[448]: «ох горе». «О диво», удивляется он, прочитав, что «гнев губить и мудрыя»[449]. Киноварная приписка «еретиков вера» сделана у слов: «Суть путie мними прави суще мужу, последняя же его зрятъ во дно аду»
В чём суть заблуждений еретиков, по мнению их критика?
В арианстве.
«От сего Арiи прелстися, а сего не разуме», – отметил он на полях тех же притчей Соломона[450]. Есть основания видеть здесь указание на «новых ариан» – «Литовских братьев» и их русских сторонников. Антитринитарное учение Феодосия Косого и его последователей вызвало обвинение их князем А. Курбским в арианстве[451].
Здесь удивляет одно обстоятельство, как кажется, противоречащее авторскому же осуждению арианства (и антитринитаризма вообще). Среди нескольких сот примечаний, сделанных человеком, несомненно, раздумывающим о догматах христианства, испещрившим поля библейских книг символическими толкованиями ветхозаветных текстов с позиций христианства, нет ни одного упоминания о Троице. (Отметим, что нет их и в многочисленных комментариях, сделанных вторым почерком.)
Автора приписок, сделанных первым почерком, интересовала история складывания церковных обрядов. Он отмечал в комментарии к книге Судей израилевых, что «во дни Судей израшевых не бысть по закону ни един празник, и господь, давыи закон, о сем умолча, лет же боли 4-хъсотъ преиде в то время»[452]. Празднование Пасхи было установлено, по наблюдению автора, только в «18 лѣто царя Носiя». «От дни Исуса Наввина, – писал он, – доздѣ не бысть праздникъ Пасхи и опреснок по закону. Пророцы же и царие не брегоша о том, умолча же сам господь богъ о семъ»[453].
Автор киноварных приписок противопоставляет ветхозаветную Пасху новозаветной. Поясняя евангельский текст о тайной вечере, он пишет: «а не опрѣснокъ писа. Опрѣснокъ бо в 15 день марта. А от 10-го дне марта до 15 днiи пасха глаголются и опрѣснокъ. Дни же тѣ приуготовленiя и очищенiя бяху по закону. В празники закон не повелѣвает того творити. И здѣ преж празника вся быша»[454]. В другом случае, рядом со словами – «прiиде же день опрѣснокъ, в онъ же подобно бѣ время жрѣти пасху» – он замечает: «…еще не наста…»[455].
Комментировавший библейский текст человек был прекрасно осведомлён и о других его изданиях. Он был критически настроенным читателем, постоянно сравнивавшим острожское издание с другими. Не останавливаясь специально на выяснении изданий, бывших в его распоряжении, отметим киноварный комментарий к книге Эсфирь: «В халдейском языке яж и азсирийском в книги Есфире главъ 16, а не 9, також и в жидех и в латинех. Преведенныя же на греческш и руской язык чтохом и нам малопотребны суть. Токмо бо в нихъ подлинныа грамоты Артаксерксовы и како Аун хотѣ царство его превести к Македоняном»[456].
Не полон, по его мнению, текст книги Иова в Острожской Библии: «колико гноен и черви ядом не написано»[457]. Среди других источников автор первого почерка дважды ссылается на Дионисия Ареопагита[458].
Логическим следствием такого отношения к знанию, к книгам стали киноварные пометы, призывающие «цѣлое лѣто о чтении книгъ упражнятися»[459] и «о злом зле еже не прочитати книг и того ради вси во идолопоклонеше впадоша»[460].
О самом авторе этих приписок можно высказать осторожное предположение, что он священник. Основанием для догадки служит его замечание около текста второй книги Паралипоменон, рассказывающей о священнике: «…прогнева же ся Иозiя, и держащи в руку его кадило, да кадитъ в храмѣ, и вънегда разъярися онъ на жрьцы господня дому. И aбie взошла проказа на чело его». Автор истолковал текст, написав: «…та проказа ныне невидима в душах. Увы яко же аз».
Комментарии, сделанные вторым почерком, по своему содержанию несколько отличаются от отмеченных выше. Уже на первых листах Библии мы встречаем его рассуждения о «самовластии» человека: «Сотвори богъ человека и не нарекъ его быти добра и зла. Не яко прочш твари сут, его ради сотвореши. Нарече богъ вся быти добры, о человеце же не рече, почто дабы произволенiемъ своим аще возлюбит добро, а будет добръ, аще ли возлюбит злое – будет лукав. Ибо сам человек имат свободу…»[461]
Пределы «самовластия» человека стали темой острых споров во второй половине XV – XVI в. Ортодоксальное православие устами Иосифа Волоцкого утверждало, что самовластие есть благодать, даруемая богом, но оно не есть сила, принадлежащая человеку; оно не присуще природе человека как такового[462]. Грехопадение первого человека, Адама, предопределило судьбы его наследников до времени искупительной жертвы Христа – «вей в ад схожаху».
Ученик «презлых иосифлян», Иван Грозный, в ответном послании Сигизмунду II Августу писал, в частности: «…первого человека Адама бог сотворил самовластна и высока и заповедь положи, иже от единого древа не ясти, и егда заповедь преступи и каким осуждением осужден бысть! Се есть первая неволя и бесчестие!»[463]
Возражавший Ивану IV А. Курбский вспоминал о «естественном самовластии» Адама. Преступность царя Ивана IV состояла, по мнению князя Курбского, и в том, что он «затворил… царство Руское, сиречь свободное естество человеческое, аки во аде твердыни, и кто бы из земли твоей поехал, по пророку, до чюжих земель, яко Исус Сирахов глаголет, и ты называешь того изменником, а естли изымают на пределе, и ты их казниш различными смертми»[464]. «Ветхозаветная» жестокость Ивана Грозного представляется его оппоненту уязвимой и с богословской точки зрения. Казня противников, царь лишал их права на покаяние и спасение, добытого жертвенностью Христа.
Отметим, что в полемике важное место заняла оценка «первого человека» – Адама.
А. Курбский, а до него Федор Курицын считали, что созданием Адама ему было дано «самовластие», неотъемлемое у людей и в последующее время.
Иосиф Волоцкий, неизвестный автор «Беседы валаамских чудотворцев» и Иван IV были убеждены, что Адам – это ещё и символ грехопадения человеческого рода, вины перед богом, неизбежности и оправданности власти над человеком. «Аще бы самовластна человека сотворил бог на сесь свет, и он бы не уставил царей и в великих князей и прочих властей, и не разделил бы орды от орды»[465].
Эти же вопросы волновали и автора комментариев, сделанных вторым почерком. Прежде всего он сравнивает (и уравнивает!) Адама и Христа. «Адамъ и Христос безсѣмене»[466], – отмечает он рядом со второй главой книги Бытия. Чуть ниже эта тема развивается подробнее: «Ибо яко Адам глава есть всем человеком и отецъ, так и Христосъ по плоти церкви глава и отецъ будущего вёка… паки сподобися… божiи нарещися истинно о Христѣ… апостолу иже есть образ бога невидимаго. Грѣхъ Адамовъ бѣ против бога, преступи ббр., о приказание божiе, не прокля Адама, но землю. А ниже зри во главѣ 4, согреши Каинъ противу Авеля убiиством и что рече богъ»[467].
В комментарии возникает важная тема о том, какова природа ответственности первого человека. И здесь содержится весьма существенный вывод – за выступление против бога был проклят не Адам, а земля! Следовательно, отпадали ограничения «самовластия» первых людей, обречённых, по мнению Иосифа Волоцкого и его последователей, на муки.
Проследим за комментатором второго почерка и обратимся к его примечанию на четвёртую главу книги Бытия. Около слов Библии – «И рече господь, что сътвориль еси се, глас крове брата твоего въпиетъ къ мне от земля, и ныне проклятъ ты на земли» – он пишет: «Зри выше во главѣ 3. Фараон царь египетский противился богу, и долготерпяше ему богъ. А егда показа лютость отрочатом евреюким и самем евреом, погуби фараона и мори. Не тако бо мстит богъ за себе, яко – же за ближнего нам. Матфеи, глава 18» (курсив мой. – Р. П.)[468].
Автор комментариев чётко разделяет природу ответственности человека. Противившиеся богу ещё могли рассчитывать на его снисхождение. «Лютость» против ближних есть преступление более тяжкое и поэтому скорее наказуемое. Плох или хорош человек, греховен ли он – ответы нужно искать не в «будущем веке», не на небе, а на земле, в отношении к близким. Оценка, по сути, приобретает социальный характер.
Между взглядами на «самовластие» человека, высказанными неизвестным комментатором второго почерка и Андреем Курбским, можно отметить сходство. Иван IV, не соглашаясь с князем Курбским, обвинял его в «манихейской ереси», «еже небом обладали Христу, на земли же самовластным быти человеком, преисподними же дьяволу»[469].
С примечаниями на книгу Бытия перекликаются заметки автора второго почерка к книге Иова. Автора заметок привлекла тема выступления Иова против бога, спора Иова с Елиусом. «Елиуд»[470] Иова обличал, «заради яже онъ глаголашѣ, яко правдивѣе бэ он, неже богъ, показуя ему, яже богу не довлеет и не требѣ есть в человецах согрѣшенiе ни ихъ правда»