– Папа, а ты не помнишь, какое число сегодня? Три года, как я первую игру проводил, еще настольную. И вот полутысячник! Лантон однозначно лучшее, что мы делали.
Змей вытащил планшет:
– Вот у меня записи с разбора игры… Так… “в Меганезиии "все поперло" именно потому, что она полезна другим государствам как сливной бачок и пугало… Как перестанет – все сразу скатится на обычный уровень какой-нибудь Ливии.”
Папа двинул плечами:
– Про Меганезию не читал, очень уж много, лениво. Но вот пример. После развала Союза на Украине остался танковый завод ХПЗ, у нас – колесные тягачи, МЗКТ. И вот, последние санкции нам за что? За продажу “Полонезов” и “Кайманов” нашего производства кому-то там неположенному. А Харьков – родина Т-34, между прочим! – до сих пор собственную армию в зоне АТО не может вооружить нормальными танками, не то, что на экспорт. Или броня трескается, или двигатели глохнут. Получается, нам “поперло”, а им – нет?
– Я тут встречал, сейчас найду… – Змей пролистал расшифровки диктофона. – Так, ”официальная власть всегда совпадает с реальной” – это не в тот огород камень, “Монополизация руля очевидна” – тоже не по теме. “Монополизация руля у пиратов и казаков именно добровольная” – это просто совпадает с Меганезией, тут нет противоречия вообще…
Мама поднялась и потащила тарелки на кухню. Змей сдул с носа неведомо как пролезшего в дом комара.
– …Вот, нашел. “Общество тупо не способно выдерживать долговременную стабильность, я уж не говорю о развитии. Розов что-то такое понимает. Формулировка стратегии у него завязана на мутных людей с высоким авторитетом и нездорово высоким уровнем информированности.” По-простому: начальник разведки сменяется. Но вся сеть ведь не сносится каждый раз, иначе никаких денег не напасешься.
– Хочешь сказать, разведчики захватят власть?
– Хочу сказать, что у них вся информация и все методы ее добывания. Им не нужно выступать явно, не нужно подтасовывать выборы, не нужно никого шантажировать. Им достаточно подсовывать координатору правильно составленный пакет сведений – и он, полностью осознанно и честно, примет решения, нужные составителям пакета… У Розова, кажется, в последних книгах, даже именно такое и описано.
– Точно, – папа прижал обеими руками скатерть, словно бы хлопнул по столу ладонями, только медленно. – Ты же сам рассказывал, что какие-то индусы спровоцировали судебный процесс, сорвали агентурную операцию, и под это дело перехватили себе огромный заказ на новую технику. Вы еще хотели проверить на игре, получится ли. Опять же, за Меганезию не знаю, а вот на индусов не похоже. У них все покупается только через десятилетний тендер, быстрее Вишну не велит.
Змей махнул рукой:
– Да пофиг! Мысль понятна? Ведь когда Сталин снял и расстрелял Ежова? Когда тот получил пост начальника армейской разведки, дополнительно к наркомату НКВД, и вплотную подобрался к монополии на информацию. И знаешь, папа, у Розова есть еще книга: “Тень мечты”. Там героя захватывают какие-то спецслужбы, вроде как меганезийские. Ну, очень-очень похожие. И Розов отзывается о них уже совсем не так ласково, как в главном цикле романов.
– Сын, все это – мысли. Умные или не очень, один хрен, теория. Расстраиваться глупо. Если по взрослому, то сам понимаешь: выводы на материалах одной игры делать рано. Нужна серия, хотя бы штук шесть. С разными возрастами, хотя бы.
– Вот, смотри, еще комментарий: “Розовская псевдорелигия вредна тем, что направлена против хоть как-то работающего миропорядка в пользу заведомо неработающей сказки.”
Отец помахал рукой пренебрежительно:
– Про коммунизм точно так же говорили политологи в двадцатых. Дескать, нарушается священный мировой порядок. А сколько в конце девятнадцатого века печатали статей, что Америка вот-вот обрушится! Экономисты, эксперты, пикейные жилеты, иху мать! Ну и как, обрушилась Америка?
– Но коммунизм-то в тех же двадцатых виделся на вытянутую руку. Казалось: еще чуть-чуть, и вот она, Земшарная Республика Советов. А чем кончилось? Пол Потом и Меченым!
– Коммунизм у нас перестали строить на пол-пути, так что кончиться он просто не мог. Он тупо не начинался. Сын, я-то помню. Смотри, вот пропал Союз – и понемногу отменяют пенсии.
– Не отменяют. Повышают возраст, – уперся Змей из чистого противоречия; отец только рукой махнул:
– Угу. Выводят за среднюю продолжительность жизни. Неважно, как назвать, важно, что по факту твое поколение пенсий уже не увидит. И отпуск в месяц длиной ты нигде на планете больше не найдешь, две недели максимум. Университеты уже сколько лет платные. Либо бери кредит – а про проценты тебе Легат же и объяснял, вспомни. Либо живи дурнем, в самых низах. Про медицину говорил Сумрак: таблетки заряжены в сто раз от нормальной себестоимости. А про купленных докторов знаешь сам: им выгодно, чтобы ты вечно болел и вечно платил.
Змей подскочил так, что легонький стул опрокинулся:
– Ну и? От жизни такой хоть в сказку, хоть на орбиту! Ты вон всю жизнь по объектам промотался, а нажил что? Третью группу!
– Не охренел ты судить меня?
– Всю жизнь гнали – давай, взрослей уже! Дошло до денег, и я сразу ребенок. Я так понимаю, смысл всей возни в том, что работать я должен как взрослый, а платить мне можно, как дитенку. Нормальный заход, че!
Отец не ответил. Змей поднял стул, оперся на спинку. Выдохнул без прежнего запала:
– Я, вроде как, из решета выскочил. Престижная профессия, все дела. Но правильно так, чтобы не рваться и выскакивать.
Папа беззвучно поиграл пальцами на невидимых клавишах и сменил тему:
– Сын, кончай голову сушить. По тебе самому две такие девки сохнут, аж мне завидно. Вот реально же херней страдаешь!
– Это сегодня сохнут, а через десяток лет, кого бы я ни выбрал, пойдут жалобы, что меня дома нет пятилетками. Что Новый Год чаще секса. “На кого я потратила лучшие годы”, короче. Насмотрелся, хватит!
Змей тоже выложил обе ладони на стол.
– Хорну я говорил, могу и тебе повторить. У меня будет сытая семья – или не будет никакой. Дома, конечно, чистенько и красивенько – только вот нет работы.
– Вообще-то, есть, – папа тяжело-тяжело вздохнул, – но ты прав, зарплата строго на еду, ничего сверх. Ни пропить, ни накопить. Хотя! Ты же реально можешь попросить помощи у Снежаниного папы. Сам видишь, не до гордости.
– Приползти к порогу и сыграть возвращение блудного сына я всегда успею, – Змей покривился:
– Вот бы нам эту тему с играми предложили года три назад… Ну, хотя бы, два! Теперь что же, мне училище бросать, куда я с таким напрягом влез? Нафига мы тогда за флип столько денег выкинули? Квартиру купить могли!
Помолчав, Змей подтянул к себе планшет и принялся искать в нем что-то:
– Помнишь, в клуб такой пацан ходил здоровенный, Абдулла звали? Вот он письмо прислал, – Змей протянул отцу приборчик, – сам посмотри.
Отец медленно и тихо забормотал в нос:
“… Посчитали за чурок и обоих забили арматурой. Что папа тут жил со времен Горбачева, а мама вообще родилась при Брежневе, никого не парило. Волосы черные – значит, чурки. Меня, как в шпионском кино, пятиюродные родичи ковром замотали и вывезли в багажнике. Очнулся в Стамбуле, вокруг меня уже родня невесты бегает, гражданство оформляет. Не могу пожелать вам зла – но и добра желать не поднимается рука, не поворачивается язык. Прощай. Даже в самом страшном сне я не мог представить, что наша дружба закончится так.”
Папа отодвинул планшет и молчал несколько минут. Потом, оглянувшись, нет ли поблизости мамы, сказал в сжатые зубы, чуть ли не выплюнул:
– Да гребись оно все Бафометом и Астаротом с ходом и переворотом! В самом деле, трахнул бы ты обеих. Никогда уже не подвернется тебе такой случай, поверь мне!
– А мораль?
– А мораль в жопу, третьей. И пускай потом ищут на орбите!
На Орбите не то, чтобы тесно – но уже и не так свободно, как при Гагарине. Низкая орбита, двести километров, утыкана ловителями атмосферных космопланов, заполнена сбрасывателями грузовых капсул. Орбитальные фермы тоже здесь, чтобы сократить плечо доставки: вырастил огурцы или там хлореллу – в бочку и на Землю, прямо пружинным пускателем отстреливать можно. А чтобы и на Земле что-нибудь росло, зеркала-осветители перемигиваются соплами рулевых движков, исполинскими солнечными зайчиками разгоняют под собой облака.
Высокие орбиты – геостационарная и дальше – размечены трассами разгона. Немногие капитаны ходили по ним к Марсу или даже к Юпитеру, но сейчас, наконец, созрели выпуски трех “молодых” орбитальных училищ, введенных пять лет назад. И потому число капитанов растет с каждой неделей.
Здесь же, на высоких орбитах, зоны приема рудных тел. Громадные астероиды, сверкающие чистым никелем, неокисленным железом, острыми звездочками водяного льда – и белые, кинжальной формы, факелы из двигателей буксиров-перехватчиков.
На высоких орбитах свои зеркала. Их колоссальные солнечные зайчики сфокусированы столь же громадными параболами-отражателями, чтобы плавить на металл притянутые астероиды целиком, или разваливать их на несколько глыб меньшей массы. Веса в космосе нет – а вот масса не девается никуда. Невозможно толкать многотонную глыбу руками: в человеческом теле просто нет столько энергии. Поэтому, чем больший астероид приволокли на разборку, тем больше топлива сожрет буксир; а сена орбитальные буксиры не едят, им все больше уран да торий подавай. Можно еще изомеры с лунных полей, но тут и двигатель нужен особенный, и ядерщик не политкорректный, а грамотный…
Профессионалы выделяют на Орбите множество различных зон – по необходимой силе тяги, по удобству старта, по защищенности от радиации, наконец. Обычные же люди давно приняли свою ограниченность в знаниях и не пытаются объять необъятное. Высокая орбита, низкая орбита, между ними пояс радиации – достаточно. В нюансах пускай разбираются космонавты, отрабатывают свои громадные деньжищи.
Поэтому немногие знают, что есть еще и средняя орбита. Начинается она за первым радиационным поясом. Выше нее, как несложно догадаться, второй пояс. Этакий карман траекторий, куда не любят соваться капитаны: вокруг планеты и без того приходится огибать чертову прорву мелочи, чтобы еще заморачиваться скоростью. Дашь выше – зацепишь верхний пояс. Перетормозишься – зачерпнешь нижний. Конечно, за то небольшое время, что корабль чиркает по слою протонов, большую дозу не наберешь. Астронавты на пути к Луне шли сквозь пояса напролом – и ничего. Ну, как ничего: у Олдрина, помнится, зрение упало, хрусталик в глазах помутнел. Но только астронавты не проводили в Пространстве двадцать лет по контракту, вот в чем все дело.