У Ванюши была такая шпага, и он ходил вокруг нашего коттеджа с утра до вечера и все тыкал. Однажды, когда я пришел после работы, он с таинственным видом отвел меня в огород и показал место, как раз под верандой, куда выходила комната майора Баландина.
Я потыкал шпагой туда и сюда и убедился — да, на глубине 80 сантиметров таится прямоугольник размером примерно 2x1 метр. Разумеется, это крышка от сундука!
Зная, что майор каждую ночь уходит играть в преферанс, мы с Ванюшей решили начать копать, как стемнеет, а пока пошли в огород лопать клубнику размером с детский кулак, но довольно безвкусную. Ваня раздобыл две лопаты.
Как стемнело, майор ушел и мы принялись за работу. Грунт попался тяжелый, глинистый. Копали мы, копали часа два, наверное.
И вдруг в доме послышались тяжелые шаги сапог. Майор Баландин явился раньше обычного. Он тотчас же прошел на веранду и распахнул окно, как раз над тем местом, где Ванюша и я спрятались на корточках. Я понял, что сейчас майор забрызгает нас теплой водичкой. Нет, такого позора вынести нельзя — когда вернемся в роту, Ванюша всем разболтает.
И я встал.
— Что, что такое? — испугался майор.
По всем правилам я отдал ему рапорт, держа пальцы у виска.
— Товарищ майор! Командир взвода Голицын и боец Кузьмин ищут клад.
— Где? Где? — Майор выпрыгнул в окно, схватил шпагу, немного потыкал ею, потом схватил лопату и с азартом сам стал копать.
В соседних домах тоже обитали военнослужащие УВПС-100, и потому по улице ходил часовой. Услышав шум, он подкрался и предстал перед нами.
Стали копать четверо.
А через полчаса на глубине 80 сантиметров мы обнаружили 6 сколоченных между собой досок, а вовсе не крышку от сундука…
Я еще не кончил переносить на чистые планшеты линии немецких окопов, как меня вызвал в свой кабинет майор Баландин. Рядом с ним сидели майор Паньшин и капитан Финогенов.
— Мне сказал Афанасий Николаевич, что ты хорошо говоришь по-немецки, — начал Баландин.
Предчувствуя какое-то интересное поручение, я скромно опустил глаза и подтвердил мнение капитана Финогенова, хотя едва-едва умел составлять фразы.
— И еще мне сказал Афанасий Николаевич, — продолжал Баландин, что на тебя можно вполне положиться. Ты выполнишь задание добросовестно и нигде не будешь болтать лишнего.
Я снова скромно опустил глаза и подтвердил:
— Да, конечно.
Сейчас подобное задание может показаться удивительным, а в то неопределенно-анархическое время оно было вполне естественным.
Все три офицера вручили из своих личных запасов несколько банок американской тушенки, которые я должен был выменять на фотоаппараты. Баландин дал бумажку с фамилией и адресом хозяина фотомагазина. Я прочел, и у меня дух захватило от настоящего телячьего восторга. Фамилию я сейчас не помню, а адрес не забыл: «6 Lipeiner Gasse, Danziger Strasse, Berlin».
Берлин! Я еду в Берлин! Да, завтра идет машина в Берлин. Она меня захватит. Срок мне давался два дня. На этой же машине я должен вернуться обратно.
Я только оговорил, что поеду не один, а с Ванюшей Кузьминым.
На следующее утро, вооруженный командировочным предписанием, что такой-то едет в Берлин «по особому заданию воинской части, полевая почта № такой-то», я с Ванюшей поехал по автостраде Франкфурт-на-Одере — Берлин. В кабине сидел снабженец, а мы с Ванюшей тряслись наверху. Тряслись, потому что автострада была прямая, широты и сейчас для нашей страны невиданной, а мчались со скоростью для нас совсем непривычной. Через каждые 10 километров стояли большие щиты: Berlin 90 км. Berlin 80 км. 70, 60, 50… Эти цифры еще больше будоражили наше нетерпение.
И вдруг: «Стоп!» Вокруг Берлина при Гитлере была построена автострада — внешнее кольцо. Наше командование приказало транзитные машины в город не пропускать.
Офицер на КПП долго вертел наши документы, но он не имел права допытываться — что это за «особое задание», и — пропустил нас.
Кончились бесконечные корпуса заводов и уютные коттеджи пригородов. Мы прибыли в Берлин, в логово зверя. Разрушений попадалось сравнительно мало. Дома нас поражали своей мрачностью — все были темно-серые, почти черные.
Предстояла задача отыскать Danziger Strasse. Мы останавливались у перекрестков, подзывали прохожих немцев, и они тотчас же подхалимски услужливо, гурьбой подбегали к нам, наперерыв стараясь как можно подробнее объяснить дорогу.
В Берлине было такое же кольцо улиц, как и в Москве «Кольцо Б». Danziger оказалась на этом кольце. Тут же выходил и Lipeiner Gasse.
Заржавленная вывеска фотомагазина сразу бросилась нам в глаза. Я отпустил машину, она приедет за мной через день утром.
А через полчаса Ванюша и я уже сидели за старинным дубовым столом, дружелюбно беседовали с хозяином — старым немцем в очках, в ермолке, в вязаном набрюшнике — и пили черный ячменный кофе с довольно противными на вкус сухими галетами; мы с Ванюшей поставили на стол и наши продукты — свиную тушенку и прочее. Хозяйка — уютная старушка — всплеснула руками, она давно не пила кофе с сахаром, им выдавали только сахарин. Оба супруга были милы, любезны, гостеприимны и даже сердечны. Вот так недавние враги!
За 6 банок консервов я выменял 6 фотоаппаратов, все разные, неизвестных мне систем, да еще со всякими, тоже неизвестными мне принадлежностями, да еще с солидными запасами фотопленки и фотобумаги. Хозяин мне долго объяснял устройство фотоаппаратов, разные хитроумные приспособления. Я ничего не понимал, ну да господа офицеры сами разберутся.
Ура, весь следующий день мы с Ванюшей были свободны. Нам очень хотелось осмотреть Берлин. Не надо мне фотоаппарата, я лучше отдам свои консервы тому, кто завтра с утра до вечера будет нас водить по берлинским улицам. Хозяин сам бы с наслаждением пошел, ноу него — я не понял какая — была болезнь, подагра что ли, вечером он обещал познакомить нас с соседом — старым учителем, который очень хорошо знает Берлин и все нам покажет.
А вечером опять хозяева и мы пили ячменный кофе с галетами и ели кашу из нашей крупы, потом начался тщательный осмотр семейных фотоальбомов. У хозяина были два сына. По альбомам просматривалась вся их жизнь, начиная со дня рождения. Они росли, пошли в школу, в техническое училище, в армию. Теперь они обретались на фронте, разумеется на Западном, но давно от них не было никаких известий, и это ужасно угнетало родителей. Я их успокаивал, говорил, раз сыновья на Западном фронте, значит, они скоро вернутся.
В этих многочисленных альбомах мы увидели всю жизнь самого владельца магазина фотопринадлежностей и его жены, жизнь счастливую, безмятежную, кроме самых последних дней, жизнь в довольстве и комфорте.
Явился маленький яркий старичок-учитель, восторженный, любезный. На его вопрос — что мы хотим видеть в Берлине? — я ответил, что памятники выдающимся деятелям и лучшие архитектурные здания. Ванюша ответил — зоопарк.
Старичок нам обещал все-все показать.
Ночь Ванюша и я провели на умопомрачительно пышных перинах, под пуховым одеялом, а на следующее утро, захватив с собой сумку с завтраком, отправились в путь.
Наш гид — учитель — оказался очень разговорчивым. К сожалению, говорил он чересчур быстро, и я плохо его понимал.
Тогда Берлин еще не был разделен на зоны, и мы везде ходили беспрепятственно.
Внутри «Кольца Б» город был сильно разрушен. И чем ближе к центру, тем больше попадалось разрушений. В сущности, все дома темно-серые, мрачные, с вычурной архитектурой — с мощными кариатидами, с аляповатыми гирляндами каменных цветов и каменными вазами превратились в полуразрушенные коробки, без крыш, без перекрытий между этажами. Щебень с улиц убрать успели, а внутри коробок и дворов высились целые горы.
Две недели спустя я вновь попал в Берлин, и воспоминания об обеих поездках теперь у меня слились в единое целое. Припоминаю, что я тогда видел: просторный Alexander Platz с огромным черным остовом универсального магазина. Стесненная пышными зданиями улица Unter den Linden с крошечными обшарпанными липками. Памятник Бисмарку — огромный усатый дядя из бронзы, окруженный символическими полуобнаженными богинями. Другие бронзовые памятники — все конные, то рыцари в латах, то курфюрсты в потрясающе кудрявых огромных париках, то сердитые, надменные полководцы. Памятник Фридриху Великому был заклинен в бетонный ящик, и в щелку я едва разглядел лишь копыта его коня. Огромных размеров колонна, увенчанная золотой крылатой богиней в память победы на войне 1870 года. Бранденбургские ворота — ряд тяжелых черных колонн, а наверху бронзовая квадрига коней, управляемая каким-то божеством. Но в квадригу двинул наш артиллерийский снаряд, и вся она была перекорежена, вывернута. Многие известные в истории архитектуры здания — университет, театр, еще какие-то, все темно-серые, со множеством богинь и богов, кое-где старинные готические соборы со шпилями. В окрестностях я увидел дворец Сан-Суси, изящный, когда-то белый, выглядел светлым цветком среди нагромождения темно-серых тяжелых зданий. Темно-красная, почти без окон громада тюрьмы Моабит стояла на берегу узкой, немногим шире нашей Яузы Шпрее. А вот конструкторское бюро всемирно известной электротехнической фирмы Сименс и Гальске. Мы вошли внутрь. Огромный зал. Вереница столов с кульманами, на полу вороха чертежей и бумаг, остатки готовален. Я там подобрал логарифмическую линейку, которая до сих пор у меня цела, и пакетик со стерженьками карандашного графита Johann Faber, который у меня вскоре украли. Надо было бы все карманы набить этими бесценными пакетиками, а я не догадался. Вот небольшой магазин, превращенный в развалины, видна металлическая вывеска с большой железной почтовой маркой. Тут лет семьдесят подряд царствовала известная всем филателистам мира торговая фирма «Gebruder Senf». Видели мы мраморные памятники Шиллера и Гёте, такие маленькие и скромные в сравнении с монументами королей и полководцев. А полководцев было понаставлено множество. В изрытом окопами и воронками парке Tier Garten мы прошли по настоящей аллее поверженных или гордо стоящих памятников полководцам.