– А затем?
– А затем наши партнеры внизу договорятся с нами во имя общечеловеческих ценностей. Исполнителей остановят… Скажем так, другие исполнители. Те и другие играются втемную, так что к ненатуральности никто не придерется. Начнется вечный танец добра и зла: суровые, но справедливые мы – и милосердная мать-церковь… Скажем так, здоровые силы церкви, понимающие, что почем.
– Люди, которых я представляю, поддержат вас при одном условии. Понятно, что в ходе… Хм… Возможны определенные… Зигзаги на кардиограмме. Так вот, я тоже говорю ясно, чтобы не осталось недопонимания. Пускай на планете выживут полтора китайца – но править ими должны мы.
– Мы двигались в прекрасное далеко, но попали в хреновое поближе.
– Прямо так и хреновое?
– Судите сами. – Змей закрыл рабочую тетрадь. Сегодня кабинет Легата освещало яркое июньское солнце, и тень оконного переплета делила стол черным, почти физически ощутимым, крестом. Тетрадь лежала в правой верхней клетке; Змей помнил все цифры из нее наизусть:
– Заехало пятьсот четыре человека, тридцать семь команд. Мы их разместили кого на острове, кого вокруг. Антураж взяли все тот же, под Лукина, “Разбойничья злая Луна”, колесные парусники. Остальное по задумке Хорна, подогнали под Меганезию, просто имена и колорит переписали. Примерно половина заехавших догадалась.
– Всего половина? – Легат побарабанил пальцами по столу.
– Ну что вы, коллега, – довольно хмыкнул Петр Васильевич, – каждый второй! Нам бы на учениях такую сообразительность. И как все прошло?
– Технически… Приемлемо. Мы испытали автономные энергомодули от Проекта. Тридцать семь штук, по всем лагерям. Собрали статистику за неделю. Причем, что ценно, у нас тут освещенность не очень и ветра не морские, такие условия особенно интересны… – Змей перелистал тетрадь:
– Вот цифры по электрике. Вот по воде, вот по биомассе. Научно-техническая часть выполнена полностью.
– А травмы?
– Ну, несколько промахов из воздушки, рассечения щек, ссадины. Обострение язвы, пять сердечников. Подпаленная по пьянке жопа, да об Марка мачту “Змеедава” сломали. Шлем выдержал, а Марку тем более пофиг.
Змей легонько улыбнулся, и сразу поскучнел:
– Четыре драки, два перелома. Неприятно, но без последствий. В смысле, мы их всех потом в пиве утопили. Так что уехали не то, чтобы лучшими друзьями – но по-любому не врагами, я видел.
– Вообще-то это для мальчиков и собак обычно: после драки подружиться.
– Что-то я про девочек и кошек даже спрашивать не хочу.
– Короче: игра удалась.
– Так чего ты убитый ходишь?
Змей поджал губы:
– Да устал я просто. Неделю на ногах. И через три дня очередная проверка из училища, последняя перед поступлением. Еще экономику качнуть не удалось, как мы поспорили с Сэнмурвом. Планировали вброс алюминия на шестом цикле, но там как раз миграция китайцев началась, мастера затупили, и все пошло лесом. А уже под самый конец не стали делать, смысла не усмотрели. Решили, что пусть хотя бы научная часть получится нормально, чем все останется по чуть-чуть недоделаным.
– Змей. Все отлично. Ты понимаешь? Отлично! Первая игра доказала сам факт успешного моделирования. Деталировку и практический смысл уже потом накручивать можно.
– Или ты расстраиваешься потому, что уже улетишь?
– И это в том числе.
– Ну ничего. Твоя доля в предприятии никуда не денется, прослежу. Иди выспись. Да, кстати… – Легат усмехнулся:
– Если хочешь и дальше со мной не поссориться, полетишь на автопилоте. Управления не касайся, ты же спишь на ходу. Помнишь? Скоро год с того разговора.
– Ну, – Змей поскреб затылок с отчетливым треском и подумал: пора уже бриться. – Да… Успех…
Попрощался и вышел.
Мужчины посмотрели вслед. Легат закрыл дверь кабинета. Петр Васильевич тихонько сказал:
– Сейчас позвоню дочке, чтобы завтра взяла его в оборот. Живо забудет про усталость.
– А сейчас?
– Посижу тут, у тебя. Почитаю бумаги на очередного кандидата. Подготовлюсь.
– Знаете, как вас называют?
Куратор вопросительно поднял брови. Легат растянул улыбку на пол-кабинета:
– Апостол. В смысле, Петр Апостол. Улавливающий сетью души.
Петр Васильевич нарочито простецки двинул плечами:
– Самые эффективные приемы лежат на поверхности и работают одинаково, что во дворцах, что в хижинах.
Легат повозился с кофеваркой, добыл из ее парящий стаканчик кипятка, куда вытряхнул пакетик “Петровской слободы”. Вдохнул пар.
– Так почему этими приемами не пользуются?
– Одни не верят, что простое сработает. Секретных тайн взыскуют, – куратор учуял запах якобы кофе и внезапно попросил:
– Мне тоже сделай, пожалуйста.
– Вот. А вторые?
– А вторые… Ох, крепка несоветская власть! Как ты это пьешь? Тут же чистая химия! Ладно, не отвечай. Вторые, коллега Легат, попросту брезгуют.
– … Брезгуют они, шеф. А вы, как я погляжу, не из тонких натур, – сказал Альберт, когда штурмовик и комиссар затянули за собой кремальеру холодильника морга.
Де Бриак подумал: хорошо, что в юности поддался моде на здоровый образ жизни, не закурил. Тут, на Орбите, воздух какой-то не такой. То ли сухой, то ли мокрый, то ли у него молекулы кубические, дерут носоглотку острыми уголками – но курящий Лежер мучается наглядно и жутко, отчего берется за портсигар все реже.
– Я начинал по программе обмена в седьмом году. Германия, Хайльбронн, – де Бриак окончательно снял дыхательный прибор, обтер спиртовой салфеткой. – Там убили полицейскую прицельным выстрелом в голову. На месте преступления нашли ДНК неизвестной женщины, которую стали считать главной подозреваемой.
Шеф-комиссар Отдела Орбитальной Безопасности повертел головой, вытер шею и лоб свежей салфеткой. Аккуратно вложил использованные лоскутки в приемник уничтожителя мусора, маску же и перчатки вернул на полочку.
– Голову несчастной фрау разнесло на этакие неопрятные куски… Даже сейчас как вспомню, так вздрогну. Вот в том деле я блевал образцово, как подобает офицеру. Коллеги рассказывали. Сам-то я опомнился дней через пять, проснувшись голым на какой-то неодетой мадемуазели, в черт знает чьей квартире. С тех пор случаи наподобие сегодняшнего меня не смущают. Кусочек орбитального мусора навылет – и со святыми упокой. Судя по выражению на лице, бедняга не успел ничего почувствовать.
– Бог да судит его по делам его… Шеф, а дальше про Хайльбронн?
Комиссар вздохнул:
– Позже ту самую ДНК нашли на местах других преступлений. Удивительно, что никаких других значимых улик не нашли. Только ДНК. Ни возраст, ни внешний вид преступника установить не удалось. И вот, Лежер, что бы вы думали? Пару лет спустя оказалось, что ДНК принадлежала упаковщице ватных палочек, которыми брали пробы!
Переодевшись, мужчины двинулись по холодным даже на вид стальным коридорам служебной зоны, синхронно щелкая магнитными подковками. Серый металл, желтые пиктограммы: человечек в круге, треугольник, узнаваемый знак “Стоп”… Лежер учил их наизусть, как учили все обитатели Орбиты, потому что вакуум никому не делает скидок – но студенческий возраст штурмовика остался далеко позади, зубрежка продвигалась неохотно.
В отделе комиссар выдернул из шкафа бутылку тонизирующего состава – горьковатого на вкус, но чрезвычайно приятного именно с трижды очищенным воздухом Орбиты. Разлил по унылым чашкам серого пластика.
– Лежер… Пример из Хайльбронна – безукоризненная логика, построенная на изначально неверной предпосылке. Меня не покидает мысль, что мы не видим главного. Той маленькой щебенинки, на которую вот-вот с размаху опустимся голым коленом. Как там дела у Гвидо? Удалось ли ему завербовать хоть одного честного человека?
Выпили, крякнули, одинаковым жестом утерли губы. Ни капли алкоголя, но полный желудок удовольствия.
– Шеф, как вы узнаете честного человека?
Призадумавшись, де Бриак выдал определение:
– Его сложнее купить, чем продать.
Запиликал звонок; Лежер впустил гостей – трех корейцев-монтажников, собирающих новый стыковочный узел в двух секциях по вращению кольца направо.
– Хей, французы, кончайте умные беседы! Пошли играть в дартс! Победитель полмесяца пьет на халяву!
– О! – штурмовик-рукопашник метал стрелки весьма и весьма, так что мог надеяться на победу даже среди корейцев. – Несколько минут, переоденусь в гражданское. Шеф, а вы?
Де Бриак прикончил бутылку тоника длинным глотком, зевнул:
– Я сейчас практикую один вид спорта: фигурное лежание.
– … По фигурному лежанию ты у нас чемпион.
Мама Змея гладила кота, нагло свернувшегося на блюде для торта:
– Ты такой красивый. Но лапки короткие. И тупой. Да, ты удивительно тупое животное.
Любовь Петровна укоризненно покачала пальцем:
– А вот с людьми так нельзя. Нельзя просто брать и говорить им, что они тупые.
Змей согласился:
– Поэтому у нас домашние животные и мало друзей.
Вспомнил сожженный дом Семена Игоревича, живо сменил тему:
– Ох, мам, вкусный у тебя бульон получился, наваристый.
Мама ответила гордо:
– Домашний петух, а не хрен собачий!
– И ведь не поспоришь! – папа едва не подавился тем самым супом.
– Игра удалась, по телевизору показали, – мама удивленно подняла брови. – Ты бредил этой игрой весь год. А теперь даже вспоминать ее не хочешь?
– Вот пока бредил, все пережил и перечувствовал. За год подготовки я эту игру мысленно столько раз пережевал, что уже никакого вкуса не вижу. Для игроков новость, а для меня – прошло, не облажались – и все.
– Сын. Тут все свои. Правду.
Змей опустил глаза:
– Не хочу вспоминать потому, что… Не взлетит! Одна перестрелка в ратуше, на принятии Хартии. Помните видео? Каждый тянул в свою сторону.
Родители переглянулись:
– Почему ты думаешь, что в реале случилось бы именно так, и вот не иначе?