Мариша права. И Полина берет себя в руки и снова становится умничкой. Даже не для других умничкой, а для себя, так, чтобы нравиться самой себе и уважать себя. Заканчивает со слезами и соплями, пытается взглянуть на вещи твердо и трезво, по-взрослому.
День серенький, без ветра. Все вокруг немного грустное, вялотекущее такое. Это даже красиво – девушка с серыми глазами, берег моря, влажный от тумана, серый галечный пляж и сквозящее ощущение какой-то утраты из-за этого кита. Дождь ли, слезы ли, прощание, и отходит пароход…
Полина глядит на носки своих трекинговых ботинок у самого уреза воды. Какая у нее нежная, тонкая, беззащитная шея выглядывает из воротника куртки! Не правда ли? Какие тонкие запястья! Спрятала ладошки в рукава, стоит на берегу моря потупившись, мило скосолапившись – носки вместе, пятки врозь, волосы закрыли лицо.
А вот она уже пытается лихо запустить по воде камень так, чтобы сделать блинчики.
Снять бы это на пленку, именно на пленку, так, чтобы она состарилась, покрылась царапинами, немного выцвела. Снять на старинную камеру без звука, чтобы звук был только от работающего киноаппарата, а потом посадить постаревшего Данилу в темной комнате, одного. И на белом полотне проектора под стрекот киноаппарата появится молодая и невозвратная она на берегу океана со своими тонкими беззащитными запястьями и занавесившими лицо волосами. А вот она пытается запустить блинчики – сердце сжимается. Это так грустно!
Гораздо легче было бы, если б была связь. Она бы разместила уже несколько раз свои чувства в постах, увидела бы отклики на свои чувства. Кто-то поддержал бы, посочувствовал, кто-то, как Мариша, немного остудил бы накал эмоций. Кто-то взглянул бы на все это с совершенно неожиданной стороны. Кто-то среагировал бы абсолютно по-свински, и на него можно было бы разозлиться. А тут на кого злиться? На кита? На Даньку?
Два-три десятка отзывов от разных людей – и твои чувства приглажены, выправлены и поддержаны. Два-три десятка откликов, и ты уверена в правильности и законности своих чувств. Ты переживаешь их с чистой душой. И точно знаешь, о чем именно переживаешь.
Полина оставляет следы на темном песке пляжа и сочиняет в уме воображаемый пост.
Пост Полины
Что я не могу терпеть в природе:
всех насекомых, их яйца, их личинки, коконы и их постройки
червей, земноводных и пресмыкающихся
крыс, мышей и их выводки
водоросли, касающиеся тела в воде
медуз, касающихся тела в воде
любых кишащих животных, птиц и насекомых
плесень
хоботы слонов (однажды в Таиланде Полина кормила слона бананами, и слон, увидев, как она спрятала за спину банан, стал шарить по ней, обвивать и касаться ее своим хоботом с влажным сопливым кончиком)
зловоние из пасти собаки или кошки
птенцов большинства птиц (судя по фотографиям)
мертвые деревья на болотах (тоже по фотографиям)
гнезда грачей, густо облепившие березы или тополя
запах мышей, исходящий также, говорят,
от шизофреников
больных городских голубей
размеренное и бессмысленное квохтанье кур в жаркий летний день (дачные впечатления из детства)
раздавленных автомобилями ежей
совокупляющихся кошек и весенние крики котов
изъеденные червяками грибы
картофельные бледные ростки
рыбьи потроха и жабры
слюни, капающие летом с ивы
наросты на стволах американских (ясенелистных) кленов
тупость застрявших на отмелях китов
А вот Полина уже идет вместе с Данилой, Димой, Маришей и Сергеем вдоль моря. Устроили небольшую вылазку по окрестностям.
Идут по прибрежной темной гальке, глядят на океан и на кусты по другую руку.
Туман липнет к возвышенностям, то ли сползает с них, то ли поднимается вверх.
– Вообще, если он гренландский, как Герман говорит, то он в Красной книге должен быть. Гренландские, по-моему, в Красной книге, – говорит Дима. – Исчезающие.
– А если исчезающий, тогда его должны как-то спасать. Службы какие-нибудь, – соображает Полина.
– Волшебники на голубых вертолетах, – говорит Данила. – Они наверняка уже на подлете.
Становится немного яснее, куда можно направить злость. На тех, кто допустил это безобразие и бездействует.
Среди невысоких, угнетенных ветрами деревьев открывается целая свалка бурых от ржавчины бочек из-под горюче-смазочных материалов. Остались от геологов или от военных. Бочки вжились в пространство, зарастают потихоньку травой и кустами.
Какие-то птицы низко и быстро летят в промежутке между морем и туманом, над самой водой. Слышно, как посвистывают в воздухе крылья.
Вокруг довольно красиво, наверное. Хотя, если по-честному, смысл окружающего пейзажа малопонятен и скучен. И в принципе особо некуда идти. Вот так без смысла и цели бродить по ландшафту, лишенному хотя бы небольшого человеческого присутствия, можно с одинаковым успехом и пять минут, и целый месяц – впечатлений будет, вероятно, одинаковое количество. Брошенные бочки и то как-то более осмысленно выглядят: их, эти бочки, когда-то привозили, опустошали, складывали, опорожненные, в это место, их забыли или просто решили не вывозить по каким-то причинам. Бочки – это что-то человеческое. Можно как-то отреагировать на их присутствие: подумать о геологах и их геологической романтике, о военных и их службе в этом суровом краю или пожалеть о загаженном ландшафте и о том, как люди не берегут природу. А без бочек – на самом деле тоскливенько вокруг.
Про кита хочется хоть на время забыть, вернее, не то чтобы забыть, но не думать о нем. Или быстро спасти, сделать, чтобы он уплыл и занял свое место в глубинах морей. Но спасти такое огромное животное не сможет никто, только высокий прилив.
Всплывает на душе что-то огромное, жалкое и неприятное, а ты его отгоняешь, рассеиваешь, выдавливаешь за пределы. Виснешь на плотной, тверденькой такой Даниной руке, чувствуешь его упругий бицепс. Но пейзаж вокруг лишен признаков разумности, одомашненности и порядка, море в тумане на горизонте призрачно меняется местами с небом, и даже Даня кажется не совсем настоящим.
«Обещаю, говорит, что дерево не упадет». А если упадет? Подумал бы перед тем, как говорить! Полина очень не любит всякую неопределенность.
Сергей подбирает рыжий пластиковый шар с иероглифами. Они с интересом рассматривают его и верно определяют, что этот шар – поплавок с японского рыболовного судна. Попадается еще два таких поплавка (выцветший рыжий и белый), потом среди кустов находят еще один – пустотелый стеклянный, без ушка в отличие от предыдущих.
Данила первый не выдерживает и поворачивает обратно в лагерь. Нагулялись.
А в лагере взгляд опять тянется к лежащей на середине протоки туше животного – была надежда, что во время послеобеденного прилива он снимется с мели. Не снялся.
– Так, мы дозвонились, – докладывает Игорь, выйдя из штабной палатки и держа в руке спутниковый телефон. – Вроде будут высылать вертолет МЧС для спасения.
– А что они могут сделать, эмчеэсники? Руками вытащат с мели или прилив повыше устроят?
– Не знаю. Что мне еще сказали специалисты: оказывается, это совсем молодой кит, можно сказать, детеныш…
Это неприятно слышать. Неприятно по двум причинам. Во-первых, детеныша жальче. Во-вторых, кит становится еще более отвратителен.
Тут, наверное, нужно немного объяснить. Дело в том, что, как правильно говорил Герман в своем вчерашнем многословном тосте, мы – люди современные. Мы относимся к той меньшей части человечества, которая уже преодолела невидимую границу и с отрывом идет впереди.
Так вот, современный человек должен легко и без смущения управляться с простейшими психологическими терминами и различать хотя бы основные, базовые эмоции.
И Полина вполне ясно могла ответить на вопрос, что мы чувствовали, глядя целый день на этого застрявшего возле нас на мелководье бедного кита. Мы сильнее всего чувствовали печаль, страх и отвращение. Наши чувства были смесью этих эмоций в различных пропорциях. И процентная доля отвращения увеличилась при известии, что кит оказался китенком, поскольку он был просто огромен, неприлично огромен для малыша.
Мало того, что ты покинул нормальный, домашний, человеческий мир, мало того, что ты лишен элементарных человеческих удобств, таких как туалет, душ или интернет, так еще на твоих глазах гибнет детеныш совершенно нечеловеческих размеров. Это существо при всей своей беззащитности и беспомощности активно действует на твою психику. Оно ломает масштаб твоего мира. Малыши не должны быть такими громадными. И с этим нужно что-то делать.
Сергей берет у Игоря трубку телефона с большой, несколько уродливой антенной, рассматривает, спрашивает о качестве связи. Данила подходит поближе. Полина тоже начинает прислушиваться.
– …по надежности, конечно, интересен «Инмарсат», но на высоких широтах у него не совсем всё айс. То есть, например, весь Кольский полуостров официально в зоне покрытия, но в прошлом году в Северной Карелии связь со спутником была, а дозвониться удалось только с тридцатой, наверное, попытки. У «Иридиума»… не надо, не надо, у «Иридиума» тоже неидеально с качеством и надежностью дозвона. По стоимости – согласен, по стоимости – «Глобалстар» самая дешевая…
Полине кажется, что эти простые слова действуют успокаивающе. Она с удовольствием вслушивается в разговор.
День тянулся неприятно долго.
– Как ты вдруг решила вегетарианкой стать?
Полина держала в руке камешки и по одному кидала их перед собой на землю. Мариша вплетала себе в волосы веточки шикши. Темно-зеленые стебельки шикши с черными глазами ягод смотрелись в рыжем очень хорошо.
– Я просто узнала о… сейчас скажу… о дебекизации. Да, правильно, дебекизации. Знаешь, что такое дебекизация? Это когда клюв обрезают раскаленным ножом. Нож должен быть раскален до восьмисот градусов.
– Зачем?
– Чтобы прижигать место отреза.
– Нет, зачем обрезают? И кому?