[54], на большие приемы его не зовут. Кальзабиги, по-моему, играет с ним заодно. За последнее время шевалье в выигрыше, однако на той неделе он заложил свой солитер за четыреста дукатов.
– А ведет он разговоры на родном языке с чиновниками английского посольства?
– Случается, что и ведет. Вчера они с послом толковали о новой danseuse[55], а также о неприятностях в Америке – но главным образом о danseuse.
Как видите, донесения мои были точные и подробные, но большого интереса не представляли. При всем том они самым аккуратным образом доводились до сведения преславного героя и воина, философа из Сан-Суси. И точно так же за каждым иностранцем, приезжавшим в столицу, устанавливался тайный надзор, и о каждом его движении Фридрих Великий ставился в известность.
Пока в картеж была вовлечена только золотая молодежь из посольств, его величество особенно не возражал. Мало того, азартные игры в посольствах были ему на руку, ведь человека, запутавшегося в долгах, легче вынудить заговорить, и вовремя предложенный rouleau[56] фридрихсдоров может купить вам тайну, которая обычно стоит много тысяч. Королю уже не раз удавалось добывать таким образом важные бумаги из французского посольства, и я не сомневаюсь, что и лорд Дюсейс не отказался бы поставлять ему информацию на тех же условиях, если бы его начальник, хорошо зная своих аристократических юнцов, не препоручил всю работу (как это обычно и делается) степенному roturier[57], не мешая знатным щеголям из своей свиты красоваться на балах золотым шитьем мундиров или встряхивать за игорным столом мехельнскими кружевами. Я видел с тех пор немало отпрысков знати, равно как их начальников, и, mon Dieu, какая же это непроходимая бестолочь! Что за олухи, что за бездельники, что за безмозглые хлыщи! Дипломатия – по-видимому, один из тех обманов, на которых держится мир. Если верить этим приказным строкам, этим рыцарям дипломатической сумки, дипломатия – трудная профессия, но тогда чем же объяснить, что на эти посты назначаются розовощекие шалуны, у которых нет ничего за душой, кроме мамашина титула, и которые умеют судить только о бегах, новых танцах и покрое модных башмаков.
Однако, когда до офицеров гарнизона дошло, что в городе открылся игорный притон, всем захотелось попытать счастья, и, несмотря на мои просьбы и предостережения, дядюшка был не прочь дать молодым джентльменам поставить ребром карту, и раза два ему случалось изрядно облегчить их кошельки. Напрасно я предупреждал, что буду вынужден сообщить эту новость капитану, ведь он так или иначе ее услышит от товарищей, которые не преминут с ним поделиться.
– Что ж, и сообщи, – заявил дядя.
– Но тогда вас вышлют, – стоял я на своем, – и что же станется со мной?
– Не тревожься, – сказал дядюшка, посмеиваясь. – Я тебя здесь не оставлю. Ступай наведай последний раз свою казарму, простись с берлинскими друзьями. Бедняги, представляю, как они будут горевать, когда ты удерешь за границу. Тем не менее ты удерешь, это так же верно, как то, что меня зовут Барри.
– Но каким же образом?
– Вспомни Фэйкенхема из Фэйкенхема, – сказал он лукаво. – Ты сам научил меня, как это сделать. Поди возьми один из моих париков. Открой мою курьерскую сумку, где будто бы хранятся секретные бумаги австрийской тайной канцелярии; откинь волосы со лба и зачеши их назад; надень эту повязку и эти усы, а потом поглядись в зеркало.
– Настоящий шевалье де Баллибарри! – воскликнул я со смехом и прошелся по комнате, выбрасывая, как и он, вперед одну ногу.
На следующий день я доложил мосье Поцдорфу, что к нам за последнюю неделю повадились прусские офицеры; как я и ожидал, он сообщил мне, что король намерен выслать шевалье за пределы страны.
– Это скупердяга, каких мало, – пожаловался я капитану. – За все два месяца мне перепало только три фридрихсдора. Надеюсь, капитан, вы не забыли свое обещание повысить меня в чине?
– Что ж, три фридрихсдора – это даже много за те жалкие сведения, какие ты нам представил, – отрезал капитан, открыто глумясь надо мной.
– Не моя вина, что нечего было докладывать, – возразил я. – Когда же он уедет, сэр?
– Послезавтра. Ты говоришь, он всегда выезжает после завтрака и до обеда? Когда он сядет в карету, парочка жандармов взберется к нему на козлы и кучеру будет приказано гнать вовсю.
– А как же вещи, сэр? – осведомился я.
– Вещи отправим следом. Мне не терпится заглянуть в его шкатулку, где, как ты говоришь, он держит свои бумаги. В полдень после смотра я забегу в гостиницу. Ты, конечно, молчок! Сиди и жди меня в номере. Придется, должно быть, взломать шкатулку, ведь ты, олух неуклюжий, так и не удосужился стащить у него ключ!
Я еще раз попросил капитана позаботиться о моей судьбе, и мы расстались. Вечером, накануне отъезда, я положил под сиденье кареты пару револьверов; однако мои приключения следующего дня стоят того, чтобы посвятить им особую главу.
Глава IX. Я появляюсь в новом виде, более приличном моему имени и происхождению
Фортуна на прощание улыбнулась мосье де Баллибарри – он загреб изрядную деньгу в фараон.
На следующее утро, ровно в десять, карета шевалье де Баллибарри была, как обычно, подана к подъезду гостиницы, и шевалье, завидя ее в окно, как обычно, величественно спустился по лестнице.
– Где же бездельник Амброз? – спросил он, поискав взглядом своего слугу, который должен был посадить его в карету.
– Я опущу для вас ступеньки, ваша честь, – вызвался жандарм, стоявший рядом; но как только шевалье сел в карету, жандарм вскочил за ним следом, его товарищ взобрался к кучеру на козлы, и последний тронул лошадей.
– Господи боже! Это еще что за притча? – воскликнул шевалье.
– Мы везем вас к границе, – пояснил жандарм, слегка дотрагиваясь пальцем до кивера.
– Какая неслыханная наглость! – вскричал шевалье. – Извольте сейчас же высадить меня у дома австрийского посланника.
– Если вы станете кричать, ваша честь, у меня распоряжение завязать вам рот, – предупредил его жандарм.
– Вся Европа об этом услышит! – вопил шевалье, вне себя от ярости.
– А это как вам будет угодно, – ответил офицер, и оба замолчали.
От Берлина они проследовали в полном молчании до Потсдама, где его величество в это время производил смотр своей гвардии, а также полкам Бюлова, Цитвица и Хенкеля фон Доннерсмарка. Узнав шевалье, его величество приподнял шляпу и сказал: «Qu’il ne descende pas: je lui souhaite un bon voyage»[58]. И шевалье де Баллибарри ответил на это приветствие низким поклоном.
Они недалеко отъехали от Потсдама, как вдруг – бумм! – загрохотали пушки, возвещая тревогу.
– Какой-то солдат сбежал из части, – догадался офицер.
– Да что вы говорите? – удивился шевалье и снова опустился на подушки кареты.
Заслышав пушечный рев, на дорогу высыпали местные жители, вооруженные кто дробовиком, кто вилами. Каждый надеялся схватить беглеца. Жандармам, должно быть, не терпелось тоже пуститься в погоню. За поимку беглого солдата платили пятьдесят крон.
– Признавайтесь, сударь, – обратился шевалье к своему конвоиру, – вам, верно, надоело со мной нянчиться, ведь вам от этого никакого проку, тогда как за поимку беглеца вы получите пятьдесят крон. Прикажите же кучеру поторапливаться. Вы скорее сбросите меня у границы и отправитесь на поиски дезертира.
Офицер приказал кучеру торопиться, но самому шевалье дорога, видимо, казалась бесконечной. Ему все чудилось, что кто-то гонится за ним на резвом коне, тогда как его лошади плетутся черепашьим шагом, хотя на самом деле они неслись во всю прыть. Но вот у Брюка замелькали черно-белые пограничные столбы, а за ними выросла желто-зеленая саксонская застава. Из караульной будки вышел таможенный чиновник.
– У меня нет багажа, – заявил шевалье.
– У пассажира нет контрабанды, – подтвердил, ухмыляясь, пруссак-полицейский, после чего оба конвоира почтительно простились со своим пленником.
Шевалье де Баллибарри пожаловал каждому из них по фридрихсдору.
– Желаю вам удачи, господа, – сказал он им в напутствие. – Да не наведаетесь ли вы в номера, откуда вы меня сегодня взяли, и не попросите ли выслать мой багаж в гостиницу «Трех королей» в Дрездене?
И, заказав свежих лошадей, шевалье поскакал дальше, к саксонской столице. Надобно ли пояснять, что я и был тот шевалье?
«От шевалье де Баллибарри Редмонду Барри, эсквайру,
Gentilhomme Anglais,
à l’Hôtel des 3 Couronnes,
à Dresde, en Saxe[59]
Любезный мой племянник Редмонд! Пишу тебе через верного человека, мистера Лампита из английского посольства, который знает о нашем с тобой чудесном приключении, как вскоре узнает о нем весь Берлин. Впрочем, пока им известна только его половина; им известно, что сбежал дезертир, переодевшийся в мое платье, и твоя ловкость и отвага приводит всех в восторг.
Признаться, два часа после твоего отъезда я пролежал в постели, трясясь как осиновый лист от страха, как бы его величеству не взбрело в голову отправить меня в Шпандау за учиненную нами проделку. Правда, я принял меры, написав письмо своему патрону, австрийскому послу, в коем подробно и неложно обрисовал все обстоятельства дела, а именно: как тебя подослали за мной шпионить; как ты оказался ближайшим моим родичем, обманно взятым в солдаты, и как оба мы задумали устроить твой побег. Это должно было представить короля в столь смешном свете, что он и пальцем не решился бы меня тронуть. Что сказал бы мосье Вольтер, узнав о подобном акте произвола?
Но у нас выдался счастливый день, и все сбылось по моему желанию. Битых два часа провалялся я в постели после твоего отъезда, как вдруг в комнату ко