Наконец в самом конце октября большевикам удалось собрать соответствующее число наличных сил и они два дня кряду атаковали Глухов, но были отбиты с большими для них потерями, причем взято много пленных и пулеметов.
Чтобы противодействовать дальнейшему наступлению красных, начальник дивизии решил самим на следующий день повести наступление. Утром 31 октября мы продвинулись до деревни Усмань в 20 верстах на северо-восток от Глухова. Эту деревню заняли разведчики нашей батареи; т. к. кавалерия медлила, командир батареи приказал им идти в атаку. Красные отступили, мы же к вечеру вернулись обратно в Глухов. Но ночью большевики, прикрываясь туманом и темнотой, начали вновь наступать. Ввиду затруднительности ночных действий для кавалерии начальник дивизии приказал очистить город и отойти в деревню Сучья Слободка в 12 верстах южнее Глухова, чтобы с рассветом перейти в наступление. Полковник Лагодовский уговаривал этого не делать, говоря, что город можно удержать и ночью, но его не послушали и войска стали отходить. Тогда Лагодовский отправив три орудия с отступающими, сам с разведчиками в числе около 30 человек и четвертым орудием остался в городе и до 3 часов ночи продержался, отстреливаясь от красных. С этого отступления от Глухова начинается наш отход на Кубань, произошло это в ночь с 31 октября на 1 ноября 1919 года.
Глава пятаяОтступление. Курск – Харьков – Ростов. Дезертирство казаков. Бои за Дон. Эпидемия тифа. Эвакуация из Новороссийска
Стратегически наше отступление объясняется нашей большой растянутостью по фронту, которой большевики и воспользовались, пройдя на Курск между Рыльском и железной дорогой Орел-Курск, где никаких наших войск не было. Следствием этого был отход частей из-под Орла и наше отступление на Ворожбу. Одновременно с этим большевики заняли Кролевец, Глухов, Бахмач и подошли к Нежину, чем заставили эвакуировать Чернигов. Морально наш дух, безусловно, сильно пошатнулся, причиной чего было, как я уже выше говорил, прекращение победоносного шествия и более трудные условия войны. Это усугубилось известием об окончательном поражении Колчака и отступлении Северо-западной армии от Петербурга. Кроме того, в войсках началась эпидемия тифа и из-за сильных морозов стали очень часты случаи отморожения рук, ног, лица. Сильная разруха в тылу, повсеместные повстанческие отряды, образовавшиеся благодаря неумелости, нерешительности и бестактности назначенных на местах гражданских начальников, которые назначались только в зависимости от степени демократичности их взглядов без внимания к их способностям выполнять возложенные на них обязанности – все это, безусловно, должно было гибельно влиять на бодрость.
В это же время среди казаков начинаются разногласия. Награбив за весь поход довольно много всякого имущества, многие из них самовольно уходили домой. В основном это была молодежь, не имевшая понятия о дисциплине. Сперва мы призывали казаков оставаться в частях, но наши призывы не всегда имели воздействие. Казаки понесли большие потери, иные погибли в боях, другие лежали по лазаретам, еще другие были эвакуированы по разным причинам домой, так что держать в руках молодежь было некому. А между тем на казаков наваливалось все больше обязанностей, которые они не исполняли. Все это не могло не сказаться на настроении и боевом духе частей.
Отойдя от Глухова, мы не смогли перейти в наступление, так как спешно получили приказание идти на Рыльск и стараться сдержать прорыв большевиков. За два дня похода в страшные морозы и метели мы добрались до Рыльска, пришли приблизительно часа в 4 дня и не успели даже отдохнуть, как вечером большевики повели наступление на город и окружили его с двух сторон. Пришлось отойти в деревню на половине дороги между Рыльском и Кореневым. В эту ночь мороз усилился, люди так устали, что были не в состоянии слезть с лошадей, чтобы идти пешком, а между тем это было единственным спасением от отмораживания ног и рук. На следующее утро нам пришлось эвакуировать 50 человек – треть состава в тыл по железной дороге.
Курск был оставлен, и большевики продвигались по железной дороге на село Коренево; эти обстоятельства заставили и нас отойти к тому же селу. Здесь узнали, что Ворожба занята красными и что части первой нашей кавалерийской дивизии отходят по железной дороге на Сумы. В это же время большевики прорвали фронт казаков и приближались к Купянску, чем, создавая угрозу Харькову, заставили части первого корпуса пойти на Харьков. Здесь у красных действовала впервые появившаяся кавалерия Буденного. От Коренева до Сум мы шли приблизительно около пяти дней, во время пути происходили лишь небольшие стычки. В Сумах было много сахарных заводов, но все заводы бездействовали уже больше года. В их кладовых были крупные запасы сахара. В начале революции их грабили, потом сахар вывозили большевики, потом немцы, затем снова большевики, добровольцы пользовались им, и все-таки сахару оставалось еще очень много. Например, на заводе князя Щербатова после нашего ухода оставалось 5 миллионов пудов сахару.
В Сумах мы не задерживались, так как к этому времени дезертирство казаков продолжалось, их уже нельзя было удержать в частях по всему фронту. Восточнее Харькова и до Царицына едва ли можно было найти более 15 боеспособных частей, при таких условиях нам держать Харьков было невозможно, и вся наша задача состояла только в том, чтобы дать время на его эвакуацию. Мы всего этого не знали и все надеялись удержать Харьков в наших руках. Отступая в Сумы, мы уничтожили все запасы спирта и испортили машины. Отступление продолжалось, случаи заболевания тифом участились, но этих несчастных некуда было девать, так как все госпитали, санитарные поезда эвакуированы. Все станции были завалены больными, не получавших почти никакого ухода, без пищи, и лекарств, так что были случаи смерти от голода и замерзания. Медицинского персонала почти не было, находившиеся там врачи тоже болели тифом. Последний большой бой, в котором мы участвовали, происходил около деревни Богодухов Харьковской губернии. За этот бой был представлен в офицеры мой брат. Надо сказать, что после оставления нами Сум вся оставшаяся регулярная кавалерия была сведена под командой произведенного в генералы Барбовича в одну дивизию. Из тыла присоединились в это время две новых батареи – 6-я Конная и 2-я Дроздовская конная. Тогда Барбович отпустил нашу батарею в тыл, чтобы мы немного отдохнули, так как мы воевали на передовых около года. 24 ноября 1919 года из Богодухова вся наша батарея двинулась через Люботин в Мерефу.
Из Люботина мы с братом успели на один день заехать в Харьков. Печальный вид представлял он; не спокойный и праздничный, каким я его покинул, а встревоженный и растерянный. Со слезами на глазах спрашивали жители: «Неужели вы покидаете нас и опять будут красные с советами и «черезвычайками». Все, кто только имел малейшую возможность бежать, собирались и уезжали. Остающиеся занимались прятанием всяких «компрометирующих» предметов: серебряных ложек, вилок, ножей, всякого рода белья и одежды, случайно уцелевших при прошлом пребывании большевиков, сжиганием книг и газет, могущих показать их непринадлежность к большевикам. Многие переезжали на новые квартиры, в личные дома, желая этим избегнуть преследования чекистов.
В это время был сменен командующий добровольческой армией генерал Май-Маевский (распустивший весь свой штаб и весь тыл донельзя) и на его место назначен генерал Врангель, и только благодаря его энергии и характеру ему удалось эвакуировать Харьков, что при создавшейся тогда обстановке было очень трудным.
Ставка его боялась, т. к. он пользовался всеобщей любовью и доверием и был очень популярен в войсках. Через неделю после его назначения он был сменен и в скором времени выслан за границу.
Из Мерефы мы по страшной грязи отправились через Борки в Лозовую и остановились в 25 верстах на юго-восток от железнодорожной станции в хуторах богатых крестьян, рассчитывая некоторое время спокойно отдохнуть. Но, к сожалению, нам это не удалось, так как после оставления Харькова отступление приняло более быстрый темп. Только неделю мы простояли спокойно, а затем, так как фронт слишком приблизился, большим переходом двинулись на юг к северу каменноугольного донецкого бассейна, где и остановились в хуторах Уманских. Все дороги на пути нашего отступления были забиты бесконечными отступающими обозами, переполненными семьями военных, удиравших от красных, и больными тифом. Хозяйственная часть батареи находилась уже в Крыму. Командир не знал, куда отходить по Кубани следом за ней, в Крым. Но так как по сведениям штаба армии наша кавалерийская дивизия отходила к Дону, где предполагалось задержаться, командир решил идти на Кубань чтобы не отставать от своих. Пробыв с неделю в хуторах Уманских, мы двинулись дальше на юго-восток направляясь на Ростов.
Печальный вид представлял Донецкий бассейн, некогда центр добычи минерального топлива и железа для промышленности. В действии был лишь незначительный процент шахт и два или три завода, из остальных шахт – одни были просто брошены, другие нарочно затоплены, а потухшие доменные печи заводов представляли ряд руин. В этом каменноугольном районе было добровольцами оставлено много груженых железнодорожных составов, так как выходов на юг из этой области по железной дороге было только два – через Таганрог и Дочь и другая на Токмак и Мелитополь (если не считать выхода на Мариуполь). Пропускная способность обеих была настолько незначительна, а число ожидавших пропуска поездных составов настолько велико, что образовалась пробка. Не доходя Таганрога, первый взвод батареи был отправлен командиром вперед на левую сторону Дона. Со вторым взводом решили присоединиться к дивизии, так как нам стало известно, что она предположительно задержится верстах в 26 севернее Ростова. В деревне Каменный Колодец Донецкой области мы присоединились к Барбовичу.
Все части дивизии были страшно утомлены беспрерывным отступлением и боями, из которых они почти не выходили. Наступили сильные оттепели. 1 мая на Дону не дозволяли переправляться по льду. Мостов же через Дон было два: один (железнодорожный) у самого города Ростова, а другой из Нахичевани в станицу Ольгинскую. Наша дивизия должна была занять левый фланг позиции от Азовского моря и верст десять на север, правее нас стояли части первого корпуса, а еще правее кубанские казаки, правый фланг которых упирался в Дон. Окопов и проволоки никаких не было, а позиция была неважная: местность совершенно плоская, без всяких складок.