– Вы же сами мне запретили что-то узнавать! – буркнула я.
Она неожиданно дотронулась до моей руки. Я содрогнулась – мне это было неприятно. И почему-то мелькнуло воспоминание о забытой на кухонном столе пачке мороженого. Оно, наверное, превратилось в теплые сливки.
– Почему ты на меня так злишься? – спросила она, не убирая руки. Глядела Елена Викторовна по-прежнему только на дорогу. Мы давно уже были в центре и сейчас ехали по Садовому кольцу. – Должна быть какая-то причина?
– Наверное, – я осторожно убрала руку и слегка отодвинулась. – Причина такая – я больше не хочу во все это ввязываться.
Несколько минут мы молчали. Я смутно помнила адрес на той бумажке, которую мне вручил Женя. Судя по названиям переулков, мы были уже близко от цели. Елена Викторовна повернула руль в последний раз и остановила машину у невысокой кирпичной стены – наверное, сохранившейся еще с прошлого века. За стеной смутно угадывался сад.
– Приехали, – сказала она. – Прежде чем мы поднимемся, я хочу тебе кое-что сказать. Сегодня я пришла на работу позже обычного. После полудня. Ну и как ты можешь догадаться, сразу взглянула на те пятна. Я взяла с собой специальный нож, для резки покрытия. У меня остался после собственного ремонта. Я хотела вырезать фрагмент ковра и сохранить его. До лучших времен, а может, до худших. Во всяком случае, будет что показать экспертам.
Я повернулась к ней. В этот миг я забыла про все свои подозрения.
– Пятен там не было, – спокойно продолжала она. – Я было решила, что не там ищу, но их не было нигде. Я потрогала ковер. Он был сухой. Почти. И пахло жидкостью для влажной уборки. Такой специфический запах, я его хорошо знаю.
– Значит, пятен больше нет? – переспросила я. Это известие вызвало у меня какое-то странное чувство, что меня обокрали.
– Нет, – подтвердила она. – Я поинтересовалась, делали ли у меня в кабинете влажную уборку. Мне ответили, что туда никто не приходил. Уборщица появляется у меня раз в две недели. И я всегда присутствую при том, как она наводит порядок. Во всяком случае, ключи от кабинета ей даю я. Свои собственные ключи. На этот раз вышло по-другому.
Она сказала, что отыскала эту уборщицу. Поинтересовалась, не заходила ли та утром в кабинет – по чьей-то просьбе, конечно, с чьего-то разрешения. Та начисто это отрицала.
– Тогда я спросила, где она хранит свой моющий пылесос. – Елена Викторовна достала пачку сигарет и закурила. Видимо, период самовоспитания для нее закончился. Она дымила очень жадно и вряд ли сознавала это. – Пылесос оказался на месте, в чуланчике. Я его пощупала. Уже невозможно было определить, пользовались им недавно или нет. Корпус успел остыть. Кстати…
Еще одна затяжка. Ее глаза совсем ушли в тень, и лицо стало очень неприятным, мертвенным.
– После этого я спустилась на вахту и подробно поговорила с вахтером, который ведает запасными ключами. Наши ключи у него хранятся в отдельном ящике. Так вот, никто не брал ключей от моего кабинета. Ни сегодня, ни двадцать девятого. Он поклялся в этом и, кажется, даже не понял, почему это для меня так важно. Не знаю…
Она открыла дверцу и вышвырнула окурок:
– Я ему почему-то верю. Во всяком случае, пока.
Я сидела молча. В машину медленно вползал ночной промозглый холод, сменяя стерильное тепло салона. У меня замерзли колени.
– Но это все пустяки, по сравнению с тем, что было потом, – Елена Викторовна повернулась ко мне. – Я побеседовала с теми людьми, которые были на прослушивании двадцать девятого. С каждым отдельно, разумеется. И каждый раз, невзначай, я упоминала об Иване. Не называя его имени, мимоходом. Так вот, Надя – все они утверждают, что никакой парень скандала не устраивал. Они видели его почти час и тем не менее забыли о нем. Все до одного.
– Да как это может быть! – воскликнула я. – Он там был, я точно знаю, да и вы…
– Вот именно, я знаю, – отрезала она. – Как знаю и то, что всегда кладу трубку на рычаг. И знаю, что ничего на ковер не проливала. И что пятна исчезли, Надя. А все они забыли об Иване. Или захотели забыть. Мне не хотелось, чтобы меня снова обвинили в маразме, так что я не настаивала на своем. Понимаешь, что происходит?
– Они хотят сделать вид, что он вообще не приезжал в студию тем вечером, – я больше не ощущала холода. Впрочем, как и своих ног. – Они уничтожают следы. Теперь вы понимаете, что его действительно там убили?! Кто-то из них, а может, все принимали участие!
Она содрогнулась:
– В то, что виновны все, я не верю. Кто-то мог действительно забыть об этом парне. На прослушивании всегда толчется много случайного народу. Я сама всех не помню. Но забыть все, как один, они не могли. Кто-то говорит правду, кто-то лжет. А определить, кто есть кто, пока невозможно.
И она добавила, что в одном я оказалась права. К убийству имел прямое отношение кто-то из студии. Другого объяснения случившемуся просто нет.
– И только один человек точно не мог забыть Ивана, – сказала она. – Женя. Потому что именно он с ним ругался. Пошли наверх.
Она вышла и сделала мне знак поторопиться. Я выскочила из машины. Елена Викторовна неожиданно взяла меня под руку и, оглядевшись по сторонам, очень тихо сказала, что если Женя солжет, что Ивана в студии не было, значит, он один из убийц. А если скажет правду, тогда он их потенциальная жертва.
– Что тебя больше устраивает? – спросила она.
Нашлось бы множество вещей, которые устраивали меня больше. Поэтому я ничего не ответила и двинулась вместе с ней к дому, маячившему в глубине двора. Это был старинный особняк, в четыре этажа, довольно аварийного вида. На третьем этаже светилось несколько окон. Мне показалось, что в одном из них я вижу чью-то тень. Занавеска шевельнулась, и тень пропала.
ГЛАВА 11
Елена Викторовна долго жала на звонок. Дверь, у которой мы остановились, была старинная – двустворчатая, деревянная. Я отчетливо слышала, как в квартире разносится назойливая трель. Был момент, когда я хотела повернуться и сбежать. Но нам в конце концов ответили – тихо и невнятно.
– Кто там? – раздалось за дверью. Я даже не узнала его голос.
– Это Незванова, – громко откликнулась Елена Викторовна.
– А что случилось?
– Открой, пожалуйста, – она говорила таким тоном, будто за дверью стоял непослушный малыш. – Не держи меня в подъезде.
Лязгнул засов, потом в замке туго поворачивался ключ. Я увидела в щели его лицо. Накинутая цепочка покачивалась на уровне его груди. В следующий миг Женя заметил меня и оторопел. Елена Викторовна вздохнула:
– Тебя что, всю ночь уговаривать надо? Есть разговор, пусти.
Цепочка слетела. Мы вошли в прихожую.
Да, этот дом был совсем не похож на тот, где обитала Елена Викторовна. Он был таким же старинным, но при этом потрепанным жизнью. А в квартире, я думаю, не было ремонта еще со сталинских времен. Оглушающе пахло плесенью – наверное, где-то в стене протекали трубы. Паркет буквально завизжал у меня под ногами, когда я переступила порог. Женя включил свет – под потрескавшимся высоким потолком тускло вспыхнула засаленная лампочка.
– Что случилось? – повторил он, глядя только на меня. – Почему вы…
– Ты один? – перебила его Елена Викторовна. Она пренебрежительно осматривала прихожую. Здесь стояло несколько старых шкафов, настолько грязных и покосившихся, что место им было только на свалке. Дальше тянулся неосвещенный коридор. Он казался бесконечным.
– Я один, но почему…
– Роман сегодня был? – Елена Викторовна по-прежнему не давала ему задать вопрос.
Женя вспыхнул. Он мучительно покраснел – я думаю, в этот миг ему даже стало больно. Я отвела взгляд и стала разглядывать свои руки. Елена Викторовна прошла дальше по коридору и отрыла подряд несколько дверей. Во всех комнатах она зажигала свет, бросала туда беглый взгляд и морщилась. Наверное, зрелище было неэстетичное. Женя взглянул на меня и шепотом спросил:
– Почему вы вместе?
– Мы знакомы, – так же тихо ответила я.
– Не может быть! Давно? – Он увидел, что Елена Викторовна безуспешно пытается открыть какую-то дверь и заметно дернулся. С этого момента он уже на меня не смотрел.
– Нет, недавно… – Я не успела договорить. Елена Викторовна вернулась и поманила нас за собой:
– Идите сюда. Женя, почему тут заперто?
– Хозяин оставил там свои вещи, – пояснил он.
– И ключа у тебя нет?
– Конечно, нет. Там хорошая мебель, телевизор, холодильник…
Она насмешливо взглянула на него:
– А ты ему доверия не внушаешь? Что же, у тебя даже холодильника нет?
Он поджал губы и открыл дверь напротив:
– Все есть. Заходите.
Он жил в этой комнате – я сразу поняла это, увидев кучу знакомых дисков на продавленном диване. Но больше ничто не указывало на то, что эта комната – жилая. Мебель была все тех же легендарных времен, когда в моде были массивные столы со слоновьими ногами и страшно неудобные диваны. Обои невыразительного желтоватого цвета, выцветшие и порядком ободранные. Под потолком меланхолично плавал клок паутины. Люстра была пятирожковая, но в ней горели только две лампочки. Свет был ужасный, могильный, как в погребе. Женя даже извинился:
– Я не нашел стремянки, не смог вкрутить остальные…
Если бы и нашел стремянку, все равно бы туда не полез, подумала я, рассматривая обстановку. Он боится высоты. В этот миг мне стало его жаль. Я как-то по-иному представляла себе его новый быт. Во всяком случае, в нашей квартирке было уютнее. И чище. И уж точно, все лампочки горели – я лично за этим следила.
– Вы хотели со мной поговорить? – спросил Женя, обводя комнату потерянным взглядом. У него был такой вид, будто он сам впервые сюда попал.
Елена Викторовна прошлась, выглянула в окно и снова задернула цветастые занавески. Когда-то они были аляповатыми, но от времени и солнца выцвели и приобрели приятные пастельные тона.
– Да, и разговор неприятный. – Она остановилась и достала сигареты. – Женя, ты помнишь того парня, который приставал к тебе на прослушивании?