Меня посетила безумная мысль. Сейчас он достанет пистолет (брось, никакого пистолета нет), не останавливаясь, поднесет его к виску (нет там пистолета, точно нет) и выстрелит. И упадет лицом вниз, и будет безвольно ждать, когда я подбегу к нему и переверну лицом к небу. Да нет же там никакого пистолета, подумала я, уже собираясь крикнуть, чтобы он этого не делал.
Он достал шоколадку. Большую шоколадку. С хрустом ее развернул и пошел дальше, откусывая куски на ходу. Так он шел, пока не пропал за стеной кустарника.
До работы меня подвезла Юля.
Когда я возвратилась во двор крематория, все, кто приехал проститься с Иваном, уже отбыли. Я не увидела ни одного знакомого лица среди участников следующих похорон.
Юля окликнула меня, когда я открыла кошелек и принялась подсчитывать наличность. И решала – могу я себе позволить такси, чтобы успеть на работу к назначенному часу? Впрочем, что тут было считать… Должна успеть, даже если придется отдать последние деньги.
– Надя, ты? – прозвучало у меня за спиной.
Я оглянулась и едва узнала ее – эту холеную, безупречно выглядевшую девушку, которая при первом знакомстве показалась мне похожей на фотомодель. Юля постарела за тот день, который прошел с нашей первой встречи. Осунулась, подурнела, ее гладкая кожа приобрела какой-то нездоровый, землистый оттенок. Она была ненакрашена, да и какая косметика выдержала бы потоки слез? А слез она пролила немало – глаза опухли и она едва глядела на меня. Я вдруг подумала, что она, должно быть, старше Ксении, хотя раньше казалась совсем девчонкой.
– Я не заметила тебя, – хрипло сказала она, подходя ближе. Голос у нее садился, будто Юля была простужена. – Ты опоздала?
– Я была тут с самого начала.
– Значит, я тебя просто не разглядела. – Она достала носовой платок и яростно вытерла уже сухие глаза. – Боже мой, как же я поведу машину… У меня все расплывается, и голова… Голова болит ужасно.
Юля сказала, что сама не ожидала, что будет так убиваться в крематории. Что если бы устроили нормальные похороны, все бы обошлось. Она к таким церемониям привыкла – ей уже приходилось хоронить родственников и знакомых. Но это…
– Как будто сожгли мусор, – прошептала она. – Под музыку отправили в топку. И все. Черт, это все! А все они поехали на дачу и сейчас напьются напоследок. И это все, боже мой…
Она спрятала платок и взглянула на меня, будто ожидая, что я стану ее утешать. Я не стала. И тут Юля заметила мой странный вид. Думаю, было на что посмотреть – мокрые волосы, горящие щеки, снег, набившийся в ботинки, вся одежда в пятнах. Снег был даже в карманах моей куртки, и теперь я его оттуда выгребала.
– Господи, где это ты так уделалась? – воскликнула она прежним тоном, чуть язвительным. Вероятно, по-другому говорить просто не умела.
– Была в лесу, – мрачно ответила я.
– Что, сейчас?
– Да, прямо сейчас. Грибы искала. – Я взглянула на часы (циферблат запотел изнутри, ох, они сломаются!) и спросила, не собирается ли Юля ехать в центр. Та подняла брови:
– В общем, нет, но если тебя надо подбросить… Идем.
Избавиться от снега, тающего в ботинках, мне удалось только в машине. Я уселась на переднее сиденье, открыла дверцу, разулась и долго вытряхивала обувь. Юля тем временем густо напудрилась, накрасила ресницы и губы. Но вид у нее все равно был странноватый и какой-то подавленный. Мы тронулись в путь и некоторое время молчали. Потом она сообщила, что видела Женю.
– Я тоже его видела, – созналась я.
– Вы так и не помирились?
– Нет. И вряд ли помиримся.
Она стрельнула взглядом в мою сторону, перехватила руль повыше и вздохнула.
– А он неплохо выглядит. И стрижка ему идет.
Я подумала, что как бы она ни горевала, а Женину стрижку успела заметить. Значит, скоро придет в себя. Юля вела машину не очень уверенно, было понятно, что ей редко приходится это делать. Да и машина – старая, непослушная «Волга» – тоже ощущала себя не очень комфортно. В ней постоянно что-то скрипело, ахало, и мне начинало казаться, что мы потеряем по дороге какую-нибудь деталь.
– Зачем он только приехал, не понимаю, – задумчиво сказала Юля.
– Ты о ком? О Жене?
Она кивнула:
– Он даже попрощаться не подошел. И все время стоял в стороне.
Да она всерьез им заинтересовалась! Я поймала себя на том, что немного ревную, и мне вдруг стало смешно. Впервые за все это утро. Какой смысл ревновать теперь?! Уж от этого я, наверное, избавлена навсегда…
– А уехал одним из последних, – продолжала болтать Юля, не отрывая взгляда от дороги. – За-явился откуда-то, весь растерзанный, мокрый и… Постой, а это не с ним ты по лесу гуляла?!
Она оценивающе оглядела мою куртку, пятнистые от влаги джинсы, взглянула мне в лицо. И сообщила, что мне нужно посмотреться в зеркальце. Я достала пудреницу. Под глазом алела длинная свежая царапина. Какая-то ветка хлестнула меня, когда я догоняла Женю. В волосах торчали скрученные мокрые листья и мелкие сучки. Ну прямо лесная дева, из «Пер Гюнта»! Я осторожно причесалась и ощутила острую боль в том месте, откуда ветка вырвала клок волос. На работе решат, что я участвовала в драке, а не в похоронах.
– Он тебя побил?! – с живым интересом воскликнула Юля.
– Это я его побила, – мрачно отшутилась я, борясь со своими волосами. Когда они спутаются, возникает желание отрезать их под корень. Но я этого не делаю. Еще один признак моей нерешительности, наверное. Женя всегда говорил, что хотел бы увидеть меня с короткой стрижкой. Зато мама предупреждала, что если я постригусь, то нанесу ей страшный удар. Волосы, дескать, это единственное, чего у меня в избытке. Под недостатком подразумевался, наверное, ум, как в народной поговорке.
– Помирились бы вы, – довольно неискренне посоветовала Юля. – Или… Ну если тебе это сложно, дай мне его телефон, я сама вас сведу!
Я подумала, что если она получит телефон, то разовьет иную деятельность. Сегодня Женя произвел на нее неизгладимое впечатление, и еще удивительно, что у нее было настроение плакать. Я покосилась на нее:
– Боюсь, что кое у кого возникнут возражения, он живет не один.
– Да что ты? А с кем?
– С одним… Не важно. – Я взглянула на часы. Кажется, на работу я успею. – Юля, ты помнишь наш разговор на даче? Ты рассказывала, что Иван звонил тебе со студии и сообщил о выгодном предложении?
– Ну конечно. А что случилось? – Она сразу замкнулсь и поскучнела.
– Ты, точно, не можешь припомнить, от кого исходило предложение? Имя называлось? Может быть, Роман?
– Если бы «Роман», я бы запомнила, – раздраженно ответила Юля. – Если и было названо имя, то совсем обычное.
– Ну тогда постарайся вспомнить, как звали того человека, который явился на дачу второго декабря. Представителя продюсера. Ты же видела его, вас должны были представить.
– Да это вообще была женщина, – ответила она, пренебрежительно скривив губы. – Может, она и не одна пришла, но этого я уже не помню. Черт, когда же я починю «дворники», ни черта же не видно!
Ветровое стекло, в самом деле, было покрыто полосами грязи. Судорожно двигающиеся «дворники» едва его касались. Я следила за их движением, напоминающим пьяный танец. Царапина под глазом не-ожиданно начала болеть. Наверное, отогрелась в тепле салона. Но на это я особого внимания не обращала. Было кое-что другое, намного важнее.
– Женщина? – спросила я, когда Юле удалось обогнать ползущий впереди автобус. – Как она вы-глядела? Как ее звали?
– Имени не помню, а выглядела обычно. Хороший костюм, косметики никакой. Лет ей, думаю, за сорок. А может, уже и за пятьдесят. Невыразительная внешность, я бы ее встретила – не узнала, – Юля снова вцепилась в руль и выругалась: – Ненавижу эту тачку! Просто ненавижу!
Еще минут через пять, оправившись от приступа ненависти к своей машине, Юля обратилась ко мне и спросила, нельзя ли все-таки получить телефон Жени. Что не вышло у меня, может получиться у нее. Нам с ним, дескать, лучше помириться. Я не ответила, и услышала ее тревожный возглас:
– Слушай, ты в порядке?! Ты меня слышишь?!
Я слышала. Лицо горело о нем, царапина превратилась в пульсирующий источник боли. Я открыла рот, облизала пересохшие губы. Нужно было сказать, куда именно ехать. А может быть, дать ей телефон Жени, гори оно все синим пламенем… Самое худшее уже позади. Да уж, если станет еще хуже…
Я вспомнила ироничный, немного грустный тон Елены Викторовны, когда она проповедовала о том, что мы живем в джунглях. С ума можно сойти, но я купилась именно на эту дешевую философию. Наверное, не желала казаться одним из обитателей этих джунглей. Решила довериться кому-то. Поделиться. С моей доверчивостью я даже не успею набить достаточно шишек, чтобы поумнеть. Все может кончиться куда раньше.
– Надя! – Снова этот назойливый голос над ухом. Я с трудом повернула голову – подо лбом будто прокатился кегельный шар, состоящий из чистой боли.
– Мне нужно в район Красной Пресни, – сообщила я.
– Да тебе в больницу надо! – перебила она. – Ты так странно выглядишь! Тебе плохо?
Мне было плохо, ужасно плохо. Потому что я ощущала себя глупой доверчивой девчонкой, которая сделала всего одно доброе дело. Что бы я там ни болтала, а насчет Ксении не сказала ни слова. Зато почти выдала эту самую Юлю. Наивную, двуличную, болтливую Юлю, которая сейчас с такой тревогой спрашивает, не нужно ли остановить машину.
– Зачем? – выдавила я. – Я тороплюсь.
Она замолчала. Чем ближе мы подбирались к центру, тем сложнее было управляться с непослушной машиной. Юля крутила руль, стиснув зубы и время от времени отпуская короткие ругательства. А я впала в какое-то оцепенение. Даже на часы смотреть не хотелось. Я думала только о том, что раскрыла все свои карты врагу. Что встала под удар. Что теперь я представляю большую опасность для Елены Викторовны – если на даче, в самом деле, была она. Но как убедительно она врала, что никогда прежде не видела Ивана! Зачем? Зачем она указала мне на пятна на ковре? Зачем рассказала про сброшенную трубку? Зачем привезла к себе домой? Неужели все это было нужно только для того, чтобы вытащить из меня побольше информации?