— Она говорила слишком быстро и неясно. Если все это правда, то почему кажется ложью?
Еще больше нахмурясь, Хокинс заглянул в свои записи.
— Он был в ночной сорочке?
— Кажется, в халате. — Это не так непристойно. — На самом деле все произошло так быстро, что я с трудом могла объяснить, что я видела; я еще была под действием лекарства и не совсем очнулась.
— На нем были брюки?
— Этого я не могу утверждать, — резко ответила она.
— Что еще вы желаете поведать жюри об этом инциденте?
— Ничего.
Адвокат сверлил ее взглядом.
— Мисс Фейтфул, уверен, что вы не все говорите из-за женской скромности, а не из желания нарушить присягу.
От этого предположения у Фидо начало отчаянно колотиться сердце. Она покачала головой, стараясь не смотреть туда, где сидит ее сестра. Как Эстер расскажет все родственникам?
— Должен ли я напомнить вам, мисс Фейтфул, что 29 сентября вы дали совершенно иные показания об этом инциденте солиситору ответчицы мистеру Фью?
У Фидо перед глазами поплыли черные пятна.
— Я это сознаю, — едва не запинаясь, сказала она. — И рада возможности рассеять любые недоразумения.
— Недоразумения?! — У Хокинса едва не сорвался голос. — Мадам, или вы лгали, подтверждая свои письменные показания под присягой, или лжете сейчас!
Присяжные смотрели на нее, вытаращив глаза и открыв рот. Сидящий за столиком юристов Фью не сводил с нее злобного взгляда. Она смотрела на свои руки.
— Нет, думаю, я сказала мистеру Фью то же самое, что сказала сейчас вам, — с запинкой произнесла она, — но с добавлением некоторых подробностей.
— Вот именно, с добавлением одной очень важной подробности! — неистово бушевал Хокинс. — А именно, что вас разбудило… Позвольте мне зачитать четвертый параграф: «Истец в ночной рубашке вошел в комнату и забрался в кровать, где спали миссис Кодрингтон и мисс Фейтфул, и ему помешало выполнить его намерение только сопротивление проснувшейся мисс Фейтфул».
Гул голосов в зале оглушил ее. Лицо ее горело, будто от ожога.
— Так сказала миссис Кодрингтон, — еле слышно объяснила она.
— Говорите громче.
Фидо повысила голос:
— Как раз перед моим разговором с мистером Фью она… ответчица рассказала мне, что ее муж вел себя… непристойно в названную ночь. Она убедила меня, что принятое мною лекарство стерло из моей памяти воспоминание об этом инциденте.
У Хокинса глаза полезли на лоб.
Она поспешно продолжила:
— Считаю нужным объяснить, что это не я рассказала все по памяти мистеру Фью; предварительно он выслушал миссис Кодрингтон, и у меня было впечатление, что меня спрашивают только для того, чтобы я подтвердила ее показания. Он едва упоминал о подробностях и, щадя мои чувства, выражался деликатными намеками, — в отчаянии сказала она. — Когда он спросил меня, верно ли составлен отчет, я дала ему понять, что верно, потому что я искренне верила тому, что сказала мне подруга.
— Оставьте, мисс Фейтфул! — почти кричал адвокат. — Вы же образованная леди! И позволю себе добавить, известная защитница прав женщин. И вы должны понимать, что, когда адвокат задает вам вопрос, он ждет от вас вашего собственного ответа. Мистер Фью дал вам прочитать ваши записанные показания…
— Он подтолкнул документ мне, — признала Фидо, — но я была не в состоянии внимательно прочитать его, чтобы ознакомиться с содержанием. Я была сильно смущена и взволнована, и мне трудно было дышать; кроме того, мистер Фью все время что-то говорил, и мне трудно было сосредоточиться. — «Господи, как же глупы женщины, — промелькнула отчетливая мысль, — это доказывают мои показания. Мы, легкомысленные существа, не умеем рассуждать логично, когда от этого зависит наша жизнь, не умеем исполнять гражданские обязанности, которые неотъемлемы от гражданских прав».
— Но вы официально подписали этот документ!
— Этого я не отрицаю, — с сожалением произнесла она, — но не помню, чтобы я подтвердила их полную достоверность во всех отношениях. Теперь я вижу, мне следовало объяснить мистеру Фью, что я все говорю со слов его клиентки. Позднее в тот же день у меня возникли возражения, и я попросила вернуть мне мои показания, но было уже поздно. — Фидо по-прежнему избегала смотреть в пятый ряд, где сидела ее сестра. — В минуту слабости я уехала за границу, чтобы избежать появления в суде и повторить суду эту историю.
Хокинс изобразил отвращение.
— Что ж, мисс Фейтфул… Хотя в то время вы находились в заторможенном состоянии, в данный момент считаете ли вы, что истец напал на вас, как сказала ответчица?
«Он считает меня добросовестной и честной», — поняла она и четко и ясно ответила при полной тишине в зале:
— Нет.
Хокинс пристально посмотрел ей в глаза.
— Вы должны признать, что-то, что вы помните, — что проснулись от испуга и увидели его выбегающим из комнаты, — несовместимо с попыткой изнасилования.
Она глубоко вздохнула.
— Я не говорила, что была испугана и что человек, которого я видела, выбегал. — Нужно говорить дальше, чтобы завтра с чистой совестью увидеть свои глаза в зеркале. — Сейчас я твердо уверена, что в ту ночь ничего подобного не произошло.
— Абсолютно ничего? — У адвоката дергалось адамово яблоко.
— Просто адмирал вошел в комнату, когда я спала, обменялся с женой несколькими словами и вернулся к себе.
Наступила тишина, пока Хокинс собирался с силами.
— Вы понимаете, мадам, что обвиняете свою близкую подругу в том, что она придумала всю эту ужасающую ложь с целью помешать объективному расследованию?
Фидо помолчала, затем хрипло произнесла:
— Возможно, ей это приснилось.
Зал взорвался оглушительным хохотом.
— Я хотел бы знать, не угрожает ли вам кто-либо, что заставляет вас изменить ваши показания?
У нее мурашки поползли по спине. Ей нельзя смотреть в сторону Гарри. «Вот как все было», — в отчаянии напомнила себе Фидо, но никогда раньше она не чувствовала себя такой лгуньей.
— Нет, — упорствовала она. — У меня было время все обдумать, и я решила выполнить мой долг и рассказать всю правду.
— У меня есть еще одно предположение, — прорычал Хокинс. — Возможно, попытка адмирала лишить вас невинности в ту ночь была успешной?
Фидо схватилась за деревянное ограждение бокса, чтобы не упасть.
— Говорю вам, все эти разговоры о заторможенном состоянии после приема лекарства и пробелов в памяти — это бесполезная попытка отвергнуть ужас того, что произошло.
— Мистер Хокинс!
— Если истец виновен в попытке насилия, мадам, никто не станет винить вас в том, что вы стали беспомощной жертвой его вожделения.
— Я…
Он не дал ей говорить.
— Но если из-за слабовольного желания спасти свою репутацию вы покрываете его преступление и тем самым уничтожаете мою клиентку…
— Преступления не было.
Хокинс растерянно поморгал, затем снова сменил тон.
— А, так, значит, вы не сопротивлялись? — спросил он так мягко, что сначала она не поняла его и смотрела на него в полном замешательстве. — На самом деле вы почти согласились на ухаживания со стороны красивого мужа вашей подруги, с которым жили в непосредственной близости более трех лет? И разрешенная связь должна была состояться всего в нескольких дюймах от его спящей жены?
— Как вы смеете…
— Мистер Хокинс! — вмешался судья.
Но адвоката невозможно было остановить.
— А потом, когда она проснулась, вы ужаснулись содеянному и сказали ей, что он пытался изнасиловать вас…
— Нет! — крикнула Фидо.
Все эти недели, когда она с ужасом ждала этого дня, ей в голову не приходило такое страшное наказание. Адвокаты — злые, алчущие крови хищники. Хокинс не в состоянии был придумать что-либо правдоподобное, а потому стремится дискредитировать ее в глазах присяжных. «Ну, потерпи, осталось еще немного», — сказала она себе, словно успокаивая ребенка.
— Ничего не произошло, — задыхаясь, произнесла она. — Если суд потребует, я готова подвергнуться медицинскому освидетельствованию. «Только не это, все что угодно, но только не это!»
После долгой паузы Хокинс отступил.
— У меня больше нет вопросов, милорд.
Фидо уже приготовилась уйти, как встал Боувил, и она вспомнила, что ее еще должен допросить адвокат Гарри. Опасаясь, что разрыдается, она устало опустилась на стул.
— Не спешите, мисс Фейтфул. Дать вам воды?
— Нет, благодарю вас, — прошептала она.
Его голос мягок и мелодичен.
— Теперь вы уже понимаете, что напрасно хранили искреннюю верность коварной подруге, напрасно доверяли ответчице, а не свидетельству своих чувств, напрасно уклонялись от вызова в суд. Но от имени британского правосудия я хочу поблагодарить вас за мужество, позволившее вам появиться здесь сегодня. — Широкая поощрительная улыбка. — Джентльмены из жюри, я уверен, сочувствуют вашему рассказу об обманутом доверии и рады, что вы вовремя все осознали и прояснили характер ответчицы и ваш характер.
Его добрый тон лишает ее сил. «Только не плакать, — приказала себе Фидо, — не смей плакать!»
— Могу только сожалеть, что в своих предыдущих выступлениях я так дурно отзывался о вас, мисс Фейтфул, и здесь, перед лицом суда, я беру назад свои слова. Мой клиент в данный момент получил более ясное представление о сложностях его семейных отношений с 1854 по 1857 год, — сказал Боувил, — и по его желанию я заявляю, что он считал ваше влияние на жену скорее положительным, чем отрицательным.
Так вот оно, вознаграждение, которое Гарри обещал ей, сидя рядом в кебе. Но как присяжные воспримут этот крутой поворот? «Все мы похожи на лжецов, все без исключения».
— Вы подтверждаете, что истец хорошо относился к вам во время вашего пребывания в его доме на Экклестон-сквер?
— Да, я видела от него только доброту и вежливость, — бесстрастно произнесла Фидо.
— В отношении так называемого запечатанного письма, которое вызвало столько досужих домыслов, — продолжал Боувил. — Я хотел бы отметить, что, насколько помнит истец, оно содержит только запись о его мнении, что вам лучше возвратиться к своим родителям, и ничего порочащего вас.