Было три часа ночи, когда гости из замка Линдон распрощались. Маленький Буллингдон успел уже соснуть в одном из чуланов леди Чарлемонт, где обычно хранилась парадная посуда. Мистер Рант говорил простуженным голосом и заметно покачивался на ходу – какая-нибудь пигалица из нынешних испугалась бы джентльмена в таком состоянии, но это было самым обычным зрелищем в те благословенные времена, когда мужчина, не имевший обыкновения напиваться при всяком удобном случае, считался тряпкой, нюней. Вместе с другими повесами я проводил мисс Килджой до ее кареты и, стоя в толпе оборванцев с факелами, кучеров, нищих побирушек – неизвестного звания мужчин и женщин в разной степени подпития, осаждающих ворота вельможи во время пышных празднеств, дождался, пока карета не отъедет под громкое «ура!» этой черни, после чего вернулся в буфет, где говорил исключительно по-немецки, исполнил несколько немецких песенок, к великому удовольствию трех-четырех засидевшихся там выпивох, и весьма решительно накинулся на вино и закуски.
– Неужели вам не мешает пить ваш длинный нос? – поинтересовался кто-то из гостей.
– Убирайтесь-ка подальше, и пусть вас там повесят! – ответил я с отменным немецким акцентом и снова взялся за бутылку.
Все засмеялись, а я продолжал уписывать за обе щеки.
С одним из джентльменов, провожавшим вместе со мной девицу Килджой, я заключил пари, проиграл и на следующее же утро заехал к нему отдать долг. Читатель, должно быть, недоумевает, зачем я рассказываю ему все эти подробности, но дело в том, что вместо меня на бал вернулся мой слуга Фриц; он был одного со мной роста и в моем костюме и маске вполне сошел за своего хозяина. Мы обменялись с ним платьем в наемном экипаже, стоявшем позади кареты Линдонов, после чего я поскакал за нею вдогонку.
Обреченная карета, уносившая очаровательный предмет воздыханий Улика Брейди, не успела отъехать далеко, как ее сильно тряхнуло на каком-то ухабе и накренило набок; лакей с возгласом «стой!» спрыгнул с запяток и крикнул кучеру, что колесо слетело, – не ехать же дальше на трех колесах! В ту пору еще не было в заводе всяких гаек, до которых додумались позднее строители Лонг-Эйкр. Каким образом чека вывалилась из оси, я вам объяснить не берусь, не иначе как ее вытащил какой-нибудь бродяга, затесавшийся в толпу у ворот лорда Чарлемонта.
Мисс Килджой высунула головку в окошко кареты и, по обычаю всех девиц, закричала благим матом; мистер Рант с трудом очнулся от хмельных грез, а юный Буллингдон вскочил и, вытащив свою маленькую шпагу, воскликнул: «Не бойтесь, мисс Амелия, если это разбойники, у меня есть оружие!» У негодного мальчишки было сердце льва, что правда, то правда, я готов признать это даже сейчас, после всего, что между нами было.
Тем временем подъехал кеб, следовавший сзади; увидев, что произошло, возница слез с козел и учтиво предложил ее милости пересесть к нему – у него-де такой чистый удобный экипаж, что самая привередливая леди не побрезгует. Это предложение после минутного колебания было принято пассажирами кареты, тем более что возница обещал доставить их в Дублин «сей минут». Лакей Тэди вызвался проводить своего юного господина и молодую леди, но возница, у которого на козлах прикорнул какой-то субъект, видимо вдрызг пьяный, с усмешкой предложил Тэди примоститься сзади. Однако задняя подножка была утыкана гвоздями, должно быть на страх уличным мальчишкам, которые, как известно, не упустят случая прокатиться на даровщинку, и преданный Тэди не решился подвергнуть себя такому испытанию. Сдавшись на уговоры, он остался при пострадавшей карете и принялся вместе с кучером мастерить чеку, для чего выломал кол из соседней изгороди. Тем временем возница гнал во весь опор, а дороге все не было видно конца, и наши путники начали уже беспокоиться. Каково же было удивление мисс Килджой, когда, высунувшись из окна, она увидела только бескрайнюю степь и никаких признаков жилья. Испугавшись, она крикнула вознице, чтобы он сей же час остановил лошадей, но тот знай гнал вперед, словно подхлестываемый ее криками, и только уговаривал ее «чуть потерпеть», он-де «маленько забрал в сторону».
Мисс Килджой продолжала кричать, возница – нахлестывать лошадей, а лошади – мчаться галопом, но тут из чащи кустарника внезапно вынырнули три фигуры; прекрасная дева воззвала к ним о помощи, а молодой Буллингдон, распахнув дверцу кеба, храбро выпрыгнул наружу, покатился кубарем и тут же вскочил, выхватил из ножен шпагу и побежал за кебом, крича на ходу: «Сюда, джентльмены, сюда, держите негодяя!»
– Ни с места! – крикнули незнакомцы, и возница с неожиданной готовностью остановил лошадей.
Рант все это время лежал в пьяном забытьи и только краешком сознания улавливал, что происходит.
Новоявленные защитники угнетенной невинности стали держать совет, посмеиваясь и с интересом поглядывая на юного лорда.
– Не бойтесь, – сказал их вожак, подойдя к окну кеба. – Один из моих молодцов взберется к негодяю на козлы, а мы с приятелем, с разрешения вашей милости, сядем к вам в кеб и доставим вас домой. Мы хорошо вооружены, с нами вам бояться нечего.
Сказав это, он тут же, без дальнейших церемоний, полез в кеб, а его товарищ последовал за ним.
– Знай свое место, негодяй! – крикнул юный Буллингдон, вскипев. – И дай сесть лорду виконту Буллингдону! – С этими словами он преградил дорогу плечистому верзиле, который собирался уже выполнить свое намерение.
– Убирайся отсюда, малый, – отвечал тот с характерным ирландским акцентом, отстраняя мальчика, а тот с криком «Разбойники, разбойники!» кинулся на противника с обнаженной шпагой и наверняка бы его ранил (ибо маленький клинок разит не хуже большого), если бы верзила дубинкой не выбил это оружие у него из рук: шпажонка пролетела у мальчика над головой, оставив его безоружным и в полном замешательстве.
Незнакомец снял шляпу и, низко поклонившись его милости, сел в карету. Товарищ захлопнул за ним дверцу и полез на козлы. Мисс Килджой принялась было кричать, но раздумала при виде огромного пистолета, направленного на нее одним из ее рыцарей со словами: «Мы вам ничего плохого не сделаем, но не вздумайте звать на помощь, мэм, а не то придется завязать вам рот». После чего она оставила всякие попытки сопротивляться и всю дорогу молчала как убитая.
Все это произошло в одно мгновенье. Когда трое разбойников завладели экипажем, а бедняжка Буллингдон, сконфуженный и ошеломленный, остался в одиночестве стоять среди степи, один из приятелей высунулся в окно.
– Милорд, на два слова! – позвал он.
– Что вам нужно? – крикнул мальчик, разражаясь рыданиями. Ему было только одиннадцать лет, и до этой минуты он держался молодцом.
– Ты всего в двух милях от Марино. Ступай назад и иди прямо, пока не упрешься в большой камень, а потом сверни направо. Тут ты скоро выйдешь на большую дорогу, а уж там разберешься, куда идти. А когда увидишь маменьку, передай ей привет от Капитана Грома и скажи, что мисс Амелия выходит замуж.
– О боже! – охнула молодая девица.
Карета умчалась, и бедный маленький лорд остался в степи один. Светало. Мальчик перепугался, да и неудивительно. Он побежал было догонять карету, но вскоре мужество и силы покинули его, он уселся на придорожный камень и заплакал с досады.
Вот таким-то образом Улик Брейди и заключил свой сабинский брак, как я это называю. Когда они подъехали к коттеджу, где было назначено венчание, мистер Рант заартачился и отказался совершить обряд. Но как только к голове злополучного гувернера был приставлен пистолет с недвусмысленной угрозой разнести его безмозглую черепушку вдребезги, ему ничего не оставалось, как дать согласие. Возможно, такое же внушение было сделано и Амелии, но мне об этом ничего не известно, ибо, как только мы выгрузили свадебный кортеж у ворот, я с тем же возницей повернул обратно и очень обрадовался, найдя дома своего лакея Фрица, который вернулся раньше моего. Он приехал в моей карете и в моем маскарадном костюме, сделав все так, как я его научил, и не возбудив ни в ком подозрения.
Бедняга Рант явился домой в самом жалком состоянии. Он благоразумно умолчал о своей доле участия в событиях этой ночи, сочинив плачевную историю о том, как он напился до потери сознания, как на него напали, связали по рукам и ногам и оставили на дороге, где его подобрала телега с провизией, поспешавшая из Уиклоу в Дублин. Не было никакого основания ему не поверить. Маленький Буллингдон, тоже кое-как добравшийся домой, разве только догадывался о моей роли в заговоре, но для леди Линдон она не представляла тайны. На следующий же день я встретил ее экипаж по дороге в замок Линдон – история похищения богатой невесты была уже у всех на устах. Я приветствовал ее с дьявольской усмешкой, и она, конечно, поняла, кто был душой этой остроумной и отважной проделки.
Итак, я вознаградил Улика Брейди за его былое покровительство бедному сироте, а заодно вернул благосостояние достойной ветви моего рода, впавшего в нужду. Улик увез новобрачную в Уиклоу и жил с ней в полном уединении, пока эти события не поросли быльем. Братьям Амелии, несмотря на все старания, так и не удалось открыть его тайное убежище. Долгое время не знали, кто счастливец, похитивший драгоценный приз, и только месяц спустя пришло письмо за подписью Амелии Брейди, где она выражала полное удовлетворение своим новым положением и сообщала, что обвенчал ее не кто иной, как капеллан миледи Линдон мистер Рант.
Как только истина вышла наружу, мой достойный друг принес чистосердечную повинную, и то, что снисходительная госпожа не погнала его со двора, по общему мнению, доказывало, что леди Линдон и сама причастна к заговору; а это, в свою очередь, подкрепляло ходившие по городу сплетни, будто ее милость по уши в меня влюблена.
Я, как вы понимаете, постарался извлечь для себя пользу из этих слухов. В городе подозревали, что я причастен к похищению мисс Амелии, однако доказать этого никто не мог. В городе подозревали, что я поладил со вдовой-графиней, однако сослаться на меня никто не мог. Есть тысячи способов укрепить подозрение тем, как вы его отрицаете. Я столько смеялся и шутил по поводу этих догадок, что мужчины спешили поздравить меня с великой удачей, видя во мне нареченного самой богатой наследницы в королевстве. Газеты подхватили эти толки. Приятельницы леди Линдон хором поддерживали ее исступленные протесты. Вскоре слухи эти проникли в английские газеты и альманахи, особенно падкие в ту пору до скандальных сенсаций; сообщалось, что некая прекрасная вдова, образчик всех добродетелей и совершенств, титулованная аристократка и первая богачка в королевстве, собирается отдать свою руку молодому джентльмену знатного рода, хорошо известному в высшем свете и весьма отличившемуся на службе у Пр – кого к – ля. Не стану докладывать, кто был автор этих заметок, а также каким образом два изображения – одно мое, с надписью «Прусский ирландец», и другое – леди Линдон, под названием «Графиня