Процессия обрела более или менее законченный вид и медленно двинулась к церковному порталу.
Глава правительства и сенатор шли впереди между шофером и телохранителем, которые изо всех сил старались держать зонты так, чтобы они, с одной стороны, защищали сановников от дождя, с другой стороны, не были вывернуты или вовсе вырваны из рук порывистым ветром.
– Вот было бы зрелище, если б эти два типа взмыли в воздух и полетели над заливом, – сказал Гунвальд Ларссон.
– Как Мэри Поппинс, – отозвался Мартин Бек.
– Или Оле Лукойе.
Каменное Лицо не отставал от сенатора.
В трех метрах за ним шли офицеры с венком, далее следовали попарно все остальные.
Ветер трепал голубую шелковую ленту, и золоченая эмблема с орлом угрожающе качалась. Оформленные затейливыми складками флаги теперь больше всего напоминали хорошо послужившие тряпки для мытья посуды.
Тяжелая ноша явно угнетала офицеров. Да и мундиры их приобрели довольно жалкий вид.
– Бедняги, – сказал Гунвальд Ларссон. – Вот уж никогда не взялся бы за такое дурацкое дело. Я бы чувствовал себя идиотом.
– Может быть, им пригрозили какой-нибудь страшной морской казнью, – предположил Мартин Бек.
– Кстати, об идиотах, – продолжал Гунвальд Ларссон. – Не пора ли нам сменить позицию, чтобы присмотреть за идиотской гвардией.
Подождав, когда прошли замыкающие процессию четыре агента службы безопасности, они встали на углу, откуда был хорошо виден церковный портал.
Справа от него, исполненные сознания великой ответственности момента, застыли, будто каменные истуканы, Кристианссон и Цакриссон.
Слева стояли Квастму и Альдор Густавссон, Квастму вытянулся по стойке «смирно».
Виктор Паульссон жался к стене Судебной палаты прямо напротив церкви. С полей цилиндра на бархатный воротничок падали большие капли, зажатый под левым локтем номер «Свенска Дагбладет»[163] окончательно размок.
Эрика Мёллера не было в поле зрения, но Рикард Ульхольм по-прежнему сдерживал напор фоторепортеров и телеоператоров.
Торжественное шествие медленно приближалось к порталу.
Перед входом телохранитель премьера и шофер сенатора остановились, сложили зонты и отступили назад, присоединяясь к Каменному Лицу.
В ту самую минуту, когда высокий гость и глава правительства начали подниматься по лестнице, в портале появился человек.
Это была молодая девушка с длинными белокурыми волосами и серьезным бледным лицом, на котором выделялись широко раскрытые карие глаза и плотно сжатые губы. Она была одета в замшевую куртку, длинную зеленую вельветовую юбку и кожаные сапожки.
Обеими руками она держала маленький блестящий револьвер. Остановившись на верху лестницы, она вытянула руки вперед и выстрелила.
Не больше двадцати сантиметров отделяло дуло револьвера от точки между бровями премьера, в которой пуля пробила лобную кость.
Премьер упал на стоявшего позади телохранителя с зонтом, и вместе они повалились на лестницу.
Девушка вздрогнула от сильной отдачи, потом замерла, медленно опуская руки.
Эхо выстрела раскатилось между домами, и прошло несколько секунд, прежде чем окружающие начали как-то реагировать.
Один премьер никак не реагировал. Он умер мгновенно, как только пуля проникла в его мозг.
– Проклятье! – воскликнул Мартин Бек.
Гунвальд Ларссон вопросительно посмотрел на него.
Такая реакция была необычной для Мартина Бека.
Виктор Паульссон сорвался с места и понесся к церкви. На полпути из свернутой газеты выпал пистолет и шлепнулся прямо в лужу.
Сенатор спокойно забрал у девушки никелированный револьвер, одновременно его телохранитель выхватил из недр своего просторного пальто огромный кольт.
Виктор Паульссон подбежал к порталу, держа в руке совершенно мокрую газету.
Сенатор, не отрывая глаз от девушки, передал ее оружие стоявшему рядом Цакриссону.
Каменное Лицо прицелился в обезоруженную девушку. Даже в его могучей пятерне револьвер поражал своими размерами.
Бу Цакриссон надумал выбить у него из рук оружие выстрелом из дамского револьверика, но телохранитель сенатора опередил его. Сохраняя полную невозмутимость, он ударил Цакриссона кольтом по руке. Цакриссон вскрикнул и выронил револьверик.
Кеннет Квастму, который до тех пор сохранял стойку «смирно», набросился на девушку и живо скрутил ей руки за спиной. Она не сопротивлялась, только наклонилась вперед с искаженным от боли лицом.
Телохранитель премьер-министра поднялся на ноги, ошалело глядя на лежащего у его ног покойника. В руке он по-прежнему держал зонт.
На площади раздавались удивленные и испуганные восклицания участников процессии. Примчались репортеры и фотографы во главе с Рикардом Ульхольмом.
Одновременно с Мартином Беком и Гунвальдом Ларссоном к месту происшествия невесть откуда подоспел Эрик Мёллер. Выкрикивая распоряжения своим озадаченным агентам, он принялся расталкивать потрясенных и взволнованных людей, окруживших убитого.
Мартин Бек посмотрел на Ребекку Линд. Она все так же стояла, наклонившись вперед.
– Отпусти ее, – приказал он Квастму.
Квастму продолжал держать девушку железной хваткой и открыл было рот, чтобы возразить, но Гунвальд Ларссон подошел и оттер его в сторону.
– Я отведу ее в нашу машину, – сказал Гунвальд Ларссон и начал протискиваться сквозь возбужденную толпу.
Мартин Бек нагнулся и поднял оружие, которое Каменное Лицо выбил из руки Цакриссона.
Совсем недавно он видел точно такое же.
У Кольберга в Музее вооруженных сил.
Ему вспомнилось, что говорил Кольберг про маленький дамский револьвер.
«Пожалуй, из него можно попасть с двадцати сантиметров в капустный кочан. При условии, что кочан не будет шевелиться».
Глядя на простреленный лоб главы правительства, Мартин Бек подумал, что Ребекка справилась с этой задачей.
Кругом царило полное смятение.
Только сенатор, его телохранитель и четыре морских офицера относительно спокойно восприняли случившееся. Последние положили чудовищный венок у ног премьера.
Рикард Ульхольм, весь багровый, обратился к Эрику Мёллеру, который продолжал наводить порядок:
– Я обязан заявить об этом. Это грубейший служебный проступок, я заявлю парламентскому комиссару. Скандальный проступок.
– Заткнись, – ответил Эрик Мёллер.
Рикард Ульхольм еще больше побагровел и повернулся к Кристианссону, который неколебимо стоял на своем посту.
– Я заявлю о твоем служебном проступке. На всех вас заявлю парламентскому комиссару.
– Я ничего не сделал, – возразил Кристианссон.
– Вот именно! – вскричал Ульхольм. – Об этом-то я и заявлю.
Мартин Бек повернулся к Ульхольму:
– Ну что ты тут разорался. Займись делом. Скажи людям, чтобы отошли подальше. И ты тоже, Кристианссон.
Подойдя к Эрику Мёллеру, он сказал:
– Придется тебе разбираться тут. Я повезу девушку в уголовку.
Эрику Мёллеру удалось потеснить толпу, окружившую труп премьер-министра.
Убитый глава правительства лежал на спине на мокрой от дождя паперти. У его ног красовался гротескный венок. По другую сторону венка стоял долговязый сенатор с выражением озабоченности на загорелом лице. Его телохранитель по-прежнему держал в руке свой ковбойский кольт.
Со стороны Риддархусторьет донесся вой сирен.
Мартин Бек сунул в карман блестящий револьверик и пошел к машине, где уже сидел Гунвальд Ларссон с Ребеккой Линд.
24
Ситуация была отнюдь не новой для Мартина Бека.
Он – за письменным столом, на стуле перед ним – человек, совершивший убийство.
Знакомая ситуация, обычная в его работе.
Куда менее обычно то, что к допросу можно приступать менее чем через час после того, как было совершено преступление, что он сам и целый ряд других сотрудников полиции были свидетелями убийства, что преступником была девушка восемнадцати лет и что вопросы как, где и когда отпадали, оставалось только выяснить почему.
За многие годы службы в полиции он видел убийц и убитых разного ранга, из всех слоев общества, но никогда еще жертвой расследуемого им убийства не было такое высокопоставленное лицо, как глава правительства страны.
Кроме того, он не мог припомнить, чтобы ему приходилось иметь дело с таким оружием, какое теперь поблескивало перед ним на бюваре.
Рядом с никелированным револьвериком лежала старая, потертая коробочка из светло-зеленого картона с неразборчивым текстом на ярлыке. В этой коробочке прежде хранилась пуля, пронзившая затем мозг премьер-министра. Девушка достала ее из своей сумки и отдала ему еще в машине по дороге в полицейское управление.
Гунвальд Ларссон не стал задерживаться в кабинете. Он понимал, что этот разговор Мартин Бек лучше всего проведет один, и оставил его наедине с Ребеккой.
И вот она перед ним, вся подобралась, пальцы рук сплетены на коленях, по-детски круглое лицо – бледное и напряженное. На его вопрос, хочет ли она есть, пить, курить, Ребекка отрицательно покачала головой.
– Я тут искал тебя недавно, – сказал Мартин Бек.
Она удивленно посмотрела на него, потом спросила:
– Зачем это?
– Спросил твой адрес у адвоката Роксена, но он не знал, где ты живешь. После суда летом я иногда спрашивал себя, что с тобой сталось, догадывался, что тебе несладко приходится. Что ты, наверно, нуждаешься в помощи.
Ребекка пожала плечами.
– Верно, – сказала она. – Да только теперь все равно уже поздно.
Мартин Бек готов был пожалеть о своих словах. Она права. Поздно, и от того, что он собирался помочь Ребекке, ей теперь вряд ли легче.
– И где же ты живешь сейчас, Ребекка? – спросил он.
– Последнюю неделю жила у подруги. Ее муж уехал на месяц, и она пустила нас с Камиллой к себе, пока он не вернется.
– Камилла там сейчас?
Она кивнула.