Батарея наша прекрасно и смело действовала и заслужила благодарность в приказе главнокомандующего Крымской армией. После сего нас с Кирасирским полком отвели в немецкую колонию Кенцгер, простояли там два дня, а на третий были по тревоге вызваны на фронт, т. к. большевики на правом нашем фланге повели наступление и заняли окопы. Но когда мы пришли, положение было восстановлено дивизионом Ковалинского при помощи английской артиллерии с Азовского моря. Нас оставили в ближайшем тылу в деревне Огуз-Тобэ; вся батарея занимала два дома – деревня была страшно переполнена. Простояли мы спокойно около недели, но большевики снова повели наступление и снова заняли окопы. Положение было восстановлено с большими для них потерями. Всего в Огуз-Тобэ мы простояли до 5-го июня – дня нашего наступления. Спустя несколько дней после вторичного наступления большевиков к нам присоединился с Кубани второй взвод. В это же время прибыл из Новороссийска с английским обмундированием полковник Котляревский, командированный за ним еще из Кияти. Одновременно все части получили людские пополнения с Кубани. Настроение значительно улучшилось, и если бы не тревожные слухи про Керчь, где восстание в каменоломнях все разрасталось, было бы совсем хорошо.
Начали снимать понемногу части с фронта и отправлять их в Керчь на усмирение восставших. В самом конце апреля или в начале мая, не помню, батарее было приказано выделить взвод для отправки в Керчь. Командир назначил собираться второму взводу, т. к. он совсем еще не воевал и ему нужна была практика. С появлением второго взвода, в котором я числился младшим офицером, мне пришлось возвратиться в него; вместе с ним я попал в Керчь.
Наступление большевиков от – Мелитополя до Акманая – не носило характера заранее обдуманного плана, оно развивалось случайно. Перекоп они взяли, пройдя через броды на Чувашский полуостров и одновременно наступая в лоб. У нас не хватало ни людей, ни артиллерии, чтобы в обоих местах им препятствовать: бродов было несколько, а артиллерии – наперечет: четыре-пять батарей на всю армию. Большевики все время обходили, их наступающие цепи обнимали весь горизонт, цепей было всегда несколько – одна за другой. При всем том за все это время не было ни одного боя, в котором бы они нас разбили. Когда же мы сопротивлялись и наступали, то не встречали почти никакого сопротивления. Красные совершенно не выносили атаки кавалерий и никогда ее не принимали. Стрелять у них не умели ни отдельные стрелки, ни артиллерия, и по тому количеству патронов и снарядов, которые они выпускали, мы несли минимальные потери, они же от нашего огня страдали гораздо больше. Они брали не качеством, а количеством. Это были, скорее, банды, а не войска.
Акманайская позиция, хотя были и проволока, и окопы, не представляла ничего серьезного. Окопы были не глубоки, землянок и блиндажей не было; проволока была в один ряд, причем такая, что (я сам это видел), когда толкнешь ногой один из кольев, весь ряд валится. Это была «воображаемая линия», а не позиция. Когда мы заняли Акманайский перешеек, произошла перемена настроения как у нас, так и у них, отчего – мне остается непонятным. Большевики не повели сразу же наступление, чем дали нам собраться с силами, у нас же после отдыха появилось больше самоуверенности. Может быть, красные кинулись грабить Симферополь и Севастополь, Ялту и Феодосию, считая нас разбитыми, но уверять этого я не могу. Одно только можно с точностью утверждать, что с каждым днем стояния у них дух падал, у нас поднимался.
Глава втораяКерченское восстание и подавление его. Наступление 5 июня 1919 г. Очищение Крыма. Каховка
Город Керчь находится, как известно, между двумя небольшими возвышенностями. На этих холмах еще со времен Византии начали вырезать из известнякового слоя строительные материалы. Образовались пещеры и подземные ходы, становившиеся со временем все больше и больше. В наше время они достигли значительных размеров: ходы имели до 12 верст длины, известных выходов было более 300. Кроме того, ходили слухи (никто этого наверное не знал), что были коридоры, имевшие выходы прямо в город и в ближайшие деревни. Пещеры были настолько широки, что в них мог свободно въехать грузовой автомобиль, имелись также подземные залы.
В этих каменоломнях засели местные большевики; туда была свезена масса награбленных винтовок, пулеметов, ручных гранат и патронов и большое количество продовольствия. Когда началось наше наступление от Перекопа, каменоломщики начали действовать, всячески препятствуя переправе чего бы то ни было на Кубань, грабя окружающие деревни и делая подступы к Керчи весьма опасными. Все, кто попадался к ним в плен, могли быть уверены, что живыми не выберутся. Борьба с ними была весьма затруднительной, т. к. надо было систематически загонять разбойников в каменоломни и взрывать выходы, а на это требовалось порядочно войска и большое количество взрывчатых материалов, что было трудно при положении на фронте.
Наш взвод прибыл в Керчь поздно вечером и мы выгрузились из вагонов в тот же день. Как известно, вокзал находился в трех верстах от города. Каменоломщики до нашего прибытия три раза занимали станцию, так что стоять у вокзала остальную часть ночи было сопряжено с беспокойством, нужно было выставить охранение. Наутро, соединившись с частями гарнизона, мы перешли на Брянский завод охранять город со стороны Аджимушкайских каменоломней (северная сторона), в то время как остальные части гарнизона, а именно сводный полк Кавказской дивизии с подрывной командой, ликвидировали крепость каменоломни (южная сторона). В тот же день нас послали на Эникале произвести некоторые обыски и аресты. К вечеру пришли обратно, сразу же снялись и ушли в город, т. к. каменоломщики начали отрезать Брянский завод от города. Расположились на тюремной улице. Так прошло приблизительно около недели, мы несли сторожевую службу, охраняя с северной стороны город.
Крепостные каменоломни были почти ликвидированы. Сидящие в них большевики в последнюю ночь вышли и присоединились к аджимушкайцам, неожиданно напав по дороге на мирно спавшие в городе части и взяв пленных. Тогда окружное начальство взялось за ум, город был объявлен на военном положении; выходить после 9 часов запрещалось, сторожевка выдвинута к вышке железной дороги от вокзала до Брянского завода. Оба наши орудия стояли день и ночь на позиции. В это время я с четырьмя солдатами, в числе которых был и мой брат, был отправлен на Тамань за обозом и лошадьми. Здесь я после двух месяцев, наконец, получил свои вещи. Мой брат на Тамани был болен лихорадкой. Спустя неделю я вернулся с обозом в Керчь. За время моего отъезда произошли перемены: крепостная каменоломня была ликвидирована, большевики, чувствуя, что им приходит конец, обнаглели, сделали вылазку из Аджимушкайских каменоломней и чуть не влезли в город. В самом городе со дня на день ожидали их вступления.
На следующую ночь после моего приезда было приказано загнать каменоломщиков обратно в их дыры и приступить к взрыву выходов. Сопротивлялись они отчаянно, мы несли большие потери. Батарея стреляла на прицеле меньше 10 (около 200 сажень), так что осколки наших гранат летели к нам обратно, был ранен капитан Стрелев. Надо сказать, что все мы в это время озлобились, достоверно стало известно, что все заправилы в каменоломнях были евреи и что даже существовала особая еврейская рота. Все попадавшие к нам в плен каменоломщики были повешены. Так шаг за шагом мы завоевывали одну дыру за другой. На ночь уходили в город, стояли в небольшом дворе, окруженном высокой каменной стеной, у ворот всегда находился пулемет, а на стычках – часовые с винтовками.
Интересный тут произошел случай. Я был дежурным и обходил расположение батареи, вдруг слышу два выстрела. Кинулся к парку, спрашиваю, в чем дело. Мне показывают на какого-то человека, спокойно идущего по улице с чем-то в руках, который, не обращая внимания на неоднократные оклики, не останавливался. Я еще раз его окликнул, пригрозил, что буду стрелять, но он, не обращая ни малейшего внимания, продолжал идти. Часовые в расположении соседних частей начали его обстреливать, но он все спокойно шел. Тогда я взял трех солдат и отправился следом за ним. Оказалось, что это был слепо-глухо-немой, несший домой какую-то провизию, и его, конечно, сразу же отпустили.
Перед рассветом мы выезжали к каменоломням и там простаивали целый день. (В это время Котляревский получил отпуск и его заменил Лагодовский.) Тогда же прибыл с фронта в Керчь 2-й офицерский Дроздовский конный полк, как раз вовремя, т. к. почти все выходы из каменоломней были уже взорваны и большевики в отчаянии решились выйти и прорваться сквозь охранение, напасть на город и занять его, рассчитывая на поддержку местной черни.
Это произошло в 20-х числах мая: ночью мы были разбужены сильной стрельбой в городе, приближавшейся к нам. Моментально поняв, в чем дело, мы были на местах, пулемет вывезен, построены баррикады на улицах. Следовало ожидать приближения каменоломщиков, т. к. мы стояли рядом с тюрьмой, в которой содержалось много большевиков. Не дожидаясь их прихода, мы ликвидировали всех политических в тюрьме. Приблизительно через час мы и остальные части собрались около управления начальника гарнизона, которое находилось почти в центре города, чтобы оттуда начать действовать против ворвавшихся в город.
Там я узнал следующее: каменоломщики ночью вышли совершенно не известными нам выходами почти в самом городе недалеко от вокзала, заняли его и продвинулись до фабрики Месаксуди в самом порту, вырезая по дороге всех не успевших бежать от них офицеров и солдат. Но около фабрики Месаксуди стоял 2-й конный Дроздовский полк, на который они наткнулись совершенно для себя неожиданно, и который встретил их надлежащим образом и выгнал до горы Митридат и до кладбища, где они и засели. Приходилось шаг за шагом их выбивать, неся порядочные потери. Они сидели в домах и за разными прикрытиями, зря не стреляли, а вылавливали одиночных людей, их они не щадили. Все они были землисто-желтого цвета, потому что долго сидели под землей без света. По этому цвету кожи можно было сразу определить каменоломщика.