Оборона необходимая Первая русская книга о ней называлась: «Незаменимая саморасправа» (Кони).
Общее Утверждая лишь общеизвестное и пересказывая лишь общедоступное.
«Однобой бывает хуже разнобоя». — Д. С. Лихачев.
Обустроить «Любезный почитатель!.. Пишите, я оботвечу все вопросы», — писал Северянин Шершеневичу.
Обоняние Охота Ротшильда: с утра таскают по лесу оленью шкуру, а днем с собаками охотятся на запах без зверя (Гонкуры, 24 дек 1884). Вспомнил бы это Розанов!
Осязание Восп. Н. Петрова: в окт. 1917 в Смольном первое ощущение — идешь не по плитам, а как по листьям, по мягкому слою окурков и обрывков; второе — не найти комнату, потому что ни одного номера на дверях не видать вплотную за махорочным дымом.
Однофамильцы Музыку на стихи Маяковского писали композиторы В. Белый и В. Блок. [269]
Орфография Св. — Мирский в «Русской лирике» 1923 печатает петербургских поэтов по старой орфографии, а московских по новой.
Орфография старая, в пер. Мея из Гюго: «Спросили они: как на быстрых челнах… — Гребите, — оне отвечали». При переводе на новую орфографию диалог обессмысливается; так, обессмысленным, кажется, его и поют в романсе Рахманинова.
Опечатка машинистки в Диогене Лаэртском: вместо «стихи Гесиода» — «стихи Господа».
Определеныш «Не думайте, что я какой-то определеныш, что я знаю боль ше, чем вы» (С. Дурылин; кажется, в письмах к В. Звягинцевой).
Американская аспирантка писала «Отношение к Лескову в современной русской культуре», читала «Молодую гвардию» и «Наш современник» и огорчалась, не находя ничего разумного. Я сказал и не найдете. Лесков умудрился совместить несовместимое: быть одновременно и моралистом и эстетом. Но моралистом он был не русского интеллигентского или православного образца, а протестантского или толстовского. И эстетом был не барского, леонтьевского образца, а трудового, в герои брал не молельщиков, а богомазов, и орудие свое, русский язык, любил так, что Лев Толстой ему говорил: «слишком!» Таким сочетанием он и добился того, что оказался ни для кого не приемлем, и какая литературная партия ни хочет взять его в союзники, всякая вынуждена для этого обрубать ему три четверти собрания сочинений, а при такой операции трудно ожидать разумного. Нынче в моде соборность, а у него соборно только уничтожают чудаков-праведников. Интеллигенции положено выяснять отношения с народом, а Лесков заявлял «я сам народ» и вместо проблемных романов писал случаи из жизни. В XVIII в., когда предромантики пошли по народную душу, им навстречу вышел Роберт Бернс, сказал «а я сам народ» и стал им не диктовать, а досочинять народные песни: «почему я не имею на это права?» Сопоставление это так меня позабавило, что дальше я уже не рассуждал.
Ономастика В Ленинграде была улица А. Прокофьева, к юбилею ее пере именовали в улицу С. Есенина. (Так Хармс каждый день давал новое имя знакомой собаке, и гулявшая с нею домработница важно говорила знакомым: «Сегодня нас зовут Бранденбургский Концерт!»). А в Калинине есть улица Набережная Иртыша — узкая, кривая и сухая.
Ономастика Город Мышкин близ Углича выродился в населенный пункт Мышкино; группа энтузиастов устроила в городе мышиный музей — куклы и «все о мышах» — и спасла город (Слышано в «Мире культуры»).
Относительность Если бы у нас не было Лермонтова, мы восхищались бы Бенедиктовым; и мы гнушались бы Лермонтовым, если бы у нас был NN, которого у нас не случилось (Ср. БЫ). «Конечно, по [270] сравнению с Гадячем или Конотопом Миргород может почесться столицею; однако ежели кто видел Пирятин!..» («Дневник провинциала»).
Отношение Брюсов мотивировал изобретение одностишия: во многих больших стихотворениях хорош только один стих на фоне слабых — будем же записывать только эти строки, а фон уберем. Не получилось: на странице одностиший ощущаются хорошими только одно-два, а остальные уходят в фон. Важным оказывается не стих, а соотношение между стихами: Gestalt, как когда курочек кормили на черно-серых и серо-белых подстилочках.
Охрана Общество охранки памятников старины.
«Охотнорядцы с Проспекта Маркса», сказал Аверинцев.
Оценочность в филологии — лишь следствие ограниченности нашего сознания, которое неспособно вместить все и поэтому выделяет самое себе близкое. (Я еще больше полюбил С. Ав., когда он сказал: «Как жаль, что мы не можем любить всё — так, как этимологически должны фило-логи») Не надо возводить нашу слабость в добродетель.
Очень Ф. А. Петровский любил пример на избыточность гиперболы: «Я вас люблю» и «Я вас очень люблю» — что сильнее? — У кого был хлестаковский стиль, так это у Цветаевой: 40 000 курьеров на каждой странице, особенно заметны в прозе («русские песни — все! — поют о винограде…»). Хорошо, что мне это пришло в голову после цветаевской конференции, а не до: разорвали бы. (Так и Ахматова говорила Чуковской: «Мы, пушкинисты, знаем, что «облаков гряда» встречается у Пушкина десятки раз», — это неверно, см. пушкинский словарь). Ср. Мирский о ее «пленном духе», А. Белом: «Хлестаков пополам с Иезекиилем». «Если бы Хлестаков задумал соперничать с Паскалем, он писал бы именно так» (как Кельберин) — В. Яновский, Поля Елис.
Одиночество «Позиция Цветаевой — публичное одиночество: оставшись без публики, она не могла жить» (Саакянц, 489). «Воинствующее одиночество» Маяковского, читающего «Облако» в Куоккале, вспоминала Л. Чуковская.
Одиночество «Самомнение — спутник одиночества» (Плат., письмо 4, 321с), любимая сентенция Плутарха.
Фалес.
— Какие прелести! Я возъюнел…
Вдруг усладительно оторопел…
Я совершенство лепоты узрел! [271]
Да! мир живучий порожден водой —
Живет и движется лишь мокротой
И истекает, что воды застой…
Ты, Океан, источниче живой! <…>
Когда бы о! не капало нам с крыш —
Что был бы мир без Океана?.. шиш!
Ты, Синий, все живишь и всех свежишь.
Эхо, целым хором.
— Ты, сыне, все жидишь и всех смешишь.
«Фауст»
«ФАУСТ: полная немецкая трагедия Гете, вольнопереданная по-русски А. Овчинниковым. Рига, 1851» — первый русский перевод второй части «Фауста»; последние страницы, с витающими отцами церкви, из одних цензурных точек, — не такая уж забытая книга, но нимало не изученная. Я просил Р. Д. Тименчика поручить кому-нибудь из учеников поискать в рижских архивах сведения об Овчинникове, но не успелось. В. М. Жирмунский посвятил Овчинникову несколько страниц, процитировал монолог Фалеса и кусок. маскарада и нашел в переводчике сходство с Велимиром Хлебниковым. Я бы сказал — скорее с Андреем Белым. Такого скопления внутренних рифм, как в конце следующего отрывка, больше в XIX веке не было ни у кого. И почти ручаюсь, что его читал А. Пиотровский, переводя Аристофана.
Елена очухивается и приходит в себя.
Форкиада. — Предстоишь опять в величии своем — ты, прелесть мира!
Повелительность во взорах: повелеть лишь поизволь!
Елена. — Всё вы шишкалися время — торопитесь, у кумира
Ставьте жертвенник скорее, как заказывал король!
Форкиада. — Уж готово все — треножник, чаша, острая секира,
И окурка и обрызга есть для жертвы, хоть изволь…
Елена. — Не сказал король что жертва…
Форкиада. — Льзя ль сказать? о, страхоты!
Елена. — Что тебе за страх?
Форкиада. — Да как же? эта жертва — это ты!
Елена. — Я?
Форкиада. — И эте.
Хороиды. — Мы? о, горе!
Форкиада. — Ты падешь под топором.
Елена. — Ужас! чуяло мне сердце.
Форкиада. — Не спастися животом!
Хороиды. — Ах! что с нами!
Форкиада. — Благородна будет смерть ей; но сударок
Вас возьмут, на шею петлю, и развесят как гагарок
По подкрыше, там, где выше…болтыхайтеся потом!
Елена и Троянки стоят пораженные до недвижности; умолкность что в подземелье.
Форкиада. — Что тени… что отерплые творенья
Стоят! трухнули разлучиться с днем,
Который не обязан им ни в чем. [272]
И люди все такие ж привиденья —
Не распростятся с солнечным лучом,
Пока их не приторнешь в подколенья.
Ни вопля ради вас, ни заступленья
Не будет! — верьте, решено на том!
И так прощайтеся! а мы начнем
Тотчас свое…
(шлепает в ладоши; около дверей ниотколь взялись маленькие кругленькие карапузики)
Эй, Катышки-Зломордки!
К нам, к нам катитесь! расходитесь! есть
Вреда вам здесь не-весть, да будьте вертки!
Сперва постав для глав сыскав принесть,
Там став треногий златорогий; в ноги
Ему примкнуть в упор прибор — топор;
Тогда нужда — вода: нам крови многий
Смыть с рук и с ног припек; ковер на сор —
Не месть, как есть — нанесть доброприлично
Для мертви — жертвы личной безобычной,
Язычной крали! — Чуть глава долой —
Ее за чуп! и труп нести за мной.
А потом хороиды упрашивают Форкиаду пожалеть их;
— Ты премудрая сивилла, препочетная ты парка —
Спрячь же ноженцы златые, спрячь и девиц полюби!
За твою любовь попляшем так, что небу будет жарко:
Уже плечики снуются, ножки хочут дыбъ-дыби…
Ах, смоги нам, пособи!..
Понаслушались — объяснил ямщик, погонявший лошадей: «Ой вы, Вольтеры мои!» (Вяз., 8, 190).
Польза Бог послал бы нам второй потоп, когда бы увидел пользу от первого (Шамфор).