– Предупреждаю, господа! Этот человек – убийца и обманщик! Он заманивает в ловушку честных дворян и расправляется с ними в тюрьме! Знайте же, что и я заключена в тюрьму, и мне предстоит та же участь; палач, убивший Максима де Маньи, может в любую ночь перерезать мне горло. Я взываю к вам, господа, и ко всем европейским государям, моим королевским родичам, и требую, чтобы меня избавили от этого изверга и тирана, этого обманщика и изменника. Заклинаю вас как честных людей доставить эти письма моим родичам и рассказать, при каких обстоятельствах они попали к вам в руки! – С этими словами несчастная женщина принялась разбрасывать письма среди ошеломленной толпы.
– Не смейте никто нагнуться! – загремел принц. – Мадам де Глейм, так-то вы следите за своей больной? Позвать сюда врачей принцессы! У ее высочества тяжелое мозговое заболевание. Господа, прошу всех разойтись!
Принц стоял на площадке, наблюдая, как его приближенные спускаются по лестнице.
– Если она сдвинется с места, ударь ее алебардой, – предупредил он часового, и тот, недолго думая, приставил к ее груди острие алебарды.
Принцесса, испугавшись, попятилась назад в свои апартаменты.
– А теперь, мосье Вайссенборн, соберите эти бумаги, – приказал принц.
И, предшествуемый пажами, он удалился на свою половину и не выходил до тех пор, пока каждый клочок крамольных писем не превратился в пепел.
На следующий день «Придворная газета» вышла с бюллетенем за подписью трех врачей. Он гласил: «Ее высочество наследная принцесса заболела воспалением мозга и провела тяжелую бессонную ночь». Такие сообщения печатались теперь ежедневно. Весь штат придворных дам, за исключением двух камеристок, был распущен. Дверь на лестницу охранялась снаружи и изнутри. Все окна были заколочены, чтобы исключить возможность побега.
Вам известно, что произошло десять дней спустя: всю ночь трезвонили колокола, призывая верующих молиться за несчастную in extremis[74]. А наутро «Газета», вышедшая в траурной рамке, сообщала, что ее высочество принцесса Оливия Мария Фердинанда, супруга его светлости Виктора Луи Эммануэля, наследного принца X., скончалась в ночь на 24 января 1769 года.
Но знаете ли вы, как она скончалась? И тут мы опять натыкаемся на тайну. Паж Вайссенборн был причастен к этой темной трагедии; и тайна эта так ужасна, что, клянусь, до самой смерти принца Виктора я никому о ней не заикнулась.
После рокового esclandre[75], учиненного принцессой, принц послал за Вайссенборном и, обязав его торжественной клятвой держать все дело в строжайшем секрете (Вайссенборн только много лет спустя доверился жене – поистине, нет тайны, в которую женщина не проникла бы, если захочет), дал ему следующее загадочное поручение:
– Против Страсбурга, на той стороне реки, где Кёль, живет человек, чей адрес узнать нетрудно, он заключен в самом его имени – его зовут Monsieur de Strasbourg. Расспросите о нем без излишнего шума и по возможности не привлекая внимания. Пожалуй, самое разумное – отправиться на поиски в Страсбург, где человек этот хорошо известен. Возьмите с собой кого-нибудь из близких друзей, на кого вы можете положиться. Не забудьте, что жизнь – ваша и его – зависит от сохранения этой тайны. Выберите время, когда мосье де Страсбур будет один или в крайнем случае в обществе старого слуги, который живет у него постоянно (я был у этого человека случайно лет пять назад, возвращаясь из Парижа, и вот вынужден к нему обратиться в нынешних трудных моих обстоятельствах). Оставьте карету у ворот, под покровом темноты; оба вы с товарищем наденьте маски, войдите к нему в дом и отдайте ему кошелек с сотней луидоров, пообещав вдвое большую сумму по возвращении из предстоящей поездки. Откажется – возьмите его силой, а станет упираться, пригрозите убить на месте. Посадите его в карету с опущенными занавесками и следите за ним по очереди всю дорогу, не спуская глаз. При малейшей попытке крикнуть или как-нибудь дать о себе знать, пригрозите убить его. Поместите его в старой башне, где для него будет приготовлена комната; как только он сделает свое дело, вы доставите его домой так же быстро и незаметно, как увозили оттуда.
Вот какое загадочное распоряжение отдал принц Виктор пажу; и Вайссенборн, выбрав себе спутником лейтенанта Бартенштейна, отправился немедля в это странное посольство.
Между тем в замке все притихло. Казалось, двор погружен в глубокий траур. Бюллетени «Газеты» по-прежнему регулярно сообщали о затянувшейся болезни принцессы. И хотя за ней ходили только считаные люди, по городу распространились зловещие и на удивление обстоятельные россказни, будто состояние ее все ухудшается; будто она впадает в буйство; пытается наложить на себя руки; воображает себя бог знает кем, то одним, то другим лицом. Во все концы были отряжены нарочные уведомить близких о ее болезни, да особые гонцы поскакали в Париж и Вену, как говорили, чтобы заручиться помощью лекарей, искусных во врачевании болезней мозга. Все это делалось лишь для виду: никто на самом деле не желал выздоровления принцессы.
В тот день, когда Вайссенборн и Бартенштейн воротились из своей таинственной поездки, было объявлено, что здоровье ее высочества принцессы резко ухудшилось; ночью по городу разнесся слух, что она при смерти, а между тем именно этой ночью несчастная собиралась бежать.
Принцесса питала неограниченное доверие к своей камеристке-француженке, которой было поручено ходить за больной, и с этой женщиной был у нее составлен план побега. Оливия должна была захватить свою шкатулку с драгоценностями; ее уверили, будто потайная дверь в одной из ее комнат ведет к наружным воротам замка; ей также передали письмо якобы от свекра, где сообщалось, что в условный час ее будет ждать запряженная карета, которая доставит ее в Б., а оттуда она снесется со своими близкими и отдастся под их защиту.
Бедная женщина, слепо доверившись своей наперснице, отправилась в эту экспедицию. Потайной ход, проложенный в современной части здания, на самом деле вел в древнюю, так называемую Совиную башню в наружной стене замка. Потом эту башню срыли – по весьма понятной причине.
И вот где-то по дороге свеча в руках камеристки погасла; принцесса испугалась, но крик застрял у нее в горле, когда кто-то в темноте схватил ее за руку и чей-то голос произнес: «Молчать!» В следующее мгновение некто в маске (то был сам герцог) бросился к ней и заткнул ей рот платком; несчастную жертву, связанную по рукам и ногам и лишившуюся чувств от страха, отнесли в заброшенную сводчатую комнату, где ожидавший незнакомец привязал Оливию к креслу. Тот же человек в маске, что заткнул принцессе рот, подошел и, обнажив ей шею, сказал:
– Лучше это сделать сейчас, пока она в обмороке.
Пожалуй, оно и правда было бы лучше. Но принцесса очнулась, и, хотя ее исповедник, присутствовавший при этой сцене, поспешил к ней, чтобы приготовить ее к неизбежной каре и тому новому состоянию, в которое она должна была перейти, несчастная, оглядевшись, разразилась ужасными криками, проклиная герцога, палача и тирана, и призывая Маньи, своего возлюбленного Маньи!
И тогда герцог сказал спокойно: «Помилуй, Господи, ее грешную душу!» Он, исповедник и Гельдерн, второй немой свидетель этой сцены, преклонили колена: герцог уронил платок, и тут Вайссенборн потерял сознание; а между тем мосье де Страсбур, захватив в кулак волосы на затылке Оливии, отсек истошно кричащую голову от бедного грешного тела. Да сжалится Небо над ее душой!
Такова история, которую поведала мне мадам де Лилиенгартен; читателю нетрудно заключить отсюда, что сталось с дядюшкой и со мной; после шести недель домашнего ареста нас отпустили на свободу, но с приказом немедленно покинуть пределы герцогства, да еще под эскортом отряда драгун. Нам разрешили продать наше имущество; но деньги, остававшиеся за нашими должниками, так и пошли прахом, равно как и мои надежды на брак с графиней Идой.
Спустя шесть месяцев старый герцог скончался от удара, и герцог Виктор вступил на престол. С этого времени в X. вывелись добрые обычаи: на карты был наложен запрет; оперу и балет – марш-марш! – выслали по этапу; войска, запроданные старым герцогом за границу, были отозваны домой. С ними воротился и нищий кузен-прапорщик и женился на графине Иде. Были ли они счастливы в супружестве, я не сумею вам сказать. На мой взгляд, женщина с такой ничтожной душой и не заслуживала особого счастья.
Правящий ныне герцог женился четыре года спустя после кончины своей супруги; что же до Гельдерна, он уже не министр полиции, что, впрочем, не помешало ему построить роскошный дворец, о котором поминала мадам де Лилиенгартен. Никто не знает, что сталось с второстепенными героями этой ужасной трагедии. Из них только мосье де Страсбур воротился к исполнению своих обязанностей. Что до остальных – еврея, камеристки и Кернера, шпионившего за Маньи, то история о них умалчивает. Эти острые орудия, с помощью которых сильные мира достигают своих целей, обычно ломаются при употреблении, и не слыхать, чтобы хозяева особенно сокрушались об их печальной участи.
Глава XIII. Я опять веду жизнь светского щеголя
Как поглядишь, я исписал кучу листков, а между тем главная и наиболее интересная часть моей истории все еще впереди, та часть, где речь пойдет о моей жизни в Англии и Ирландии и о заметной роли, какую я играл, подвизаясь среди славнейших сынов обеих стран, будучи и сам не последней спицей в колеснице. Итак, чтобы воздать должное этой части моих записок, куда более важной, чем все мои приключения на чужбине (хотя описание их составило бы томы увлекательнейших рассказов), я постараюсь всемерно сократить повесть о моих путешествиях по Европе и моих успехах при континентальных дворах и перейти к рассказу о том, что ожидало меня в моем отечестве. Достаточно сказать, что не было в Европе столицы, исключая захудалый Берлин, где молодого шевалье де Баллибарри не ценили бы по заслугам и где весь цвет общества не был бы занят им. Я выиграл у Потемкина восемьдесят тысяч рублей в Зимнем дворце в Петербурге – правда, каналья-фаворит так и не уплатил их мне; я сподобился видеть его королевское высочество шевалье Чарльза-Эдуарда пьяным в дым, что твой римский носильщик; дядюшка сыграл несколько партий в бильярд с известным лордом Ч. в Спа и, уж будьте покойны, не остался внакладе. Собственно говоря, это мы с ним вдвоем придумали славную штучку, благодаря которой и насмеялись над его милостью и достигли кой-чего посущественнее. Милорд понятия не имел, что один глаз у дядюшки вставной; и когда дядюшка самым невинным образом предложил сразиться с ним на льготных усло