У противоположного правого берега чернела полоса чистой воды, там катер таскал на буксире плот и переправлял людей.
Возле кромки было настлано несколько досок, но до них нам предстояло пройти метров сто прямо по льду. А лед был в трещинах, на нем темнели не то лужи, не то полыньи. Я пошел впереди, за мной гуськом следовала вся рота. Я нес большую картонку с медикаментами, какую из любезности взял у Инны Константиновны.
Уже на подходе к настланным поверх льда доскам моя нога оступилась, я ухнул обеими ногами и повис на одних руках, судорожно держась за крепкий лед и болтая ногами над бездной.
Меня тут же вытащили, я сел в сторонке, разулся, вылил из сапог воду, выжал портянки, вновь обулся и присоединился к нашим бойцам, которые собирались переправляться на плоту.
В момент ЧП я впопыхах поставил картонку с лекарствами прямо в лужу. Теперь из нее текла фиолетовая от марганцовки жидкость. Но Инна Константиновна была далеко в арьергарде, и я успел переправиться через Березину до ее подхода к плоту.
Километра два до деревни Малые Василевичи я почти все время бежал, стремясь согреться, ведь брюки и гимнастерка и ватник у меня намокли и ледяная вода проникала до самого тела.
Эта деревня уцелела, но большинство хат оказалось занятыми. Я, помкомвзвода Харламов и старшина Середа бегали из хаты в хату. Половину роты и кухню удалось кое-как разместить, но большинство бойцов еще стояли, понурив головы. Поднялся ветер, и я от мокрой одежды начал дрожать.
В этот момент ко мне подскочила Инна Константиновна.
— Покажите, пожалуйста, где вы разместили медпункт? — спросила она.
— Погодите с медпунктом. Медпункт в последнюю очередь, — ответил я, стуча зубами.
— Как в последнюю очередь! Как в последнюю очередь! Я на вас рапорт подам самому подполковнику Хаиту.
— Да поймите же, бойцы стоят на улице.
Инна Константиновна, не слушая моих доводов, визжала и кричала. И вдруг она увидела у меня в руках свою истекающую фиолетовой кровью картонку. Ее визг перешел в стон и вопль. Она полезла на меня с кулаками, все повторяя имя подполковника Хаита — главного нашего медицинского шефа.
Увертываясь от нее, я бросил картонку на землю и крикнул:
— Да ступайте вы к вашему подполковнику Хаиту! — В его фамилии я переменил одну гласную букву и оттого получилось вроде ругательства. Я поспешил уйти. И не оборачиваясь, все слушал, как Инна Константиновна мне вслед грозила разными карами, выла и рыдала. Впрочем, через час я к ней явился и сказал, что помещение для медпункта найдено. Мы с ней помирились, и я даже там две ночи спал в уголку.
Не дождавшись, когда мы всех разместим, наши бойцы сами отправились разыскивать себе ночлег. Они не обратили внимания, что на некоторых хатах мелом было написано: «Карантин до такого-то числа. Входить воспрещено!»
Мы — командиры — знали, это значит, что у местных жителей сыпной тиф или, как принято было писать в сводках, — «болезнь форма № 4». В таких хатах мы никого не размещали. А наши бойцы вошли сами и стали устраиваться на ночлег.
Это заметил некий военфельдшер. Он выгнал бойцов из той хаты и куда-то их повел. В это время подошел мой помкомвзвода Харламов.
— Вы их командир? — спросил его военфельдшер.
— Да, я.
Харламов очень любил называться командиром, оставляя меня в тени, но тут со своим хвастовством влип. Подошли двое офицеров, Харламова тоже повели, составили на него акт. Могло загореться подсудное дело с отправкой в штрафные роты, но фактически затянулась длинная и нудная переписка.
Да, в то время сыпняк в армии был серьезной угрозой. Отступая из полусожженной Белоруссии, немцы оставляли среди мирного населения очаги заразы. В нашей роте заболел Леша Могильный и еще двое. Они были отправлены в госпиталь. В штабе УВПС-25 заболели несколько человек, в том числе капитаны Баландин и Финогенов.
Разместив бойцов в Малых Василевичах по хатам, мы стали приводить в порядок несколько старых землянок. Себе я облюбовал одну совсем маленькую. Мне удалось достать дверь и железную печку. Через два дня я туда переехал, решив, что приобрел комфортабельную, хотя и очень низкую квартиру.
В будущем мы научились строить землянки как игрушечки, но та моя первая была прескверная, из щелей дуло, с потолка сыпалась земля, а печка дымила ужасно. Только на третий день я догадался, что какой-то мерзавец засунул в трубу тряпку. А через несколько дней на полу показалась вода, и уровень ее с каждым днем угрожающе повышался.
В Малых Василевичах, когда пройдет лед на реке, собирались организовать паромную переправу для автотранспорта, а наша рота должна была построить на обоих берегах Березины дороги-подходы к этой переправе.
Мы разбивали кюветы, отводили воду, возводили насыпи, а также выстроили два мостика. Майор Харламов приезжал ежедневно и все нас бранил за медлительность. Приступили к работам на противоположном берегу, возле Якимовской слободы, где тогда помещался штаб 48-й армии, и потому всех тамошних жителей выселили. Деревня была оцеплена и туда без пропуска никого не пускали.
По косогору мы должны были выстроить из сосновых жердей лежневую дорогу. Из штаба инженерных войск нам прислали три «студебеккера», которые возили нам лес.
Машины были сильные, с шестью ведущими колесами и почти не буксовали, но их борта не открывались, и потому они совершенно не были приспособлены для разгрузки и нагрузки леса вручную. А какая механизация могла тогда быть в 48-й армии, а тем более в нашей роте? Мы тратили из-за этих бортов массу лишней энергии.
Каждое утро на плоту за 3–4 рейса мы переправлялись через реку, несколько раз наши бойцы вынуждены были купаться. Обед в котлах переправлялся холодный и с опозданием. Домой мы попадали совсем поздно. Словом, причин было много, отчего мы строили и медленно, и плохо.
Как-то вечером после работы командир отделения старик Качанов подошел со своими бойцами к той хате, где жил, и вдруг у двери им преградил путь автоматчик. Барахло бойцов валялось тут же на земле.
Автоматчик заявил, что хата занята и наши старики могут убираться куда хотят. Качанов привел Тимошкова и старшину. Тем после длительных переговоров удалось вызвать на крыльцо двух лейтенантов, которые, не заметив на Тимошкове никаких знаков отличия, вернулись в хату. Отделению Качанова пришлось ночевать кое-где.
На следующий день майор Харламов, узнав эту историю, пошел к лейтенантам и предложил им освободить хату. Те сказали, что через час уходят совсем, и майор Харламов уехал. А лейтенанты со своими автоматчиками продолжали спокойно занимать хату.
Дня через три среди ночи явился для проверки документов капитан в сопровождении нескольких автоматчиков. И тут выяснилось, что в Малых Василевичах живут человек 20 солдат и офицеров совершенно неизвестно зачем. Или они возвращались в свои части, но, имея сухой паек, медлили, или направлялись в другие части и осели, словом бездельничали. На следующий день нам было предоставлено несколько освободившихся хат, в том числе и та, которую занимал раньше Качанов.
Наконец приехал из Коробков на автомашине капитан Пылаев. Он сказал, что Днепровский рубеж был благополучно сдан, хотя 75 % траншей обвалились. Обратившись ко мне, он со злостью добавил:
— Твои траншеи обвалились! А впрочем, сдача происходила в основном не в поле, а за столом, между двумя стаканами самогона.
Ольга Семеновна, чувствуя, что Пылаев привез всякой децзаготовительной снеди, сразу повеселела, а то она все время пребывала в дурном настроении и даже плакала. Пылаев намекнул, что привез с собой не только снеди, но и кое-какой жидкости. И мы собрались впервые за это трудное время попить, послушать гитару и попеть.
И вдруг уже вечером явился курьер прямо от начальника инженерных войск армии полковника Дугарева с приказом:
«Немедленно выступить всей ротой в район большака на Мозырь против деревни Искра. В 7.00 у такого-то мостика вас будет ожидать капитан такой-то. Он вас поведет на работу. Невдалеке есть брошенные немецкие землянки».
Такой приказ мы получали впервые. До Искры было 10 километров. Да, надо было немедленно идти будить бойцов.
Пылаев сказал, что примет командование ротой завтра, и завалился спать. В час ночи мы выступили. Накрапывал дождик. Тьма была кромешная. Направо и налево рос лес. Я шагал впереди с компасом в руках. Подошли к какой-то разрушенной деревне. Никого там не нашли. Верно ли мы идем и какая это деревня — Искра или другая? Двинулись дальше и вскоре вышли на дорогу, идущую по насыпи через болото. Мы поняли, что это и есть большак на Мозырь. Куда идти — направо или налево? Повернули наугад направо и через километр увидели доску с надписью: «Дальше не ходить! Неприятель просматривает». Мы повернули по большаку в другую сторону и в конце концов набрели на брошенные немецкие землянки.
Начало светать. Тимошков взял двух бойцов и отправился еще дальше по большаку искать злополучный мостик и на нем капитана такого-то. А мы приступили к ремонту землянок: поставили предусмотрительно принесенные с собой самодельные железные печки, из еловых веток начали плести щиты для дверей, поправлять нары и настилать поверх них хвойный лапник.
Подъехал Пылаев верхом на Ласточке, выбрал одну землянку почище для себя и для нас четверых командиров взводов. Плотники нам оборудовали из жердей более или менее сносные топчаны.
Посланец от Тимошкова пришел только в 10 утра. Мы немедленно подняли роту и повели ее на место будущих работ. Оказывается, мы должны были настилать лежневку на большаке по осевшей в болото насыпи.
1-й и 2-й взвода мы поставили строить саму дорогу. Земля промерзла, и прорубать ломами долевые канавки для толстых лежней было трудно. Поперек дороги поверх лежней бойцы настилали одна к одной жерди, которые крепились у краев колесоотбойными брусьями, соединенными кое-где железными штырями и скобами.
Впереди с ломами шли наши «богатыри» — братья Ремневы, Секач, Денисенко, Кузьмин, Бучнев. Каждый прорубал свою дорожку, плотники подтесывали лес, остальные подносили бревна и жерди и укладывали их, девушки засыпали песком готовые участки дороги. Помкомвзвода Харламов ходил с палочкой и ругался. Работа спорилась, хотя все излишне суетились.