Потом засунула прибор в рюкзачок, тщательно застегнула молнию и рванула с грузового двора, как может бегать напуганный до полусмерти подросток: почти не касаясь подошвами земли, перескакивая завалы бревен, толкаясь от рельсов, от осей вагонов, запрыгивая на стены. Нет, никакого паркура – просто сильно не хотелось видеть зомби!
Что на этот раз ее искал водитель Петра Васильевича, чтобы защитить и отвезти домой, и что установил точное место по пеленгу звонка, за время длинного разговора с Шарком – тоже услуга для специальных номеров – Снежана так и не узнала.
С разбегу одолев бетонный забор, она оказалась на каком-то дереве. Даже не разбираясь: клен-хрен, повисла на руках и спрыгнула…
Точно в середину стаи байкеров. Чертова дюжина мотоциклов, моторы урчат на холостых в полной готовности рвануть. Крепкие молодые парни, скрипят пахучие кожанки, блестят заклепки. На всю стаю нету пары одинаковых шлемов: стальные каски, немецкий шлем с пикой, римский с поперечным гребнем, греческий с продольным, спускающимся на спину. Из-под шлемов светлые дорожки пота по пыльным, напряженным лицам…
Главный – самый здоровый, на самом блестящем коне – держал в руке смартфон, ожидая команды от Легата. Если бы свалившаяся с неба девочка просила или хныкала, ей бы просто вызвали на помощь милицию или там скорую, а сами остались бы ждать приказа.
Но та Снежана, которая пищала утром, утром и осталась. Новая заорала звонко, пронзительно, перекрыв рокот всех тринадцати мотоциклов:
– Какого! Вы тут ходите! Вокруг х*я босиком!
Байкеры переглянулись. Снежана подслушала фразу от папы, и пару раз козыряла ей в школе или на клубе. А мотоциклисты “Черной чаши” слышали то же самое от куратора, от большого начальника, главнее даже Легата.
– А чего? – повернулся шлем вожака.
– Того! – Снежана махнула рукой в направлении южного выезда. – Там наших бьют!
– И как там наши?
Лежер пощелкал пультом, пробежался по каналам новостей:
– Пару суток продержатся, а потом, наверное, все-таки водометы введут. Нацгвардию вон, уже перебрасывают. На блогах видно, по южной трассе легионеры едут.
– Баррикады, водометы, газ, щиты, булыжник, – де Бриак прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Потянулся:
– Вся история нашей страны в двадцатом веке. Ну, с небольшим перерывом на парады. То наши по бошам, то боши по нашим… Лучше всего показано в кино “Побег” с Пьером Ришаром.
– А, это где напарник… Бельмондо! Узнал свою девчонку по джинсовой попе?
– Квинтэссенция Франции: женщина на баррикадах.
– Хотя девчонка китаянка…
– И что? Вот вы, Лежер, ощущаете себя именно французом? Так сказать, “au creme de la nation”?
Лежер поглядел в бледно-голубое небо за окном.
– Трудно сказать. Костюмы я шью в Англии. Пиво пью чешское. Машина у меня китайская… То есть, формально, немецкая. Но где сделана, понятно. Кино я смотрю американское – как и сотни миллионов.
– Миллиарды.
Штурмовик развел руками – комиссар опять подумал, что синяя форма Управления сидит на Лежере превосходно.
– Ну вот, комиссар. Так что во мне неповторимо-нормандского? Кроме, хм, набора бактерий, конечно…
– Персонаж, Лежер, это история плюс характер.
– Отпечатки мечты?
– Но у нас нет никаких иных зацепок. Мир… Вращается сам по себе. Все обыденно.
– И вот эти уличные беспорядки в половине государств Европы?
– Мы видим: кто-то раскрыл перед кошкой дверь. И бросаемся ловить кошку. А кошка, может быть, постояла перед входом, развернулась и ушла. Мы проигрываем уже потому, что не можем описать происходящее. У нас даже терминологии нет. Вот, например, долгожданные финансовые потоки…
Комиссар включил над столом голограмму планеты, на которую искуственный интеллект Управления – тот самый Палантир – наложил разноцветные щупальца транзакций.
– И что мы тут можем сказать? Вот эти и вон те ребята решили сменить заемщика и перекредитоваться у парней с другой стороны улицы. А прежние заимодатели не захотели терять кредитора: он же каждый год проценты приносит… Сто лет назад это решалось войной. Сейчас прогресс, все цивильно. Проплатили своим людям. Те, соответственно, вывели на улицы протестную молодежь…
– Тем более, что поводов для протеста искать не надо… Шеф, я только вино пью наше. И то потому, что у меня друг в деревне. Сельский полицейский. Отрастил живот, шестеро детей. Гоняет мигрантов, расследует пропажу коз и белья с веревок. Я такую незамутненность видел только в кино про хоббитов. Представить не мог, что совсем рядом с Парижем так на самом деле могут жить реальные люди!
– Лежер, а к чему вы про вино?
– К тому, что большая часть населения покупает вино в гипермаркетах. А там уже чилийское, аргентинское, австралийское вино – не сильно хуже, но куда привлекательней, экзотика же!
– И что?
– Комиссар. Вы сказали: “замешана вся планета”… Всю историю у человека сохранялась надежда, что хотя бы где-то может быть хорошо. В стране Офир. В царстве пресвитера Иоанна. На островах Ги Бразил. В затерянном городе Робура-завоевателя. На таинственном острове капитана Немо. В океане. В Шамбале. А теперь все уверены, что…
– Человечество, загнанное в угол? Как там у Оскара Уайльда: “Не стоит смотреть на карту мира, где не изображена страна Утопия”?
Де Бриак замолчал надолго. Альберт подошел к распахнутым рамам и долго смотрел на привычные красные черепичные крыши. Центр Парижа, эталонный город-картинка, экспортер положительных эмоций, фабрика радости, первейший и главнейший мировой конвейер любовной романтики. Увидеть Париж – и умереть!
Левее черные клубы дыма – там баррикады. Там пластиковые щиты, там водометы и лозунги. Там по брошенным бутикам шарят наудачу “новые апаши”, там под маркой полиции наперебой грабят квартиры бандиты залетные и местные; там исполняются мечты множества мигрантов – и, совершенно нечаяно, туристов.
Увидеть Париж – и умереть.
– Комиссар, а с чего началось в этот раз?
– В Лондоне убили очередного шпиона.
Лежер полистал страницы служебной сети:
– Опять русские. В формуляре причина смерти: balalaika.
– В смысле – снайперская винтовка Драгунова, эта их СВД? Или Владилена из Лагуны?
Лежер широко раскрыл глаза – в белесом полудне серые. Де Бриак, напротив, прищурился:
– Вы тут сейчас произнесли такую речь о глобализме, а сами даже “Лагуну” в детстве не смотрели?
– Я и сейчас не смотрю. Хватит с меня того, что на чтение подсел. Вот зачем вы подсадили меня на книжки? Жил бы себе, как мой друг в деревне, горя бы не знал!
– И что мешает написать рапорт? Перевестись куда-нибудь, где служба спокойней?
Лежер посмотрел на выгоревший небосвод середины августа. В середине августа за каких-то полчаса ясного утра вскипает полноценная летняя жара. К полудню небо снова по-июльски белое, и надежда только на клубящиеся по горизонту черные горы грозового фронта.
В середине августа улицы пахнут горячим асфальтом, бензином и мочой; на заборах плакаты “Евроединства”, заляпанные там и здесь помидорами или просто дерьмом. За гуманитарной помощью, за государственным пайком тянутся ленивые очереди. Стоять жарко, люди даже не ссорятся особо. Так, помянут недавнюю эпидемию да привычно ругнут очередное повышение цен. Обсудят очередное изменение правил начисления соцбаллов, поплюются тихонько – камеры же везде – и переступят вслед отоварившемуся гражданину.
Расписался – отлетай.
А еще говорят в очередях, что эпидемия не сама собой пришла – что принесли ее беженцы из Ливии, разбомбленной союзником по НАТО… Союзничек, merde! Что коварные русские шпионы уже завезли сто тысяч красных повязок – чтобы опознавать своих, коммунистов, когда начнутся уличные бои. Вяло, по жаре, возражают в очередях: уличные бои уже идут. Месье, да какое там! Разве это бои! Вот когда из Voronej, Omsk и Samara явятся kazaken, тогда мы все и узнаем, откуда в Париже bistro. Не слушайте, месье, из него историк, что балерина. Он потомственный клошар в трех поколениях. Вот именно, месье! Мой дедушка прятался в катакомбах еще от бошей! Так это дедушка завещал месье медную кружку и теплое место на паперти?
Альберт Лежер закрыл за собой рамы. Включил кондиционер, подошел к голографической планете и некоторое время словно бы мыл руки в призрачных финансовых потоках – компьютер послушно высвечивал ярлычки с цифрами, адресами, названиями плательщиков и получателей транзакций.
– Простите, комиссар. Я сказал глупость. С моими-то выслугой и опытом я легко найду место, где работа будет простой и понятной. Но я всегда буду знать, что совсем рядом, буквально за стеной, происходит… Вот это. И стена скоро рухнет.
Жестом Лежер выключил голограмму и улыбнулся самую чуточку печально:
– Мужчина должен идти лицом к ветру. А не подставлять ему афедрон, в тщетной надежде, что судьба не заметит столь удобного мяча для пинка… И столь удобной дырки для надобностей попроще.
Проще всего получилось отогнать от перекрестка погромщиков – с легкой руки Снежаны, главный байкер их в докладе назвал “зомби” – так и пошло по всему городу, по всей сети. Зомби страшны массой, но тут набралось всего-то человек сто… Может, сто пятьдесят. Причем самые сообразительные – и, главное, заводилы с огнестрелом – давно уже растянулись по всему району, по богатым домам. Никто не отвлекся задерживать стаю: решили, что катятся свои, типа, “революционная братва”.
Байкеры проехали до самого перекрестка, где без лишних слов принялись полосовать направо и налево кто цепью, кто гидравлическим шлангом с навинченными муфтами. Зомби поняли намек и расточились, “яко исчезает воск перед лицом огня”.
А вот сам огонь укротить не вышло. Активное топливо – это активное топливо. Вода для него всего лишь прекрасный источник водорода. В теории, активное топливо можно засыпать песком – но и тогда горение не прекратится, только уйдет в бескислородный режим. Да и надо песка сразу несколько “камазов”. Мелкие порции быстро расплавятся, выделят летучую фракцию – а та тоже вспыхнет, реагируя с битумом и разными химдобавками в асфальте, и вот это уже будет натуральный газенваген, только на весь район сразу.