Конечно, мне следовало бы самому раздеться и самому фиксировать все расстояния по обрывкам рулетки. Но я всю жизнь остро ненавидел воду и вообще купание, считая эту жидкость холодной и мокрой. И потому предпочитал командовать с берега, а рулетка намокла и цифры, написанные химическим карандашом, смылись.
— Скорее, скорее! — вопили лейтенант и капитан.
— 11 метров 60 сантиметров, — ответил я, сложив в уме три цифры, которые мне продиктовал Самородов.
Тотчас же была дана команда: отпиливать прогоны по 6 метров длиной.
Вспоминая теперь прошлое почти 30-летней давности, я, как сейчас, слышу мелодичный звон множества топоров. Люди работали без завтрака, но никто не ворчал, все старались, не поднимая голов. Все понимали — как нужен мост, наш мост. И музыка рубки звенела, словно симфония. Будь я хоть мало-мальски музыкален, я бы если не написал, то хотя бы напел композитору ту, ни с чем не сравнимую, поднимающую настроение, зовущую к победе, разудалую мелодию. Плотники рубили и тесали ряж, в отличие от сруба избушки не квадратный, а прямоугольный, из толстых бревен тесали прогоны, из жердей тесали настил. Подводы одна за другой подъезжали из леса, другие подвозили камни для ряжа, один взвод копал и подготовлял на обоих берегах подходы к будущему мосту, богатырь-кузнец Синица на походной кузнице весело ковал скобы и костыли. А в стороне стояли обе наши походные кухни, играя на солнце медными котлами, и пар поднимался из-под обеих крышек.
Но Пылаев не давал команду на завтрак. Все знали, что ввиду исключительного случая зарезана свинья, которую мы накануне случайно поймали в лесу, знали, что завтрак предстоит мировой, но все знали, что оторваться на завтрак не просто невозможно, а даже преступно. Никакие агитирующие лозунги восхваления «великого вождя» не требовались; искренний энтузиазм простых людей и без того горел; все понимали, что они вносят свою лепту в предстоящую победу.
Наконец ряж был готов, венцы скреплены между собой скобами, предстояло опустить сруб в воду, установить на середине реки, набросать внутрь камней и насыпать песок. Разделись и полезли в воду сразу пятеро молодцов из отделения Монакова, моего взвода. Они дотянули сруб до середины реки, начали его ставить вертикально, кидать внутрь первые, самые тяжелые, камни. Но течение было быстрое, и сруб, повинуясь законам физики, тонуть не хотел, вырывался, а камни, наоборот, тонули.
Пожилые бойцы не хотели раздеваться. Кое-как я загнал в воду еще троих, а проклятый сруб все вырывался, не хотел становиться.
Тут подъехал верхом на коне майор Харламов, сразу спросил — почему мост не на сваях? Пылаев и Ледуховский, глазом не сморгнув, ответили, что предварительное геологическое обследование показало: раз дно реки каменное, значит, забивать сваи невозможно. Разумеется, никакого геологического обследования не производилось, но ведь нельзя же было признаться, что мы не умеем забивать сваи.
А между тем сруб никак не устанавливался, уже уйму камней утопили мимо сруба. Офицеры ругали меня: дескать, твои бойцы м…и. Я вспомнил, что в решительную минуту атаки командир должен быть впереди, должен показывать пример. Презрев свою ненависть к воде, я моментально разделся и бросился в реку. И правда, через минуту ряж встал, начали быстро набивать его камнями. Я вылез. Майор Харламов мне поощрительно кивнул.
Но не прошло и десяти минут, как все три офицера набросились на меня с матерной руганью.
Бойцы стали укладывать прогоны от нашего берега до ряжа и от ряжа до противоположного берега, и тут выяснилось, что прогоны коротки. Ледуховский, карабкаясь по ним, сам измерил ширину реки новой рулеткой, которую привез майор Харламов. И тут все узнали, что я ошибся на целых 1 м 60 см.
— Задрипанный топограф! — крикнул майор.
Вообще оправданий у меня не было никаких. Я был кругом виноват. На мое счастье у противоположного берега оказалось мелко, и там поперек будущего моста положили толстое бревно и уже на него стали класть концы прогонов, а роковой последний отрезок моста просто завалили камнями и песком.
Такова была моя самая страшная ошибка во всей моей долголетней топографической практике.
Через два часа мост был готов. Сидевшие вблизи телефонисты и радисты передали команды своим частям. И вскоре через мост потянулись одна за другой нескончаемой вереницей грузовые машины, все туда, на неведомый запад.
Мы смотрели, как двигаются машины, а сами уплетали давно ожидаемый великолепный завтрак, изготовленный столь искусной поварихой, какой являлась Ольга Семеновна.
Кажется, на следующий день Пылаев, Ледуховский и мы четверо командиров взводов — Тимошков, Толстов, Эйранов и я — отправились километров за десять в расположение нашей 3-й роты, где майор Харламов собирал техническое совещание.
Он ругал комсостав всех трех рот, да еще отдельно иных из нас, мне попало за злосчастную ошибку, кроме того, он обрушился на нашу роту за «сваебоязнь» и категорически приказал нам все следующие мосты строить только на сваях.
После совещания был обед, и старшина осрамился, подав нам какое-то подгорелое блюдо, за что его жестоко изругал своим шаляпинским басом командир 3-й роты старший лейтенант Терехов. Никакого алкоголя не было, и мы, разочарованные, разъехались — разве так угощают гостей?
Немцы продолжали удирать, однако не столь панически, и на своем пути успевали взрывать все мосты подряд. Второй мост нам предстояло строить чуть ли не на следующий день, к тому же на сравнительно широкой реке.
Никто не думал о том, что еще накануне тут стоял высокий мост, разбросанные обугленные бревна которого еще дымились, а мы должны строить рядом другой. Задача предстояла неимоверно срочная и важная, ведь пехота на ту сторону реки перебралась, а танки, артиллерия и автомашины встали. И от нашей роты, от нас — командиров и бойцов одной только нашей роты — зависело, насколько успешно пойдет дальнейшее наступление целой дивизии.
В военно-инженерном наставлении было написано ужасающе непонятно, как строить мосты на сваях. Но то ли кто-то из наших бойцов когда-то строил такие мосты, то ли подсказал простой здравый смысл, но мы строить начали.
Лейтенант Ледуховский, гордо отстранив меня, сам измерил ширину реки новой рулеткой, которую ему, а не мне, подарил майор Харламов. Для этого Ледуховский загнал бойца в воду, подал ему конец рулетки, а сам, перебежав на ту сторону по взорванному немцами мосту, определил ширину реки по другому концу рулетки.
Для скорости разрешалось разбирать сараи и в крайнем случае дома. Но домов мы никогда не трогали. А тут как раз оказалась вблизи деревня, в которую только возвращались из лесов жители. Не обращая внимания на протестующие крики, мы разобрали несколько сараев, да еще наши подводы потянулись за бревнами в ближайший лес.
И опять зазвенела победная симфония многих топоров.
Концы свай полагалось затесывать на три грани. Для их забивки заготовили две бабы из толстых обрубков с четырьмя ручками и два «самолета». Самолет больше всего похож на крышку от деревенского сортира. Это дощатый помост с круглым отверстием соответствующего диаметра; к двум сторонам помоста прибиваются концы двух параллельно идущих длинных слег. И самолет готов.
Через отверстие продевается вертикально поставленная в воду свая, возле макушки которой временно врезают две планки, это чтобы самолет не оседал. На помост забирается четверка молодцов, они начинают бить бабой по макушке сваи: «Раз-два — взяли!» Свая забивается в грунт или на третью часть длины, или до «отказа». В каждом ряду забивают 5–8 свай, в зависимости от их диаметра и ширины будущего моста. Если мост высок, сваи крепят дополнительными укосинами. Забив один ряд свай, переходят на следующий. А самые опытные плотники равняют их макушки, долотами выбивают шипы и насаживают на каждый ряд поперечные насадки. А наверх насадок вдоль моста укладываются прогоны, на которые крепится поперечный настил из подтоварника или жердей. Потом по краям настила устанавливаются колесоотбойные брусья и перила. Одновременно возводятся насыпи на подходах к мосту.
Словом, работы всем хватало. К стуку топоров присоединялись крики забивающих сваи, короткие команды командиров. Мата не было. Все понимали важность работы и так дружно старались, что ни о каком понукании и речи не могло быть.
Пылаев, скинув свой щегольской кремового цвета китель, тоже было залез на помост забивать сваю. Но он был толст, и сердце у него пошаливало, и он, весь раскрасневшийся, довольно быстро слез на землю.
Подъехал майор Харламов и встал в стороне. Я видел, как раза три подъезжали «виллисы» с офицерами, разговаривали с Харламовым и Пылаевым, вновь уезжали, связисты с разных мест подтягивали телефонные провода.
Наконец, когда мост заканчивался, Пылаев встал на его середине и громко сказал:
— Я обещал командованию, что мост будет готов через час.
В ответ раздался еще более звонкий стук топоров.
Через час, когда плотники кончали долбить дыры в колесоотбойных брусьях для установки перил, показались танки. Они медленно, грозно лязгая гусеницами, спускались с горы один за другим с открытыми люками, бойцы сидели на танках, выглядывали из люков. Танки остановились…
Все мы сошли с моста, и первый танк, красавец KB, медленно въехал на мост, проехал по мосту… И тут я увидел, как под его тяжестью правый дальний угол моста разом осел сантиметров на десять. Потом танк медленно съехал с моста, поднимаясь в гору, прибавил ходу. За ним так же медленно спустился на мост второй танк и прошел благополучно. Мост больше не оседал.
И пошли танки один за другим, сперва KB, потом Т-34, всего их было около 50. Мы смотрели как зачарованные. Потом на полчаса пришлось движение прервать, потребовалось спешно закрепить расшатавшийся настил, заменить отдельные жерди.
На тракторах поехали тяжелые орудия, потом орудия меньшего калибра на автомашинах, потом нескончаемая вереница автомашин грузовых, все больше американских, иногда легковые, поехали подводы…