Полчаса в комнате было тихо. Я читала третье письмо. Два первых потрясли меня кучей грамматических ошибок и беспросветной банальностью. Писавшие были искренне рады тому, что третье тысячелетие уже наступило… Впрочем, это утверждение было на совести того, кто придумал тему. Третье письмо было поинтереснее. То ли человек пытался изобразить похмелье, то ли в самом деле страдал от этого недуга. Я зачиталась и вздрогнула, когда ко мне обратилась Аня:
– Кажется, Валерия собралась на тебе пахать. Ты этого пока не замечаешь?
Я подняла голову:
– Сейчас начинаю замечать. Но пока… Мне как-то неловко протестовать. Тем более что я постоянно опаздываю.
– Мы все опаздываем, – легко ответила она. Сняла очки, в которых работала, и с болезненным вздохом потерла переносицу. – Конечно, кроме тех, кто выходит в эфир. Знаешь, что я тебе посоветую? Спихни эти письма как можно скорее. Вообще их не читай. Напиши сама штук двадцать, возьми конверты от настоящих писем, а остальное выбрось.
– Да что вы! – испугалась я. – А как же призы…
– Да кому они нужны! А тебе нужны деньги, я так поняла?
Я согласилась. Аня насмешливо кивнула:
– Конечно, ты можешь просидеть над письмами месяц, а потом Валерия отпустит тебя на репортажи. Тогда помимо зарплаты будешь получать и гонорары. Но – через месяц. Рассчет у нее простой – в январе она раздаст репортажи старым сотрудникам, а тебе, как новичку, ничего не достанется. Ты у нас вроде как набираешься опыта!
Она презрительно кивнула на письма:
– Вот таким образом. Да это же абсолютно бессмысленная работа! Даже если будут приличные тексты, их все равно придется редактировать. А это все равно, что писать самим. А что касается призов – им прямая дорога в мусорный ящик. Я читала этот «Обед без проблем». Там сплошные опечатки.
В ее голосе послышалась злость:
– Стыдно предлагать такие хреновые призы! И вообще, мне все это осточертело! И что ты сюда так рвалась, не понимаю! Ты же видела, что Толя сбежал. А он был нормальный парень, ему тут было просто душно. И ты задохнешься. Я уже вижу.
Я промолчала. У меня и так было тяжело на душе. Я надеялась, что хоть на работе смогу забыть о своих неприятностях, а тут… Эта коробка с письмами просто придавила меня. На неделю или на месяц – какая разница. Главным было то, что я опять ошиблась. Опять схватила не тот приз. Ну почему мне так не везет?! Я была очень близка к тому, чтобы задуматься о смысле жизни. Опасная тема, когда на душе так нехорошо.
– Я не могу уйти, – сказала я наконец. – Это моя первая постоянная работа за последнее время. Если нужно прочитать миллион писем, чтобы тут закрепиться, я их прочитаю.
Аня неожиданно улыбнулась:
– Правильный подход, ничего не скажешь. Ну и чего ты думаешь здесь достичь? Кроме зарплаты, конечно.
– Я хотела бы вести какую-нибудь программу, – несмело призналась я. – Выходить в эфир… Я понимаю, что этого трудно добиться, но надеюсь…
– О боже, – вздохнула она. – А знаешь, на что надеюсь я? Найти себе местечко получше и свалить отсюда. Кстати, этим я сейчас и займусь.
Она выключила компьютер, достала пудреницу. Разглядывая свое лицо в зеркальце, Аня поинтересовалась, где я заполучила эту царапину?
– Так, случайно свернула не за тот угол, – шутливо ответила я. И в общем, была права.
Аня ушла в половине седьмого, посоветовав мне не выпрыгивать из кожи и тоже ехать домой. Я просидела за следующим письмом минут десять и до меня в конце концов дошло, что его написал какой-то безграмотный шутник. Оно отправилось в корзину. Еще десяток таких писем, и я сама начну делать ошибки в простых словах. Нужно было поступить, как мне советовали коллеги. Взять работу на дом – там и стены помогают. И в конце концов, с письмами будет веселее. Как будто со мной разговаривают незнакомые, но дружелюбно настроенные люди.
Я открыла свою сумку и достала пустой пакет. Затолкала туда писем пятьдесят, не меньше. Потом прибралась на столе, невольно поймала себя на том, что старательно кладу ручку справа, а карандаш – слева. Меня передернуло. Как Елена Викторовна могла так правдоподобно лгать?! И ведь она мне почти понравилась! Если бы позвонить ей, спросить прямо… Но у меня не было ее телефона. У меня никогда нет нужного телефона. Я из тех, кто вечно ждет, пока позвонят другие.
И тут до меня наконец дошло, что Елена Викторовна никогда мне не позвонит. Она получила от меня все, что хотела. Она и не подумает проводить какое-то расследование в студии. Она уже провела расследование – в отношении меня. И выяснила, что я глупая доверчивая идиотка, которая знает достаточно, чтобы стать опасной. Тем более что я хотела знать еще больше. Что же мне теперь делать?
Ответ пришел сам. Я должна встретиться с Женей. Еще раз. Объяснить ему все. Рассказать, кому я открылась, и узнать, насколько это для меня опасно. Может быть, не очень. А может, мне сегодня же нужно съезжать с квартиры. Они убили Ивана, так может, захотят убрать и меня? Тем более что я не выполнила главное условие, которое мне поставил от их имени Женя. Я не молчала. Я все рассказала. Пусть кому-то из их же шайки, но завтра это мог быть представитель милиции. Если я небезразлична Жене, он мне что-нибудь посоветует. А с кем мне еще осталось советоваться? Круг замкнулся.
Я расстегнула наружный карман сумки и достала записную книжку. Раскрыла ее и зачем-то перелистала. Хотя и так с первого взгляда убедилась, что сложенного листка, на котором Женя записал свой новый адрес и телефон, там нет.
Я порылась в кармане. Потом, все больше нервничая, перетряхнула всю сумку. Результат прежний. Листок пропал.
И тут я начала смеяться. Я, наверное, хохотала минуты две, пока до меня не дошло, что мой смех странно отражается от голых стен и высокого потолка. Так, наверное, смеются сумасшедшие, запертые в одиночке. Я с трудом замолчала. Боже мой, ну до чего мне везет! Потерять именно то, что мне нужно больше всего, именно в этот момент! И где?! Как я умудрилась?! Ну понятно, что я бегала с этой сумкой по лесу, валялась в сугробе, дралась с Женей, потом ехала в машине… И большую часть времени вообще не вспоминала, что у меня на плече что-то висит. Немудрено было потерять всю сумку, а не только этот листок…
Но сумку-то я как раз сохранила. Как и записную книжку – она преспокойно лежала на своем законном месте. В таком случае, куда подевался листок? Бывают, конечно, необъяснимые пропажи, но эта случилась как-то очень не вовремя…
Для очистки совести я обыскала свой рабочий стол и осмотрела пол в комнате. Чем черт не шутит… Но листка нигде не было. Даже в корзине для бумаг. Оставалось признать – черт действительно пошутил.
Я оделась, заперла кабинет и сдала ключ на вахту. Спустилась на лифте, попрощалась с милиционером у входа. Теперь у меня появился постоянный пропуск. Меня будут знать в лицо, здороваться, я буду обедать в буфете в подвальном этаже, заведу новых подруг. Новых друзей. И пусть я даже целый месяц буду читать эти проклятые письма, все равно – это не так уж тоскливо. И мне за это заплатят, пусть немного. А главное…
Главное я вспомнила, выйдя на крыльцо и достав сигарету. Вспомнила в тот самый миг, когда бросила взгляд на ресторанчик напротив. Со стоянки как раз отъезжала машина.
Юля просила у меня телефон Жени. И не один раз. Телефон был ей очень нужен. Что ее зацепило – бог знает. То ли его новая стрижка. То ли жажда новых впечатлений. А может, Женя давно ей нравился, но случая не представлялось. А теперь, в своем роде овдовев, она решилась… Так или иначе, она получила его адрес и телефон. У нее было почти пять минут, чтобы покопаться в моей сумке. Ей повезло – наверняка она сразу открыла боковой карман, увидела записную книжку. Листок торчал из нее. Там было написано его имя, номер телефона и адрес. Когда я возвращалась к машине, я видела, что Юля что-то разглядывает у себя на коленях. Она тоже увидела меня, и вовремя. Успела закрыть сумку. Но не успела переписать телефон. Она просто украла его.
– Ну и идите вы все к черту! – вслух произнесла я. – А у меня в пакете пятьдесят писем радиослушателей, и все хотят выиграть приз!
«Ну вот и наступил двадцать первый век! С работы меня уволили еще в двадцатом. Жена изменила в девятнадцатом. Зуб заболел еще в эпоху Возрождения, а машину я разбил в позднее Средневековье. Когда варвары громили Рим, я за шумом не услышал будильника и не встретил тещу на вокзале. Если мне когда и жилось неплохо, то это было еще при первобытно-общинном строе. Так что я почти ничего не помню…»
Я пришпилила письмо скрепкой к конверту и отложила его в сторону. Надо сказать, я немного сомневалась – те ли письма отбираю. Естественно, я ориентировалась только на собственный вкус. А он мог не совпадать с мнением редакции. Куча разорванных писем на полу, рядом с диваном, росла. Мне было немного совестно вот так расправляться с ними, люди все-таки старались как могли… Но я делала что могла – каждое письмо дочитывала до конца. К одиннадцати вечера я обработала почти все содержимое пакета. Это помогало забыть о голоде.
Потому что в холодильнике почти ничего не осталось. Парочка яиц, остатки масла, и, как ни смешно, пачка мороженого в морозилке! Когда я его покупала, почему не съела – это было уже за пределами понимания. Хотя, скорее всего, мороженое купил Женя. Он же у нас главный сластена.
Я достала эту каменной твердости пачку и положила ее на тарелку. Пальцы слегка прилипали к заиндевевшей тусклой фольге. Это был мой ужин. А на завтрак съем яичницу. Что будет потом, думать не стоило. Хотя деньги были. По-прежнему лежали в серванте. Я пересчитала их сегодня, вернувшись с работы. Мне бы хватило их с головой, чтобы уплатить за квартиру, обеспечив себе спокойный январь, да еще протянуть до зарплаты. Но эти деньги нужно было вернуть.
Какой-то подленький слабовольный голосок время от времени начинал втолковывать мне, что эти деньги я как будто взяла в долг. Ну и что, что у Жени? Если занимать только у кристально-чистых людей, можно умереть с голоду! Я ведь все верну! Потом до меня дошло, что я понятия не имею, какая у меня зарплата! Альтруистка чертова! А вдруг мне положили смехотворный оклад?! Так, скорее всего, и будет, ведь основной источник дохода – это гонорары, мне это давно известно. А заданий ждать пока не придется. Меня засадили за самую невыгодную, рутинную работу. Читать конкурсные письма.