– Хорошо, а что это за диагноз: «Истерия»? Вы у меня психиатр, такие диагнозы ставить?
Приходится как бы оправдываться:
– Не знаю, что там за трудности были с интубацией, прекрасно дала осмотреть всю гортань, рвотного рефлекса у нее нет. Голосовая щель – позавидуешь, ни спазма, ни отека. Я бы сказал, даже шире, чем все остальные щели ее организма. Ну, я на всякий случай трубочку засунул, она потом спасибо сказала. Говорит, было дело, прошлой осенью она тоже якобы задыхалась, ей в 26-й больнице трахеостому наложили, не разобрались в ее душевных страданиях. А вчера она мужу такой подарок сделала на пятьдесят лет, гостей перепугала, все тут в панике примчались. Истеричка она, я ее давно знаю.
– Откуда?
– А я еще лет двадцать назад, когда на неотложке работал, к ней на вызов попал. Тогда, помнится, они за столом сидели с подругами, у них тоже какой-то юбилей был, так она им устроила представление. Такой дугой выгибалась, акробат позавидует.
– И вы что, так ее и запомнили?
– Запомнил, и она меня запомнила. Я ее тогда лазиксом лечил. Вкатил миллиграммов сто, а пока ждали эффекта, нас девчонки за стол пригласили. Маринованными миногами угощали. Я не любитель, но под водочку замечательно… Потому и запомнил.
– А лазикс-то зачем при истерии?
– Как зачем? Ей при всех, извиняюсь, обоссаться было неудобно, но и признаться, что в сознании, тоже. Смотрю: начала глазками по сторонам зыркать, туда-сюда, не смотрит ли кто? А я смотрю, нет, говорю, лежи, нельзя вставать. Терпела, ну а когда совсем стало невмоготу, вскочила, побежала в туалет. Не помню, кажется, не успела. Потом с нами за стол села, миноги есть. Так что вызывайте к ней психиатра, пусть лечит.
В понедельник прихожу пораньше, за выходные обдумал ситуацию, надо кое-что дописать и исправить в истории болезни. Пока история болезни не ушла в морг. Но оказалось, ничего исправлять не надо, товарищ по имени Витя жив. Уходя в пятницу, попрощался. Не выживет, Витек, а выживет, то без остатков коры мозга в своей голове. Уверен был, последняя встреча. Витя старый знакомый, хворает диабетом. И сколько объяснял ему, пить можно, но пить исключительно водку, и на какое ее количество сколько потребно дополнительных хлебных единиц, напрасно. Или на сколько снизить дозу инсулина, если закуска скромная или недоступна. Первую часть совета Витя запомнил. Пил водку две недели, забыв про инсулин. Закусывал. Закончив пить, про инсулин вспомнил, но забыл про закуску. В итоге кетоацидоз, но притом сахар в крови меньше единицы. Естественно – кома, даже сразу две. Но жив Витюша, в здравии, проходит процедуру утренней гигиены. Санитарка обтирает Витька салфетками, полощет мошонку в специальном тазике.
– Витя, да на твоем месте сегодня должен быть я!
Витя довольный, смеется. Рот без зубов, последний шатающийся клык я выломал при интубации.
– Э, да ты столько переживи, сколько я, будешь.
Что есть, то есть, пережил Витя немало. Три дня ИВЛ и прочие радости лечения в реанимации.
– Ну ладно, наслаждайся, заслужил.
Век живи… Случайно узнаю, что в поселке Дружноселье Гатчинского района, в бывшем родовом имении князей Витгенштейн, красивейшем, надо сказать, имении, ныне поселилась туберкулезная больница. Наверное, потому и не знал, что выписываются из нее редко, туда отправляют самых безнадежных, умирать. И вроде бы хорошо знаю Гатчинский район, но всю жизнь был уверен, что главным и единственным градообразующим предприятием поселка Дружноселье является сумасшедший дом под названием «Дружносельская психиатрическая больница». Мощная фабрика психического здоровья, пожалуй, самая большая в области.
Так бы и прожил в неведении, если бы из нее не убежал один житель нашего района. В больничной одежде пробрался почти на другой конец области, домой, к родным источникам метадона. Употребив, попал в реанимацию. Матерый отброс, гниющий заживо снаружи и изнутри. Язвы на всем теле, пневмоторакс, который не удается дренировать. Одно легкое спалось полностью, зловонный воздух выходит наружу через дырку в грудной клетке. Видимо, там долго стоял дренаж, потерянный где-то по пути. Но умирать тело не собирается, а избавиться от него надо. Тело заразно, а у нас еще не все больны туберкулезом.
Почесав репу, звоню районному фтизиатру:
– Вам случайно такой не знаком?
– А как же не знаком, еще как знаком, только он умер пару лет назад.
– Может, и умер, только покойники выглядят лучше. А он вроде еще дышит, сегодня ночью поступил, обсаженный. Из больницы свалил. Одного легкого нет, спалось полностью, сгнило.
– А… А я думаю, куда он исчез? Давно должен был сдохнуть. Ну тогда вы за него не волнуйтесь, он с таким легким уже давно ходит. Теперь все, теперь вам от него не отделаться, попробуйте, конечно, позвонить в Дружноселье, хотя сомневаюсь, что его возьмут обратно. Скажут: убежал так убежал. Кстати, у него еще СПИД, вы с ним поосторожнее.
Пока сижу, узнаю телефон, звонок. Звонит начмед Дружносельской больницы:
– Скажите, к вам такой-то случайно не поступал?
– Поступал.
– Ой, слава богу, а то мы его по всем больницам ищем. А вы не были бы так любезны, не могли бы привезти его к нам обратно? А то он убежал от нас с открытой формой, у нас будут неприятности.
Тут даже сразу не знаешь, что ответить. Есть же на свете заботливые люди. Да только заберите, привезем.
Наконец-то мой отрывной календарь сообщает правильную дату дня рождения Пушкина. В предыдущие годы предлагал отмечать в феврале, почему-то путая день рождения с датой смерти, может быть, случайно.
В честь праздника кто-то из местных шутников развесил над постами дежурных медсестер плакатики с цитатами из Пушкина. Один очень подходит к обстановке:
Но боже мой, какая скука,
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!..
И далее по тексту, вплоть до забирающего дядю черта. И подпись внизу: А. С. Пушкин.
Медсестры, прочитав:
– Смешно, точно про нас. А откуда это?
– Что откуда? Кто плакатик повесил?
– Да нет, при чем тут Пушкин? Разве он такое писал?
– Да как бы да.
– А где, чего-то не припомню.
– А вы читали?
– Конечно, читала.
– Ну тогда спасибо, избавили от выбора, что вам подарить на Восьмое марта.
Новое административное начинание: кто поступает без страхового полиса – в кассу. Нету денег – домой. Не можешь выписать, тогда по крайней мере экономь на всем, на обследованиях, на препаратах. Приказ спорный, пусть его законность обсуждают специалисты, мне интересно другое. Вот, например, постоянный пациент. Фамилия Бухарин. Социальный статус – старший прапорщик в отставке. Военный билет не нужен, на лице написано: прапорщик. Место постоянной дислокации – полузаброшенный военный городок. Вопрос: человек с такими данными может не пить? Ответ: может. После 10-го числа, когда заканчивается пенсия. Дальше – все, тупик. На помощь и содействие соседей рассчитывать не приходится, соседи в основном отставные майоры, их пенсия побольше и заканчивается в середине месяца. И тут остается выбор – или в петлю, или прыжок с крыши. Выбирается крыша. Но дома в поселке в три этажа, поэтому Юра – наш старый знакомый. Так и вчера, весь день стоит на крыше в позе Рамзеса Второго, почему-то в женских трусах-стрингах. Наверное, в надежде, что так люди скорее заметят и предложат слезть поправить здоровье. Но никто не предлагает. Юра к вечеру покрывается волдырями от солнечных ожогов и, устав стоять, падает. До темноты продолжает принимать воздушные ванны в кустах, в той же позе, но уже лежа. Люди ходят мимо, не обращают внимания. Лежащий на земле Юра – явление привычное, пусть и в стрингах. Но вечером кто-то замечает неладное. Вызывает «Скорую» и Юра поступает в реанимацию. И тут самое интересное. На рентгенограмме расколотый череп, и все знают, что точно такая трещина, в том же самом месте на его тыкве была и месяц назад, и полгода, и вообще всегда. И он с ней живет. И все знают, что через пару дней Юра проснется и пойдет домой, томиться в ожидании очередной пенсии. Но меры принимать надо, специалисты, томограммы. Цену вопроса подсчитать не сложно. И как тут быть, как исполнить приказ?
Рассказываю начмеду вчерашнюю историю. Если будет скандал, надо упредить, пусть лучше вначале узнает мою версию происшествия, а потом чужую, со стороны. Накануне похоронили в больнице одного важного чиновника. Хотя, надо сказать, похоронили не мы, а как в таких случаях часто случается, убила должность.
Товарищ разбился на своем авто, сев за руль пьяным до безумия. Супруга погибает на месте, зять скорее всего выживет, но останется придурком. Народ, проезжая по шоссе мимо, останавливался, удивлялся, как в таком куске металла кто-то еще смог не умереть на месте. По шильде гаишники установили марку, оказался новенький «Крайслер». Еще все удивлялись, откуда у чиновника деньги на новый «Крайслер»? Хотя бывает, наследство, счастливый лотерейный билет.
Сразу звонки с работы, с министерства: как? Чем помочь? А что он делает в районной больнице? Мы его переведем в серьезную клинику! Спрашиваю начмеда, если заберут – отдавать? Тот категоричен: да к еб…м! Пусть забирают, и хер с ним, меньше геморроя.
Хорошо, отвечаю его сотрудникам, переводите в ВМА, только учтите, клиент в коме. Реанимобиль, ИВЛ, пожалуйста, за ваш счет. Нет вопросов, оплатим все. Приехала пара докторов на платной «Скорой», посмотрели, погрузили на носилки. Я показал им свои часы:
– Время, с этой минуты он ваш.
Через 10 минут ребятки закатывают носилки обратно, пытаясь реанимировать труп.
– Заберите его себе, он у вас нетранспортабельный.
– А зачем вы его брали?
– А мы и не брали, мы еще даже не отъехали, еще на вашем крыльце были, как он остановился.
С армейскими надо разговаривать на понятном людям языке:
– А меня это не е…т! Зачем я вам на часы показывал? Прошло десять минут? Прошло. Я возьму, базара нет, только сбегайте в приемное, я туда позвоню, оформим новую историю. Направление мне напишите, так и так, доставили нам труп. Я напишу, что мои ребята его оживили, но ненадолго. И не е…те мне мозг, что он был нетранспортабельный. Это просто вы свой аппарат ИВЛ вовремя не проверили. Это мы еще разберемся, исправен ли он у вас.