– Привет, – отозвалась она. – Я одна дома, гости ушли. Подъезд заперт, но я сброшу тебе ключ.
– Я починю крючок.
– Уже сделано. А ты управился со своими делами?
– Ага.
– Вот и хорошо. Значит, жду тебя через полчаса.
– Около того.
– Покричи снизу.
Он приехал в начале двенадцатого и посвистел.
Пришлось немного подождать, зато Рея спустилась сама – босая, в красной ночной рубашке.
Войдя на кухню, она спросила:
– Ну что – пригодился фонарик?
– Ага, еще как.
– Выпьем вина? Кстати, ты ужинал?
– Нет.
– Безобразие. Я что-нибудь приготовлю. Это недолго. Ты изголодался.
«Изголодался». Да, пожалуй.
– Как там со Свярдом?
– Начинает проясняться.
– Правда? Расскажи. Я жутко любопытная.
В час ночи бутылка опустела.
Рея зевнула.
– Да, между прочим, завтра я уезжаю. Вернусь в понедельник. А может, только во вторник.
Он открыл рот, чтобы сказать: «Ну я пошел».
– Тебе не хочется идти домой, – опередила она его.
– Не хочется.
– Так оставайся.
Он кивнул. Она продолжала:
– Только учти, со мной рядом спать – не сахар. Я без конца ворочаюсь, даже во сне.
Он разделся и лег.
– Ну что – снять мою роскошную хламиду? – спросила она.
– Сними.
– Ладно.
Она разделась и легла рядом с ним.
– Увеселений не будет.
Он подумал, что вот уже два года, как спит один.
– Здорово устал?
Мартин Бек промолчал. От нее исходило ласковое тепло.
– Опять до мозаики руки не дошли, – сказала Рея. – Ничего, на следующей неделе.
Он быстро уснул.
XXIX
В понедельник утром Мартин Бек явился на работу, напевая какую-то песенку, чем немало поразил встретившегося ему в коридоре служащего. Он отлично себя чувствовал оба выходных дня, хотя и провел их в одиночестве. Давно у него не было так хорошо на душе, сразу и не припомнишь – когда. Разве что в канун Иванова дня в 1968 году.
Кажется, вторгаясь в запертую комнату Свярда, он в то же время вырывается на волю из своего собственного заточения?
Он положил перед собой выписки из амбарных книг, отметил галочками фамилии, которые по датам подходили больше всего, и взялся за телефон.
Перед страховыми обществами стоит ответственная задача, а именно: зашибить возможно больше денег, посему люди у них трудятся, как каторжные. И по той же причине они содержат документацию в образцовом порядке, а то ведь, чего доброго, надует кто-нибудь, оставит без барыша.
Вообще-то спешка и гонка в наши дни стала чуть ли не самоцелью.
«Это невозможно, у нас нет времени».
Против этого есть разные приемы. Например, тот, к которому он прибег в пятницу в криминалистической лаборатории. Или другой: сделать вид, что твое дело – самое спешное. Такой трюк сходит, когда ты представляешь государственное учреждение. Правда, в пределах своего ведомства это сложнее, но есть люди, на которых слово «полиция» производит впечатление.
«Это невозможно, у нас нет времени. А вам срочно?»
«Чрезвычайно срочно. Вы обязаны сделать это».
«Но у нас нет времени».
«Кто ваш непосредственный начальник?»
И так далее.
Добившись ответа на очередной вопрос, он делал пометку в блокноте. Возмещение выплачено. Дело урегулировано. Держатель страховки скончался прежде, чем был произведен расчет.
Мартин Бек продолжал звонить и выспрашивать. Конечно, не везде ему сопутствовала удача, но все же на полях блокнота появилось уже довольно много пометок.
При восьмом разговоре его вдруг осенило:
– А что происходит с поврежденным грузом, после того как компания выплатит страховку?
– Его проверяют, разумеется. Если товар не совсем испорчен, наши служащие могут приобрести его со скидкой.
Ну конечно. На этом тоже можно что-то выгадать.
Неожиданно ему вспомнилось кое-что из собственного опыта. Двадцать два года назад, в бытность молодоженом, он жил далеко не богато. Инга, его жена, до того как родилась причина брака, служила в страховой компании. И однажды купила там со скидкой уйму поврежденных при транспортировке банок на редкость отвратительного бульона. Эти банки выручали их несколько месяцев; с тех самых пор ему противно глядеть на бульон.
Вполне возможно, что Калле Свярд или какой-нибудь другой эксперт дегустировал сей мерзопакостный продукт и признал его непригодным в пищу.
Девятый номер ему не пришлось набирать.
Телефон вдруг зазвонил сам. Кому-то понадобился Мартин Бек.
Неужели?..
Нет, не угадал.
– Бек слушает.
– Это Ельм говорит.
– Привет, молодец, что позвонил.
– Что верно, то верно. Но ты, говорят, вел себя здесь вполне пристойно, и кроме того, я решил оказать тебе услугу напоследок.
– Напоследок?
– Ну да, пока тебя не сделали начальником управления. Я вижу, ты нашел свою гильзу.
– Вы ее исследовали?
– А зачем, ты думаешь, я звоню, – едко произнес Ельм. – Нам тут некогда заниматься пустой болтовней.
«Кажется, у него припасен какой-то сюрприз», – подумал Мартин Бек. Ельм звонил сам, когда мог чем-нибудь блеснуть. Во всех других случаях приходилось терпеливо ждать письменного заключения.
– Считай, что я твой должник, – сказал он.
– Вот именно, – ответил Ельм. – Так вот, насчет твоей гильзы – и досталось же ей. С таким материалом работать – не сахар.
– Понимаю.
– Что ты там понимаешь… Но ты, очевидно, хочешь знать, связана ли гильза с пулей, которую нашли в теле самоубийцы?
– Да.
Молчанье.
– Да, – повторил Мартин Бек. – Очень хочу знать.
– Связана, – сказал Ельм.
– Это точно?
– Разве я тебе не говорил, что мы тут не занимаемся гаданием?
– Извини. Значит, гильза от той пули.
– От нее. А пистолета у тебя случайно нет?
– Нет. Я не знаю, где он может быть.
– Зато я знаю, – сухо произнес Ельм. – В эту минуту он лежит на моем столе.
В логове спецгруппы на Кунгсхольмсгатан царило отнюдь не приподнятое настроение. Бульдозер Ульссон умчался в полицейское управление за инструкциями. Начальник ЦПУ велел проследить, чтобы ничего не просочилось в печать, и теперь ему не терпелось узнать, что именно не должно просочиться.
Колльберг, Рённ и Гюнвальд Ларссон сидели безмолвно в позах, которые выглядели как пародии на «Мыслителя» Родена.
В дверь постучались, и в кабинет вошел Мартин Бек.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – отозвался Колльберг.
Рённ кивнул. Гюнвальд Ларссон никак не реагировал.
– Что-то вы носы повесили.
Колльберг обозрел своего друга с головы до ног.
– Есть причина. Зато ты вон какой бодренький. Прямо не узнать. Чему обязаны? Сюда добровольно не приходят.
– Считай меня исключением. Если не ошибаюсь, у вас тут содержится один проказник по фамилии Мауритсон.
– Верно, – подтвердил Рённ. – Убийца с Хурнсгатан.
– Зачем он тебе? – подозрительно спросил Колльберг.
– Мне бы только повидаться с ним.
– Для чего?
– Побеседовать немного – если это возможно.
– А что толку, – сказал Колльберг. – Он охотно говорит, да все не то, что надо.
– Отпирается?
– Что есть мочи. Но он изобличен. Мы нашли в его доме наряд, в котором он выступал. Да еще оружие, которым совершено убийство. И оно указывает точно на него.
– Каким образом?
– Серийный номер на пистолете стерт. И борозды на металле оставлены точилом, которое заведомо принадлежало ему и к тому же найдено в ящике его тумбочки. Подтверждено микрофотосъемкой. Железно. А он все равно нагло отпирается.
– Угу, – вставил Рённ. – И свидетели его опознали.
– В общем… – Колльберг остановился, нажал несколько кнопок на селекторе и дал команду.
– Сейчас его приведут.
– Где можно с ним посидеть? – спросил Мартин Бек.
– Да хоть в моем кабинете, – предложил Рённ.
– Береги эту падаль, – процедил Гюнвальд Ларссон. – У нас другой нет.
Мауритсон появился через какие-нибудь пять минут, прикованный наручниками к конвоиру в штатском.
– Это, пожалуй, лишнее, – заметил Мартин Бек. – Мы ведь только побеседуем с ним немного. Снимите наручники и подождите за дверью.
Конвоир разомкнул наручники. Мауритсон досадливо потер правое запястье.
– Прошу, садитесь, – сказал Мартин Бек.
Они сели к письменному столу друг против друга.
Мартин Бек впервые видел Мауритсона и как нечто вполне естественное отметил, что арестованный явно не в себе, нервы предельно напряжены, психика на грани полного расстройства.
Возможно, его били. Да нет, вряд ли. Убийцам часто свойственна неуравновешенность характера, и после поимки они легко раскисают.
– Это какой-то жуткий заговор, – начал Мауритсон звенящим голосом. – Мне подсунули кучу фальшивых улик, то ли полиция, то ли еще кто. Меня и в городе-то не было, когда ограбили этот чертов банк, но даже мой собственный адвокат мне не верит. Что я теперь должен делать, ну, что?
– Вы говорите – подсунули?
– А как это еще называется, когда полиция вламывается к вам в дом, подбрасывает очки, парики, пистолеты и прочую дребедень, потом делает вид, будто нашла их у вас? Я клянусь, что не грабил никаких банков. А мой адвокат, даже он говорит, что мое дело труба. Чего вы от меня добиваетесь? Чтобы я признался в убийстве, к которому совершенно не причастен? Я скоро с ума сойду.
Мартин Бек незаметно нажал кнопку под столешницей. Новый письменный стол Рённа был предусмотрительно оборудован встроенным магнитофоном.
– Вообще-то я не занимаюсь этим делом, – сказал Мартин Бек.
– Не занимаетесь?
– Нет, никакого отношения.
– Зачем же я вам понадобился?
– Поговорить о кое-каких других вещах.
– Каких еще других вещах?
– Об одной истории, которая, как мне думается, вам знакома. А началось это в марте шестьдесят шестого. С ящика испанского ликера.
– Чего-чего?
– Я подобрал все документы, почти все. Вы совершенно легально импортировали ящик ликера. Оформили через таможню, заплатили пошлину. И не только пошлину, но и фрахт. Верно?