он ищет убийцу, ориентируясь на собственные приметы.
— Верно, — подтвердил Саморуков. — Но есть еще одно «значит».
Черников почесал подбородок и покачал головой.
— Вот почему Устинцев дал мне сутки. Завтра он сам сообщит Смыслову, что отделом по раскрытию тяжких преступлений ГУВД Слянска руководит нездоровый человек.
Эпилог
Черников, Саморуков и Стариков сидели на лавочке, укрытые зарослями сирени. Сквозь них было хорошо видно, как к мужчине в черной рубашке, склонившему голову, выражавшему почти собачью преданность, подходил доктор Шостак. Пустырь за центральной психиатрической лечебницей был идеальным местом для встречи. Окруженный лесом с одной стороны и зарослями сирени с другой, он словно представлял собой сцену, на которую вышли участники этой истории.
Телефоны оперов были отключены. Они знали, что Никитин потерял их и сейчас ищет. Любой звук был опасен. Даже вибрация мобильника в кармане кого-то из оперативников ставила под угрозу срыва встречу Шостака и Макеева, и без того осторожных.
— Как ты догадался, что они встретятся здесь? — тихо спросил Стариков.
— Я этого не знал, — прошептал в ответ Черников. — Сорок минут назад мне на сотовый позвонил один из докторов и сообщил, что на пустыре был замечен Шостак. Кто бы мог подумать, что сюда же явится и Макеев?!
— Он бы не явился, — пробормотал Саморуков. — Если бы знал, что сейчас произойдет.
— Как бы он ни опасался за свою жизнь, доктор для него все равно хозяин.
— Но им необходимо было заранее договориться о встрече.
— Вовсе не обязательно, — сказал Черников. — Пустырь за больницей — лучшее место для обитания Макеева. Сюда никто не приходит. Его нужно было сразу здесь искать. А Шостак понял это раньше нас.
Некоторое время они наблюдали за тем, как врач и пациент разговаривали.
— Он не убьет его сразу, — заметил Черников. — Шостаку нужна информация. Понятно, что из Макеева много не выжать, но хоть что-то.
— Я хочу вас спросить.
Услышав это, Черников и Саморуков посмотрели на Старикова.
— Через двадцать часов Смыслову позвонит Устинцев из Арманска. Если мы сейчас задержим Шостака и Макеева, то это станет подтверждением его слов. Потому что Никитин и тогда будет стоять на том, что убийца — тип в сером плаще. Если же мы их сейчас не возьмем… Что будем делать?
Опера помолчали. Черников медленно, словно нехотя, вытянул из кобуры пистолет.
— Шостак вооружен.
— Значит, берем? — уточнил Стариков. — Этим мы подписываем Саше приговор. Его тут же отправят на аттестационную комиссию.
— А потом и на медицинскую, — добавил Саморуков. — Повод найдут. А психолог будет очень пристрастен.
— Разве мы можем позволить Шостаку и Макееву уйти, что бы ни стояло на кону? — спросил Черников.
Решение нужно было принимать сейчас. По движениям Шостака было понятно, что он получил все, что хотел, и теперь думал, как сделать то, ради чего встреча и планировалась.
Опера передернули затворы и бросились сквозь заросли сирени.