В Запасном мире что-то было не так. Общество здесь глубоко средневековое, а вот оружие из последующих эпох. В земной истории кремневые замки вошли в обиход позже, а патрон с капсюлем – вообще в девятнадцатом столетии. Кто здесь и зачем подталкивает прогресс? Или у меня паранойя?
Я не стал думать над этим – некогда. Обстановка не располагала. Рассовав пистолеты, какой куда, я принялся потрошить бюро. Бумаг в нем не оказалось, если не считать стопки чистых листов. Ее я вытащил и положил на стол – пригодятся. Зато в ящиках обнаружились порох, пули, мешочки с гильзами и капсюлями, а также снаряженные патроны. Все это я выгреб и свалил на стол.
Бумаги нашлись в сундуке. Их было много, разных. Аккуратно сложенные стопкой и свернутые в трубочки. Была и книга – толстая, в кожаном переплете. Я полистал страницы: бухгалтерский учет. Кому заняли, сколько, размер возвращенного долга, доход… Позже разберемся. Я выложил бумаги на ковер и занялся кожаными мешочками. Их в сундуке нашлось много: больших и маленьких, рассортированных по размеру и весу. Я заглянул в некоторые. Золото, серебро, медь. Касса…
Стащив со стола скатерть, я побросал в нее мешочки и связал узел. Кошелек с пояса толстяка сунул в карман. Перед этим в него заглянул: на первое время хватит. Боеприпасы и бумаги я увязал в кусок ткани, выкроенный из плаща толстяка. Вскинул узлы на плечи. Тяжело, однако! Ладно, своя ноша не тянет, а мне пора. Сбросив узлы на стол, я поймал «светляк» и загасил его. Постоял, пока глаза не свыклись с темнотой. После чего, подобрав ношу, двинулся к выходу.
Двери закрывать я не стал – незачем. Утром прислуга найдет труп и позовет стражу. Какой будет версия? Толстяк убит ножом слуги. Вскрыт сундук, пропали деньги и документы. Что подумают? Правильно! Мастера Иззи зарезал немой, после чего, забрав ценности, сбежал. Логичный и всем понятный мотив. В Запасном мире следствием не заморачиваются. Немого станут искать, но не найдут. Река тайн не выдает.
Плыть домой пришлось против течения. Но руки у меня сильные, выгреб. Причалив к мосткам, я отнес в дом узел с бумагами. Мирка встретила меня стрекотом. Взлетев на плечо, попыталась лизнуть, но, ощутив вкус сажи, чихнула и заругалась. Я погладил ее, снял с плеча и пустил гулять. После чего, скинув узел на лавку, прихватил топор и вернулся к реке. Отогнав лодку к недалекой заводи, промерил глубину веслом и опустил в воду узел с монетами. Он ухнул на дно, всколыхнув водоросли. Те поколебались и снова вытянулись на поверхности. Теперь, чтобы найти клад, надо очень постараться. Я вернулся к мосткам, достал весла из уключин и одно за другим зашвырнул к середине реки. Затем топором проломил днище лодки. Снизу забил ключ. Бросив топор на мостки, я подвел лодку к их краю, выбрался, и уперся в корму ногами. От толчка лодка пролетела с пяток метров, затем замедлилась, но все же выбралась на стрежень. Течение подхватило ее и унесло. Вот и ладно. Теперь, если и найдут, то ничего не докажут.
Подобрав топор, я вернулся в дом, где, заперев дверь, подвесил «светляк». Боеприпасы с «Дерринджерами» я сгрузил в сундук, запер его и занялся бумагами. Просмотр не затянулся: ничего интересного. Расписки, заемные письма, купчие… Я свалил их в горн и поджег. Затем взял книгу, присел рядом и, выдирая листы, стал бросать в огонь, предварительно их просматривая. Тросканцы учитывали каждый пенни. Если верить записям, они вытянули из провинции за пять лет почти десять тысяч крон. Огромные деньги! Чернорабочий здесь получает пять силли в месяц, ремесленник – до десяти, столько же отпускают солдату. Сюда входит питание, обмундирование и жалованье. За тысячу крон можно купить поместье, причем приличное, дающее право на титул. Вот ведь пиявки! Правильно сделал, что убил.
Как явствовало из бумаг, выручку отделение в Иорвике отправляло в столицу. Я успел до инкассации. Согласно книге на дне сейчас лежали свыше тысячи крон в золоте, серебре и меди. Плюс оборотный капитал. Блин! Когда утихнет шум, присмотрю себе поместье. Заживем! Балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки… Я хмыкнул. Шуберта здесь нет, и французских булок – тоже, но это пустяк. Заберу Иллинн с детьми, сделаю ее домоправительницей, детям подберем учителей. Да я сам их буду учить, чтобы не скучать. Железяки пусть идут в пень! Они мне в Руднике надоели, и вообще я ленивый. Буду сидеть в кресле и глядеть, как пейзане жнут ниву. Или ниву пашут? Без разницы. Смотреть, как другие работают, – удовольствие. Тем временем пересмотрят приговор, и я вернусь в Россию. На прощание подарю поместье Иллинн. Сделаю Тибби черром…
Я зевнул и бросил обложку в огонь. Она задымила, запахло горелой кожей. Я добавил углей, достал кошелек Иззи и высыпал из него монеты. Пустой кошелек отправился в огонь. Пока все догорало, я стащил рубаху и умылся в бочке. Рубаху швырнул в угол – Салли постирает. Размешав в горне пепел, загасил «светляк». Спать хочется.
Разбудил меня Тибби. Он молотил в дверь так, что я чуть не спрыгнул культями прямо на пол. В последний миг спохватился, натянул штаны и прикрепил протезы с сапогами. Рубашку надевать не стал – жарко.
– Мастер Айвен! – зачастил мальчик, едва я открыл дверь. – Скоро полдень, а вы не открываете. Салли приходила и ушла. Мы тревожились.
– С чего? – зевнул я. – Дверь закрыта, значит, я в доме. Ночью дежурил, поэтому днем сплю. Зачем будить?
– Простите, мастер! – смутился мальчик. – Я подумал… Вы же ничего не знаете! Убили главного тросканца!
– Да ну? – изобразил я удивление. – Кто?
– Немой слуга. Забрал деньги, бумаги и уплыл. Лодку нашли в миле от Иорвика. Он проломил ей дно, но лодку, полузатопленную, прибило к берегу.
«Быстро они!» – подумал я.
– За немым выслали погоню. Но многие сомневаются, что поймают. Почему он так сделал, мастер?
– Наверное, из-за денег.
– А бумаги зачем?
– Из-за гадючества – хотел отомстить. Наверное, его обидели. Думаю, бумаг уже нет. Он их или сжег, или в реку выбросил.
– В городе тоже так говорят. Грех, конечно, но люди радуются: тросканцам многие задолжали. Мастер Зак закрыл лавку и отпустил меня домой – покупателей нет. Все празднуют.
– Это правильно! – согласился я.
Тибби внезапно умолк и уставился на мою грудь.
– Мастер…
– Пулевые раны, – сказал я с досадой. – Давно зажили. Ничего страшного.
– Я не знал, что вы воевали.
– Пришлось. Вот что, – я полез в карман и достал кошелек, – если у всех праздник, то и нам не грех. Купи продуктов и приходи с мамой и девочками. Не забудь про сладости. Будем веселиться.
Тибби зажал монеты в кулак и убежал. Я вернулся в дом, где умылся и оделся. После чего выгреб из горна золу и выбросил в реку. Девочки у Иллинн глазастые, заметят, что жег бумаги.
Праздник кипел, когда в ворота заколотили. Тибби вскочил, но я знаком велел ему сидеть. Если это стража, лучше самому. Не стоит пугать детей. Но это был Лэнс. Он держал на поводу оседланных коней.
– Опять съёрд? – вздохнул я.
– Нет, мастер! – покрутил он головой. – Черра…
– Что с ней?
– Жар, лихорадка. Не встает.
«Что ж вы такие квелые? – огорчился я. – Испортили праздник!»
– Мэгги просит поторопиться, – добавил Лэнс, заметив выражение моего лица. – Черре худо.
«Сам за нее не просишь, – подумал я. – Ну да. Чего горевать о злючке?»
– Я скоро!
Сообщив гостям новость, я поручил им Мирку и забежал в дом, где захватил медицинскую сумку. Есть у меня такая: Тибби сшил. На клапане, как положено, красный крест. Аппликацию делала Салли, а после спрашивала, что она означает…
К дому Оливера мы доскакали вмиг. Лэнс увел коней, а выбежавшая Мэгги повела меня в дом. Я удивился, что этим занимается кухарка, но забивать голову не стал. Не наше дело.
Покои Бетти размещались неподалеку от отцовских. Меня там ждали. На столике у кровати стоял тазик с водой, лежало полотенце и присутствовал подсвечник. Пока я мыл руки, Мэгги зажгла свечи. Как только я закончил, она взяла подсвечник и направилась к кровати. Толковая у Лэнса жена.
Бетти выглядела неважно. Красные пятна на щеках, мутный взгляд и обметанные губы. Я положил ей ладонь на лоб. Она вздрогнула. Когда у человека жар, прикосновение прохладной руки болезненно. Так… Температура под сорок. Точнее не определишь, градусника у меня нет. Имплант такой функцией не обладает. Я склонился над больной.
– Покажите язык!
Она высунула его на всю длину. Обложен. Я сделал знак Мэгги приблизиться.
– Теперь откройте рот и скажите «А-а!».
– А-а…
Горло красное, но налета нет. Ангина? Похоже, но лучше проверить.
– Снимите с нее рубашку!
Мэгги метнула в меня возмущенный взгляд.
– Делай! – приказала Элизабет.
Голос у нее был слабым, но твердым. Правильно. Не хватало, чтоб кухарки указывали доктору, епть!
Мэгги поставила подсвечник и оттерла меня в сторону. Рубашку она снимала, загородив хозяйку спиной. Я усмехнулся. Чего я там не видел? Мэгги закончила и отступила. Бетти сидела, опираясь на подушку, укрытая одеялом до пупка. Выглядела она смущенно. Ну да, здесь носят платье под горлышко и подолы до земли. Оголиться перед чужим мужчиной – срам. Но я врач. Типа… Я разглядел девичью грудь капельками и мелкие конопушки на плечах. Ребенок…
Шагнув ближе, я приложил ухо к груди девушки. Стетоскопа у меня нет – не оказалось в коробках. Да и зачем он? Самому себя слушать?
– Дышите, черра!
Она подчинилась. Так, хрипов нет.
– Повернитесь ко мне спиной!
И на спине у нее конопушки. Забавно.
– Дышите! Все. Можно одеваться.
Пока Мэгги хлопотала, я достал пузырек – специально пересыпал в него пилюли из блистеров – и вытряхнул на ладонь парочку.
– Держите!
Мэгги подставила руку.
– Одну принять сейчас, запив водой. Вторую – завтра утром. В остальном – обильное питье и покой. К вечеру больной станет лучше, но пусть лежит. Завтра можно вставать. Пилюли выпить обязательно. Все.