— Что ж, пожалуй, если не думать о том, сколько унизительного было публично сказано о моем положении обманутого мужа, — угрюмо заметил Гарри. Хотя выражение «положение обманутого мужа» уже устарело. Черт его знает, как теперь называют его позор! — Вот оборотная сторона процесса, — продолжил он. — Чтобы избавиться от Хелен, я вынужден выставлять себя на посмешище читателям всех газет Британии.
Уильям обнял его за плечи.
— Когда матросу нужно сделать ампутацию, что говорит ему хирург?
— Чем острее нож, тем лучше, — усмехнулся Гарри, и некоторое время братья курили в полном молчании. — Кстати, хочу поблагодарить тебя за приезд.
Уильям отмахнулся:
— Тебе и так приходится слишком часто полагаться на чужих людей.
Гарри уловил скрытый упрек.
— Кстати, эта твоя миссис Уотсон. Ты полностью веришь в ее россказни?
— Ты насчет платья, признания и рыданий у ног? — Гарри в раздумье почесал бороду. — Нет, на Хелен это не похоже, и у меня создалось впечатление, что ни Бёрд, ни Боувел ей не поверили.
— Да, видимо, эта достойная леди слегка приврала, — пробормотал Уильям. — Ложь во имя великой правды, как это бывает. А она сама… э-э… счастлива в своей семье?
Гарри нахмурился.
— Абсолютно.
— Только ты не подумай, старина, что я в чем-то тебя подозреваю, — добродушно рассмеялся Уильям. — Просто уж слишком горячо она защищает тебя. Эти пожилые бездетные дамы…
— Ей нечем заняться, только и всего. Вот она меня и опекает.
— И все-таки это лучше, чем присоединиться к той компании на Лэнгхэм-Плейс! Кажется, они еще не понимают, что у женщины уже есть дело: брак, семья. И старых дев следует считать, по существу, банкротами, которым не удалось завести семью, — заметил Уильям.
Вспомнив о Фидо Фейтфул, Гарри загорается яростью.
— Завтра Боувил намерен всеми силами очистить мое имя от обвинения в изнасиловании. — Он нарочно произнес это слово вслух, чтобы привыкнуть к нему. — Сколько еще будет тянуться этот проклятый процесс?
— Сложно сказать, — небрежно, будто речь идет об игре в крикет, ответил Уильям. — Между прочим, в низших классах общества существует обычай, известный как развод с веником. Если год спустя вы так и не сумели ужиться друг с другом, то просто ставите метлу поперек дверного проема, а потом перепрыгиваете через нее задом наперед. Изумительно легко и просто!
Гарри выдавил из себя улыбку.
— Но судебные дела, по моему мнению, всегда растягиваются надолго, в зависимости от имен людей, которых они касаются.
— Что значит — от имен? — повторил Гарри с зевком. Удивительно, как утомительно высидеть целый день в многолюдном зале.
— Я имел в виду положение в обществе. Видишь ли, если бы ты был каменщиком и проломил жене голову, думаю, тебя уже через полчаса признали бы виновным, — пошутил Уильям. — И не забывай, что этим законникам платят за каждый день: они будут раскручивать это дело, сколько выдержит твой бумажник.
Да, конечно, а еще до тех пор, пока Гарри не получит вердикт о разводе, он обязан оплачивать все расходы Хелен, будь то конфеты, или одежда («платье с пятном размером с верхнюю фалангу пальца»), или обвинение мужа в позорном поступке. Гарри оплачивает каждое слово, сказанное в суде с обеих сторон, словно финансирует какое-то абсурдное театральное представление. Но если он выиграет дело, то Хелен придется самой оплачивать гонорар своим дорогостоящим адвокатам…
— Вообще-то, — заметил Уильям, — сегодня меня неприятно поразило не долгое заседание, а вся эта грязь. Все эти сверхученые юристы, которые стараются перещеголять друг друга в подыскивании эвфемизмов для «упомянутого преступления».
Гарри кивнул.
— Ты заходил в «Судью и жюри», что напротив Ковент-Гарден?
— Это что, гостиница?
— Нет, пародийный суд, — объяснил ему Уильям. — Там ты сидишь за столиком с сигарой и рюмкой рома, а тебя развлекают невероятно непристойным зрелищем.
Гарри остановил на нем тяжелый взгляд:
— А ты можешь представить меня в подобном заведении?
Уильям усмехнулся:
— Пожалуй нет, братец Пристойность.
— Кроме того, судя по сегодняшнему спектаклю, вряд ли судебный процесс нуждается еще и в пародии, — пробормотал он.
Они еще несколько минут курили, затем вошли в контору.
Бёрд оторвался от своих бумаг и кивком приветствовал каждого из братьев.
Уже находившийся там Боувил продолжил говорить:
— Я по-прежнему считаю, что ей можно предъявить обвинение в неуважении к суду, поскольку она скрылась явно для того, чтобы уклониться от дачи показаний.
— Но я никак не могу понять — простите мою несообразительность, джентльмены, — говорит миссис Уотсон, — зачем нам вообще ее искать? Не следует ли нам скорее радоваться, что ее нежелание подтвердить в суде эти возмутительные обвинения против адмирала одинаково доказывают и ее трусость, и ее лживость?
Солиситор тяжело вздохнул, рассеянно теребя лацкан сюртука.
— Любое жюри, мадам, представляет собой часть публики, а публике не свойственно рассуждать и выстраивать логичные доводы. Слухи и необоснованные обвинения, как дурной запах, держатся долго.
— Точнее, — вставил Боувил, — липнут к ковру, как пыль и грязь, пока их не выбьешь!
— В Рэг-клубе ходят совершенно нелепые слухи, — заметил Уильям, — что мой брат тайно переправил эту Фейтфул за границу, если не того хуже.
Гарри пристально посмотрел на брата, недовольный тем, что тот не говорил ему об этом.
Бёрд покачал головой:
— Парадокс ситуации заключается в том, что, если адвокат миссис Кодрингтон не доставит в суд эту пропавшую свидетельницу, мы не сможем опровергнуть ее показания.
— Это же просто смешно! — взорвался Гарри. — Если бы вы знали мисс Фейтфул… Поверьте, она определенно не из тех женщин, что способны пробудить… — Вспомнив о присутствии миссис Уотсон, которая тоже была «не из тех женщин» и заигрывать с которой не пришло бы в голову ни одному мужчине, он резко оборвал фразу. — Даю слово джентльмена, что никогда не заходил в комнату, когда там спали моя жена и мисс Фейтфул, за исключением одного-двух раз, просто проверить огонь в камине.
— Но с какой стати?! — вдруг воскликнул Уильям, и все обернулись к нему. — Я хотел сказать, разве это не дело горничной?
Гарри чувствует, как вспыхнули щеки.
— По требованию Хелен я согласился жить в отдельных комнатах, но это не означало, что я не мог обратиться к ней с какими-либо вопросами или замечаниями по поводу домашнего хозяйства.
— А значит, проверка огня была только предлогом, — пробормотал Бёрд.
— Во время разговора я действительно мог присесть на край кровати, — резко заявил Гарри. — Но готов встать перед Фидо… мисс Фейтфул, — смущенно поправился он, — чтобы она заявила, глядя мне в глаза, что я когда-либо дотрагивался до нее!
— Адмирал, а она не могла затаить против вас личную вражду? — спросил Боувил.
— С какой стати? Когда она жила у нас в доме, я считал ее другом. — Он сам понимает, что это звучит неубедительно; впрочем, его все равно принимают за полного идиота.
— Но тогда она была еще совсем молоденькой, — заметил Боувил. — Возможно, теперь, когда она стала бороться за права женщин, она из принципа относится отрицательно к нашему полу?
— Простите, джентльмены, что вмешиваюсь, — перебила адвоката миссис Уотсон, — но, боюсь, вы можете просмотреть очевидное. Из того, что я слышала об этой особе, и судя по моим личным встречам с ней, я делаю заключение, что она исключительно предана миссис Кодрингтон. Возможно, вся эта жуткая история о… э-э… покушении на ее честь — чистая выдумка вашей жены, адмирал, а мисс Фейтфул просто ее повторила.
Гарри ошеломленно смотрел на нее.
— Ведь никто лучше меня не знает, — продолжила миссис Уотсон, потупив взгляд, — как Хелен умеет использовать сильные чувства, свойственные женской дружбе.
— Кажется, она нащупала правду, — прошептал брату Гарри.
— Ну, как бы ни были сложны мотивы ее поступка, — раздраженно заявил Боувил, — нам бы только поставить эту женщину на место свидетеля, а там уж я из нее фарш сделаю!
— Нам не обязательно иметь адрес, чтобы послать ей письмо; где бы она ни находилась, она наверняка читает английские газеты, — заметил Бёрд. — Мы можем предложить ей что-либо в качестве приманки… или лучше даже угрозы?
— Я уже назвал ее сводницей, — вставил Боувил. — Какие еще стрелы остались у нас в колчане?
— Ученики или помощники, которых били или морили голодом в этой ее знаменитой типографии? — шутливо предложил Уильям. — Друзья из числа мужчин? Внебрачный ребенок, который растет где-нибудь в Суррее? Прошу прощения, миссис Уотсон.
— Не стоит, — пробормотала та. — Не знаю, как это назвать, джентльмены, но…
— Говорите, не стесняйтесь, — подбодрил ее Бёрд.
Миссис Уотсон в смущении приложила руки к щекам.
— Прежде всего я должна извиниться за… э-э… некоторую непристойность темы… В связи с исполнением пасторского долга и связанными с ним частыми разъездами уязвимые места общества известны мне лучше, чем подобало бы женщине благородного воспитания.
— Говорите же смело, прошу вас, — подтолкнул ее Гарри, скрывая раздражение.
— Что ж… Позвольте мне только намекнуть, — она не поднимала взгляда от сложенных на коленях рук, — что поведение женщины, которая на протяжении достаточно длительного времени занимает место мужа в постели его жены, может быть истолковано самым… гм… дурным образом.
Все подавленно молчали. Гарри чувствует укол в сердце.
— Не хотите ли вы…
Миссис Уотсон закрыла лицо руками:
— Не принуждайте меня договаривать!
Молчание нарушил брат Гарри:
— Право, миссис Уотсон, вы на что-то наткнулись! Пожалуй, это может сработать!
Боувил энергично кивнул:
— Я определенно могу намекнуть на что-то в этом духе и дать понять, что, если мисс Фейтфул не явится немедленно в суд, я предам эти соображения широкой огласке.
— Но это нелепо… — нерешительно возразил Гарри.